Восемь белых ночей - Андре Асиман Страница 72

Чтобы сократить путь, мы пошли по Вест-Энд-авеню – ее, в отличие от Риверсайд, уже расчистили, у тротуаров высились сугробы. Дорога шла под уклон, и, когда мы добрались до места, очередь из тех, кто уже с билетами, оказалась длиннее, чем мы ожидали. Кто-то сказал: пока не распродано. После покупки билетов я очень боялся, что нас рассадят в разные места. А если рассадят? Уйдем, сказала она. Мелькнули знакомые лица с предыдущих вечеров. Клара – это у нее уже вошло в привычку – сказала, что попробует что-нибудь прихватить из соседнего «Старбакса». Кусок лимонного торта, который она принесла накануне, оказался очень вкусным. В очереди я разговорился с парой, стоявшей впереди. Она видела многие фильмы Ромера, он – лишь несколько. Накануне они приходили тоже, но его это не убедило. Она надеялась, что сегодняшний сеанс все-таки докажет ему, что режиссер – гений. А я считаю его гением? Возможно, он гений, сказал я. Но в реальности реальные люди так себя не ведут, тем более так не говорят, возразил он. «Ну, – прервала его Клара, понявшая, к чему клонятся его возражения в тот же миг, как присоединилась к нам, – картины Моне тоже мало похожи на реальность, да нам этого и не хочется. Какое реальность вообще имеет отношение к искусству?»

Он тут же сник.

Возможно, бедняга просто пытался поддерживать разговор. У них явно второе свидание.

– Интересно, а где сегодня девятнадцать-десять с бритой башкой? А, вон он.

Я протянул билеты, она ему улыбнулась. «Пошли сеансу смотреть», – произнесла она, по-клоунски сморщив лицо. Он тихо заворчал, как и в два предыдущих вечера. Понимал, что она над ним насмехается.

«Не нравятся мне ваши разговорчики», – сказал он наконец. «А мне ваши – очень», – ответила она. Не знала, как его назвать, Сеанса или Сеянса. Решила – пусть будет Сейянса, через и краткое. И смеялась собственной шутке, пока Сейянса не посмотрел в зал через прорезь в плотной темной занавеске и лучом фонарика не указал на пустое место у нас за спинами. «Мадам, место», – сказал он, что Клара мгновенно переделала в «мадамисто». «Видно?» – спросил я, когда пошли титры. «Ни черта». А потом повторила: «Сейянса мадамистая» – и мы покатились от хохота.

В середине «Зеленого луча» ситуация полностью вышла из-под контроля. Клара открыла сумочку, вытащила флакончик, свинтила крышку и велела мне выпить. «Что это?» «Обан», – прошептала она. Сосед повернул ко мне голову, а потом перевел взгляд на экран, явно приняв решение больше не смотреть в нашу сторону. «Похоже, попались, – прошептала она. – Наябедничает Сейянсе, а Сейянса рассвирепеет». Сдавленный смех.

Потом показ прервался. Поначалу все тихо сидели на местах, потом стали выказывать досаду – шипение и вопли делались все громче, как в школе на уроке. Я сказал Кларе, что Сейянса, наверное, и контролер, и капельдинер, и изготовитель попкорна, и киномеханик – она расхохоталась в полный голос и закричала: «Сейянсу на мыло!» Все таращились на нас, и чем больше они таращились, тем громче она смеялась. «Механика на мыло!» – проверещала она, и все грохнули от хохота. И это женщина, которая несколько часов назад стояла, прислонившись к кухонному столику, и ее так смущало повисшее между нами молчание, что она несла откровенную чепуху. Та же Клара, новая Клара, старая Клара, Клара, которая затыкает людям рты и ставит людей на место, Клара, которая смотрит в упор и плачет, Клара, которая днем в будни выскакивала из своего дома на Сто Шестой улице и мчалась вниз по лестнице возле памятника Францу Зигелю, чтобы покататься с другими детьми с горки на саночках, или шла в парк Штрауса, где они садились на скамейке и жаловались друг другу на родителей – Клара, которая молча скорбела по родителям, когда узнала новости, а потом переоделась и отправилась на вечеринку, – Клара никогда не переросла тех уютных часов, когда родители пили с друзьями чай у большого эркера с видом на Гудзон, а она устраивалась рядом с книгой, и все, все было хорошо и безопасно в средневековом городке на Рейне, который ее родители и их родители возродили на этой стороне Атлантики. Существовала ли для нее периодическая таблица, когда она плавала вверх, вниз и вбок по разным квадратикам, а ее фолии и торжественные сарабанды свертывались в один свиток и ложились под панини-пресс, как кубинские сэндвичи, которые продают на соседнем углу? Или она была такой же, как я, – только гораздо лучше меня?

– Чего теперь будем делать? – спросил я.

– Не знаю. А ты чего хочешь делать?

– Мне кажется, стоит выпить по-настоящему.

Мы так спешили выйти из кинотеатра, чтобы новые обстоятельства не заставили нас передумать, что она едва успела накинуть на голову платок и завязать его.

– А что с твоим сложным узлом? – осведомился я.

Отстань ты со своим сложным узлом, сказала она, пристроив ладонь мне под руку, а потом под мышку – я даже не успел обнять ее за талию.

– Давай поймаем такси, – сказал я.

– В обычное место?

– Безусловно.

Но на стороне в направлении от центра такси не было, тогда мы перешли дорогу и стали ловить в сторону центра. Это был тот самый угол, где я заметил ее две ночи назад. Загорелся красный свет, пришлось ждать, и на островке посередине Бродвея она запела, стуча зубами от холода: «Сейянса, Сейянса! Ты будишь страну, ты, радуя храбрых, пророчишь войну». «Чье?» – спросил я. «Байрон». Она не успокоилась и, увидев таксиста в тюрбане размером с тыкву, вместо «Эй, такси!» закричала: «Таксо-таксо, мадамистое таксо!» – прямо в ночь, посмотрела, как бородатый таксист проехал мимо – на заднем сиденье мелькнул пассажир в таком же объемистом тюрбане. Тут мы так покатились от хохота прямо на жутком морозе, что я поймал себя на мысли: все это чепуха, но среди этой чепухи я ближе к счастью и к другому человеку, чем когда-либо, – повернулся бездумно и поцеловал ее в губы.

Она отшатнулась. Стремительнее, чем если бы положила руку в огонь. Слово «нет» она произнесла едва ли не раньше, чем губы наши соприкоснулись, точно ждала чего-то подобного и заранее подготовила ответ. Она напомнила мне женщину, уже положившую руку в кармане на кнопку баллончика со слезоточивым газом – готова сперва пшикнуть, а потом уже задавать вопросы, но тут вдруг понимает, что мужчина, приблизившийся к ней в ночи, всего лишь заплутавший турист, который хочет