Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин Страница 72

- Шевелись! – подгонял Ямин. Его лихорадило работой. Кривой полумесяц ручки плотно прирос к ладони, рука набухла узлами вен, которые по-весеннему буйно раздувало кровью.

Вот и ещё одну берёзу с зловещим визгом куснули стальные зубы, прошлись по её телу, оставив рваный след.

Всё гуще сыпались опилки, омоченные сладкими слезами – берёзовкой.

Всё меньше становилось перерезанных жил.

Вот порвалась последняя.

Мгновение постояв, берёза рухнула, издав отчаянный стон.

А Венька Бурдаков уже прицеливался к сучкам топором, сёк крылья-ветки.

А Агнея с Александрой уже распиливали её на части.

А Евтропий раскалывал куцые, в коричневых обводьях чурки.

Фешка оттаскивала их к поленнице.

Постоит, повянет на ветру поленница – на осень привезут её, сложат у тына. Принесёт хозяйка беремя дров, бросит поленья в печь. Весело запотресивают они, ласково. Даже и мёртвая берёзонька щедра и неунывна.

- Ты полегче, Гордей! – усмешливо советовал Евтропий. – Загонишь председателя.

Науменко разогнулся. Жестоко ныла спина, мозжали руки. Болел от напряжения затылок. Пропала силушка: вино подточило. А Гордей глыбился рядом, искоса взбуривал из-под рыжих бровей: прятал в огнистой бороде усмешку. Такой хоть кого упарит!

«А вот не поддамся!» – Науменко сбросил гимнастёрку, рванул пилу. Гордей отпустил и, опережая его, потянул на себя: замается, непривычен.

- Угостись, тятя! – Фешка поднесла берёзовки.

- Будто знала, что пить хочу.

Науменко завистливо поглядывал на девчушку, тосковал глазами. Она уловила просящий взгляд.

- Теперь ты, дядя Гриша!

- Спасибо, умница моя! – принимая берестяную посудинку, погладил веснушчатую щеку-подушечку. – Ох, вкусна!

- Пей всю. Я ишо напоточу.

- Напился, доченька, – а сам подумал: «Доченька, да не твоя! – Другим оставь!».

И снова вгрызлась пила в пенно-белое тело берёзы; прирастала треугольными зубами; рвала, неистовствовала от злости и жадного нетерпения.

Евтропий и тот упарился. А Науменко молчал.

Уж высились рядом две полуторасаженные поленницы: точь-в-точь близнецы.

- Обед! – объявил Евтропий.

Агнея достала снедь.

Из кустов показались Пермин и дед Семён.

- Вот и гонись за вами! – всплеснул руками старик. – Три сажени набухали! А у меня – не у шубы рукав...

- Спи доле!

- В мои-то годы какой сон! С боку на бок перекатываюсь...

- Не оправдывайся! Мы своё возьмём. В лес опоздали – из лесу пораньше уйдём. То на то и выйдет, – посмеивался Пермин.

Семён Саввич прямиком прошёл к своей деляне, и скоро оттуда донёсся неуверенный стук топора.

- Какой из его дровосек! – покачал головой Евтропий, разрезая хлеб на крупные ломти.

- Вы бы взяли да помогли, – резко сказала Александра. – Колхозники, а всяк в свою дуду дует...

- Промашка вышла, – кивнул Евтропий. – Исправлять придётся. А, Гордей Максимыч?

- Правильное замечание. Миром-то всем запросто нарубим...

Александра с лёгкой готовностью поднялась и скоро привела с собою деда Семёна.

Он благодарно поглядывал на Гордея, которому приписывал всё доброе, что делалось в колхозе.

- Вот угодил ты мне, Гордей, спаси тебя бог, – говорил он, – всем, хоть лоб разбей, не угодишь. Всё одно вызверяться будут...

- Тут не я угождаю, Семён Саввич. Тут – колхоз. А кто на его вызверяется, тот и на себя волком смотрит.

- Может, поймут со временем, – отозвалась Агнея. – Кто сам себе враг?

- Кабы все люди доброе слово понимали – войн не было бы! – вздохнул старик. – Токо на их и гнёмся. Взять хоть германскую... Сколь миру полегло!

- Подь на два слова, Григорий, – позвал Пермин.

- Про Святогора слыхал, золовец? – спросил Евтропий. – Не знал он, куда силу свою подевать. Что ни возьмёт в руки, то рушится. Но и он наткнулся однёж. Видит, кольцо в земле. Дай, думает, вытащу. Потянул – не может. Сам увяз. Так и сорвал с пупа, а кольцо не выдернул. Не по силам взял, на том кольце вся земля держалась. И ты сорвать можешь. В одиночку мир от назьма не очистишь...

- Почто в одиночку, Тропушко? – возразил старик. – А ты разве не поможешь? За вами и другие увяжутся.

- Выпей молока, сказочник! – пододвинула кружку Агнея. – Робить допоздна будем.

- Поробим, ясно море! Эдак и жить веселей!

- Те-то куда девались? – спросила Агнея о Пермине и Науменко. – Кроме них, все обедали.

«Те» негромко переговаривались в логу.

- Тут уж так, – говорил Науменко, – либо партия,