Никто не знает Сашу - Константин Потапов Страница 71

Саша толчком ввалился в тёмную вытянутую прихожую и скривился от вони. Словно носки сгнили на мужской ноге заживо. Так обычно пропавшая курица… Быстро прошёл на кухню по скрипящему паркету, распахнул окно, заглянул в ведро – точно. Собирался в спешке и из мешка выпала прямо в ведро. Всего-то шкурка, кости, а вони. Ведь не хотел есть мясо. Ведро давно надо помыть. Саша, морщась, подобрал гниющее и склизкое, бегом выкинул в унитаз. Помыл руки с мылом, открыл окна в комнате. Взял вымыть ведро, увидел тёмный ошмёток, отличный по цвету, позеленевший. Заранее скривился, вынул и забыл про вонь. Так.

Это значит, Макс мне тогда принёс, две недели назад, после приезда из Непала, стал давить на то, что я тогда всех подвёл, слово за слово, я швырнул в ведро и забыл. Уехал, вернулся, менял пакеты, а она так и лежала. Ждала. А тут грамма три-то будет. Если не больше. Хорошая. Отборная. Шишки. Даже сквозь упаковку и гниль – несёт. Или кажется? Саша вздохнул. О-хо-хо-хо. Ладно. Можно заварить один, опустить и сразу спать. Пива и спать. А остальное – в унитаз. Сразу – в унитаз. Только сначала в душ, постель расстелить, Индика, сатива? А пятилитровка-то?

Саша вздрогнул от СМС-ки, как школьник за гаражами. Алина.

«Куда пропал ? Екб через неделю, надо пост…»

Потом. Ага, обрежем. Фольга была. А вот полуторной нет. Пипетка? Нет. И сигарет нет. Сейчас сбегаю. И всё куплю. И тогда, простите, уж покурю сигарет. Как проснусь – пару сигарет. Саша почувствовал, как возбуждение закипает в нём. Стоп. Стоп. Один и всё. И спать. Как лекарство. А если сатива? Ладно, решим. И Алине ответить.

(…)

Щелчок зажигалки.

25. Ксения, Москва, список 5

Во-первых, Саша траву любил. Под травой я какая-то вялая, тревожная. Как пожилая рыба в хозяйственном отделе. Я больше по алкоголю. Траву не люблю. И Сашу под травой я не любила. Саша под травой превращался в рыхлую версию себя, липкий, медленный, говорливый. Лицо напоминало кусок масла в жару. Покурит, разляжется на ковролине в комнате и смотрит Ютуб, бесконечную хронику падающих людей. Хуже, если Саша начинал вещать. Радио Саша-ФМ. От Сашиного вещания было не скрыться, как от «Иронии судьбы» в Новый год. Саша вещал только про высокие материи. Про мультивселенные. Про Пятно Эридана. Про своё место в искусстве – отдельная авторская передача. Эта тот самый Саша, из которого часто не вытянешь ничего кроме мелодичных мычаний. Да, если Саша начинал играть, то напоминал гифку на повторе – один залипающий аккорд. Минут этак 70. Саша обещал бросить курить. И даже бросил после свадьбы. Но как мы помним, когда у меня начало всё получаться – стал опять. Уходил туда и прятался. Прятался в траве.

В алкоголь Саша падал необратимо и самозабвенно. Полбокала? Саша не слышал о таких дистанциях. Он был настоящим марафонцем. Орал и пел с друзьями до четырёх. К девкам приставал, будто я не видела. А потом схлопывался в себя как мышеловка. Огрызался, искал ссоры. Это от отца, оправдывал Саша своё пьянство наследственностью. Мне нельзя алкоголь, с гордостью за свою сознательность говорил Саша. Я под алкоголем злой, говорил Саша, опуская водник. Под травой вся его злость переносилась назавтра, как кредит – с процентами. Саша веселился в долг у себя завтрашнего. На утро был раздражённый и вялый. Усиленно искал ссоры.

После тура Саша приезжал злой, не выспавшийся. Курил и не хотел никого видеть. Из квартиры его было не вытащить. Зачем нам в кафе или бар, если можно поесть дома, вопрошал он. Обустраивал себе нору из Ютуба и пледов. Но если я куда-то уходила – злился, что он один. И как всегда – не напрямую. Например, говорил, что пытается лечь пораньше, а я где-то шатаюсь. А если уговоришь выйти с ним в свет – целый спектакль. Замкнётся, ни с кем не говорит, сидит с лицом, как старая брюква. Буркает что-то, листает старый айфон. Зато после вечера – если, конечно, досидит до конца, Сашу было не остановить. Да этот лицемер. Да та тупая… В Москве родились, поступили на свои журфаки через маму-папу, и теперь учат нас жизни. Они за МКАДом не были. Саша всегда гордился тем, что он знает, как за МКАДом. Где живут искренние и добрые люди. А в Москве все злые. Счастье, если мы доходили до метро, не поссорившись.

А пойдёшь без него – всю душу выпотрошит через аймессадж. Придёшь домой, а он никакой. Удутый. Улыбается. Утром раздражённый. Говорит, я его не ценю. Мои новые друзья его презирают. Высмеивают его и его музыку. А это мои единственные друзья в Москве, говорю. Какие есть. Не твои поволжские. Я теперь не чувствую себя одинокой. Ах, ты всё время чувствовала себя одинокой? Ну и понеслось-поехало.

Чего он от них хотел? Чтобы они признали его творчество? Но это же невозможно, он же понимал.

А когда через них у меня начало что-то получаться… Я сразу испортилась. Омосквилась. Изхипстерилась. Прожанжачилась. Зачем ты стала эти свитера бесформенные, зачем висок выбрила, не идёт. Не мог просто признать, что у меня в Москве получилось.

Саша категорически не хотел ничего нового. Ни друзей, ни музыки, ни айфона. Любую перестановку мебели воспринимал как посягательство на государственный строй. Новый светильник из Икеи обозвал космическим ишаком. Светильник от обиды сгорел под утро. А я просто хотела как-то освежить нашу затхлую жизнь.

Саша любил старых друзей. Поволжских. Группу свою. Завалиться всем домой после репетиции и пить до утра. Одни и те же разговоры, песни. Рок умер, фолк умер. Народ измельчал, слушает дерьмо. Рэперов этих. Там же ни музыки, ни поэзии. А вот Щербаков. Да кто вообще знает, кто такой Щербаков (действительно), да хотя бы Вдовин. Все здесь были недооценёнными гениями. Соревновались в непризнаности. И ладно бы один раз, это интересно, кино, настоящий док, бери и снимай (я и взяла, ой давай не будем про это). Но когда изо дня в день. Саша переехал в Москву раньше меня, прожил тут почти десять лет, а новыми друзьями так и не обзавёлся. Не считая этой прошмандовки в дредах. И своей Алины. Виртуозка продюсирования, ага.

Помню, в один из наших откровенных вечеров он мне сам признался, что он не эпохой ошибся. Что даже если бы родился в семидесятые, он наверняка бы смотрел