Валериан Скворцов - Понурый Балтия-джаз Страница 74

Папа, сколько я себя помнил, завел в семье порядок спать по очереди. Домашний дозор бдел двадцать четыре часа. С восьми лет, когда я ушел из приюта на шанхайской Бабблингвелл-роуд, подключали и меня, правда, на шесть часов и днем. На работу с отцом уходили все. Возвращались тоже. В Харбине, Шанхае и Ханое, вообще в Азии для таких, как мы, услышать или увидеть что-то заранее, а затем изготовиться или убраться всем вместе - означало выжить.

Смешно, но в Москве женщины сохраняли традицию.

Предстоящий морской бой даже утешал. Кто бы ни выходил против меня на рубеж атаки, с флангов и в спину зайти они, значит, не смогли.

Было тихо, если не считать хлюпанья воды поверх пайолов и шлепанья зыби о борт катера. Я читал про бесшумные подвесные моторы, работающие от аккумуляторов. Но рассчитывал услышать катер и с таким, если он есть у Рума. Хотя бы плеск буруна. Или различить прыгающий силуэт на черной волне ночного моря...

Рум, то есть Румянцев, и я относились к двум противоположным типам людей, говоря библейским языком, как Авель и Каин. Классификация этого рода как-то сама по себе устоялась в моем подсознании уже после службы в Легионе в роде некоей универсальной. Каином был не только Рум. Например, Дитер Пфлаум, Шлайн, даже несколько женщин, Марина в том числе. Мне кажется, мои родители тоже были такими.

На Алексеевских курсах существовал факультативный класс основ православия. Большинство слушателей считали себя агностиками, католиками, протестантами или иудаистами. Да и в Россию никто из серьезных и стоящих специалистов, конечно, не собирался. Работа путаная и бестолковая, а риск и предательства постоянные, хотя оплата в секторе Восточной Европы случалась и двойная. Занятия отца Бориса Пейчеца посещали поэтому, в основном, не совсем уверенные в себе бывшие насельники буддистской и мусульманской Азии вроде меня. Не думаю, что отец Борис обладал необходимой суммой представлений по своему предмету. В миру его специализацией считалось проникновение в террористические группы, правда, на более низком оперативном уровне, не чета тому, что вытворял князь Сирилл Кленско. Так что теория о Каине и Авеле как родоначальниках двух людских типов могла быть и свидетельством, грубо говоря, профессионального невежества Пейчеца. Но, как бы там ни было, мне эта трактовка нравилась. Воинственные, активные, изобретательные каиниты. Кроткие, пассивные и бесхребетные авелиты.

Эту бесхребетность я почти преодолел в себе и кое-какой план предстоящих действий начинал вызревать, когда запястье правой руки, в которой я держал "ЗИГ-Зауэр", парализовал жесткий захват. Левую вывернули за спинку сиденья, а подбородок задрали перчаткой, вонявшей мокрой резиной. Я все же успел, выбросив ноги вверх, перевалиться назад через сиденье так, что захваты на секунду разжались. Этим удалось добиться, что наручники замкнули не за спиной, а спереди, перед грудью. Все-таки позиция.

"ЗИГ-Зауэр" упал под воду, на пайол.

На борт напрыгало столько народу, что фанерный "семьдесят пятый" и держался-то на плаву, наверное, только потому, что его сжимали теперь справа и слева две десантные надувные лодки. Получилось подобие плота, в середине которого трое или четверо Каинов в прорезиненных гидрокостюмах распинали продрогшего и промокшего злосчастного Авеля. Да ещё с разбитым лицом, вид которого, когда они включили свои фонари, их совсем не удивил. Это был результат, если так можно сказать, их собственной недавней работы...

- Привет, Рум, - сказал я старому боевому товарищу, хотя затруднялся определить, кто из них был кто. Фонари слепили, я едва различал силуэты.

- Ты свихнулся, капрал Москва, - ответила по-французски тень, только ещё перебиравшаяся на катер. Другие раздвинулись, чтобы я стал виден между их тюленьими тушами. - Чего тебя вынесло в море? Одурел в охотничьем раже?

Наверное, подумал я, и одурел. Но то, что я их тормознул непредвиденным появлением на десантном катере, определенно. Они нападали от замешательства. И не топили сразу - не понимали, что у меня на уме. Мой инстинкт погони сработал верно. Кобра атакует вспять, если чувствует, что её достают. Вот и явились...

- Когда ты стал Тургеневым? - спросил я.

- Так не пойдет. Вопросы не разговор...

- Разговор ведут вдвоем и по своей воле, - сказал я.

- Ладно, потерпишь...

Убивать не торопились. И это тоже позиция.

Рум приказал по-английски:

- Всем убраться на места! Отойти на двадцать метров!

Кто-то из абордажников перевел команду на русский с безбожным южным акцентом. Меня отпустили.

"Семьдесят пятому" полегчало, едва штурмовая орава ссыпалась с борта. Катер приподнялся из воды, болтанка и дрейф стали заметнее. "Эвинрудовские" электромоторы бесшумно утащили резиновые лодки в темноту. Рум - по-прежнему черный силуэт в слепящем свете фонаря - увеличился в объеме. Видимо, наклонился.

- Зачем ты погнался за мной на этой лоханке, Бэзил?

Он перешел на русский. Наверное, для тех, кто приплыл с ним, он скрывал знание языка. Чтобы лучше контролировать.

- Давай сначала поговорим с предисловием... У тебя есть время, Рум?

- Если ты не приманка. Или ещё что-то.

Он опустился на соседнее сиденье. На катерах вроде "семьдесят пятого" оно называется командирским.

Я привстал. Рука в резиновой перчатке тычком в грудь уложила меня назад, на сиденье рулевого. Я почувствовал, как левая нога уперлась под водой в выкатившийся из-под него огнетушитель.

- Ты сообщил про кнопку, которой взорвешь генерала, - сказал я. - Так что, если я и приманка или ещё что-то, то стал в этом качестве бесполезен. Никто тебя не тронет. Во-первых. Во-вторых, обо всем уже договорились с "Экзобанком". Я имею в виду обмен и остальное... Тебе известно, я думаю. А гнался я за Чико. Это - личное...

Я подумал: никто не знает, что Шлайн уже расплатился со мной, и добавил:

- Я потерял огромный заработок, Рум... Огромнейший для меня. Последнюю возможность выжить. А теперь Чико, в чью личину ты, подонок, облекся, довершил дело, угробил мой шанс или догнать и отнять деньги, или отомстить, или уйти к черту на дно!

- Трудно поверить, что ты один, - сказал Рум.

- Так ли уж? Я всегда работаю один. Ты знаешь, лейтенант.

- Да, ты - бешеный, капрал Москва!

Он потушил фонарик. Сочувствовал. Все-таки столько лет провели вместе. Что ж, он выигрывает, я проиграл. Каждому своя дорога. Нормально.

- Не следовало бы возвращаться в Россию, - сказал он.

- Да ладно... Не будем болтать. Что дальше?

- На дно и фанера, и ты..

- У тебя есть водка? - спросил я.

- Бренди. Замерз?

Зазуммерил мой радиотелефон. Рум вытянул его у меня из-за пазухи и выбросил за борт. Зря. На его месте я послушал бы, кто и что хочет сказать.

Они, наверное, на подходе, подумал я. Наконец-то эти идиоты всполошились. И попросил:

- Если можно, переверни меня на бок. Тогда я смогу взять фляжку в руки и отхлебнуть... Когда ты подменил Чико?

Рум встал с командирского сиденья и, загребая ногами затопившую катер воду, обошел меня по кокпиту сзади. Сел на борт и прикрепил фонарик к спинке водительского кресла, у своих колен и моего затылка. Так он лучше видел меня.

- Во вратах райских тебе потребуется удостоверение личности, - сказал он. - Отделали, не узнать...

- По твоей милости.

- Дикая дивизия. Каких получил. Они не умеют по другому.

Фляжка легла мне в ладони. Запястья, стиснутые наручниками, позволяли едва-едва поворачивать посудину. Отвинтив колпачок, я сделал глоток. Наверное, даже после купания в кювете во время битвы при Керну не было такого озноба... Я приметил, что луч фонарика высвечивает сквозь муть набравшейся в кокпите воды красноватую мятую болванку огнетушителя.

- Они, что же, плюнули на то, что ты замочил Чико? - спросил я, делая передышку перед следующим глотком.

- Они плюнули на Чико. Пижон надоел всем... Люди хотят денег, а не показухи. Уложил я его честно, один на один, хотя и старше его намного. Для этого отребья я - Европа, а все понимали, что операция, за которую взялся Чико, требует уровня. Уровня! Европейского. Не московско-кавказского...

Я глотнул второй раз, отдышался и сказал:

- Закуски не хватает... Европа - уровень? А ты московский уровень откуда знаешь?

- Технология и инвестиции из Европы, а не наоборот, поэтому, - ответил Рум торжественно и протянул руку за фляжкой. Вряд ли он понимал до конца значение своих слов. Повторял за кем-то, как попугай.

Я вытянул руки с фляжкой вверх. Рум перехватил её. Я разглядел, что он был не в прорезиненном костюме. Короткий бушлат и высокие, вроде рыбачьих, сапоги, в которые заправлены фланелевые брюки.

- Сделай мне напоследок такую малость, Рум, - сказал я. - Ответь на два вопроса, и я запью твое бренди холодным морем с легким сердцем.

Прозвучало выспренно, но в духе Рума. Может быть, он кивнул в знак согласия. Я не разглядел. Но возвращенную фляжку увидел. Бренди воскрешало меня. Жжение размокшей раны на ляжке поутихло. Озноб спадал.