Надежда Тэффи - Том 1. Юмористические рассказы Страница 8

– Ха-ха-ха! – заливалась дочка. – А почему Дубровин, а не осина-одинакова?..

Мать вдруг задумалась. Лицо у нее стало напряженное и внимательное, словно она к чему-то прислушивалась.

– Постой, Сашенька! Постой минутку. Как это… Вот опять забыла…

Она смотрела на потолок и моргала глазами.

– Ах, да! Почему сатана… нет… почему дьявол… нет, не так!..

Капитан уставился на нее в ужасе.

– Чего ты лаешься?

– Постой! Постой! Не перебивай. Да! Почему говорят чертить, а не дьяволить?

– Ох, мама! Мама! Ха-ха-ха! А отчего «па-почка», а не…

– Пошла вон, Александра! Молчать! – крикнул капитан и выскочил из-за стола.

Жильцу долго не спалось. Он ворочался и все придумывал, что он завтра спросит. Барышня вечером прислала ему с горничной две записочки. Одну в девять часов: «Отчего обни-мать, а не обни-отец?» Другую – в одиннадцать: «Отчего руб-ашка, а не девяносто девять копеек-ашка?»

На обе он ответил в подходящем тоне и теперь мучился, придумывая, чем бы угостить барышню завтра.

– Отчего… отчего… – шептал он в полудремоте.

Вдруг кто-то тихо постучал в дверь.

Никто не ответил, но стук повторился. Жилец встал, закутался в одеяло.

– Ай-ай! Что за шалости! – тихо смеялся он, отпирая двери, и вдруг отскочил назад.

Перед ним, еще вполне одетый, со свечой в руках стоял капитан. Удивленное лицо его было бледно, и непривычная напряженная мысль сдвинула круглые брови.

– Виноват, – сказал он. – Я не буду беспокоить… Я на минутку… Я придумал…

– Что? Что? Изобретение? Неужели?

– Я придумал: отчего чер-нила, а чер-какой-ни-будь другой реки? Нет… у меня как-то иначе…лучше выходило… А впрочем, виноват… Я, может быть, обеспокоил… Так – не спалось, – заглянул на огонек…

Он криво усмехнулся, расшаркался и быстро удалился.

Новый циркуляр

Евель Хасин стоял на берегу и смотрел, как его сын тянет паром через узенькую, поросшую речонку.

На пароме стояла телега, понурая лошаденка и понурый мужичонка.

В душе Евеля шевельнулось сомнение.

– Чи взял ты з него деньги вперед? – крикнул он сыну.

Сын что-то отвечал. Евель не расслышал и хотел переспросить, но вдруг услышал по дороге торопливые шаги. Он обернулся. Прямо к нему бежала дочка, очевидно, с какой-то потрясающей новостью. Она плакала, махала руками, приседала, хваталась за голову.

– Ой, папаша! Едет! Ой, что же нам теперь делать!

– Кто едет?

– Ой, господин урядник!..

Евель всплеснул руками, взглянул вопросительно наверх, но, не найдя на небе никакого знака, укоризненно покачал головой и пустился бежать к дому.

– Гинда! – крикнул он в сенях. – Чи правда?

– Ой, правда, – отвечал из-за занавески рыдающий голос.

– В четверг наезжал, с четверга три дня прошло. Только три дня. Чи ж ты ему чего не доложила?

– Доложила, аж переложила, – рыдал голос Гинды. – Крупы положила, сала шматок урезала, курицу с хохлом…

– Может, бульбу забыла?

– И бульбу сыпала…

В хату вбежала девочка.

– Ой, папаша! Едет! Ой, близко!

– А может, он верхом приехал, – говорит Евель, и в голосе его дрожит надежда.

– Не! На дрендульке приехал. Коня к забору привязал, сам у хату идет.

В окно кто-то стукнул.

– Эй! Евель Хасин, паромщик!

Евель сделал любезное лицо и выбежал на улицу.

– И как мы себе удивились… – начал он.

Но урядник был озабочен и сразу приступил к делу.

– Ты – паромщик Евель Хасин?

– Ну, как же, господин урядник, вам должно быть известно…

– Что там известно? – огрызнулся урядник, точно ему почудились какие-то неприятные намеки. – Ничего нам не может быть известно пред лицом начальства. Так что вышел новый циркуляр. Еврей, значит, который имеет несимпатичное распространение в окружающей природе и опасно возбуждает жителей, того, значит, ф-фью! Облечен властью по шапке. Понял? Раз же я тебя считаю приятным и беспорядку в тебе не вижу – живи. Мне наплевать – живи.

– Господин урядник! Разве же я когда-нибудь…

– Молчи! Я теперь должен наблюдать. Два раза в неделю буду наезжать и справляться у окружающих жителей. Ежели кто что и так далее – у меня расправа коротка. Левое плечо вперед! Ма-арш! Понял?

– А как же не понять! Я, может, еще уже давно понял.

– Можешь идти, если нужно что похозяйничать. Я тут трубочку покурю. Мне ведь тоже некогда. Вас-то тут тридцать персон, да все в разных концах. А я один. Всех объехать дня не хватит.

Евель втянул голову в плечи, вздохнул и пошел в хату.

– Гинда! Неси что надо, положи в дрендульку. Они торопятся.

– Ой, Евель! Вставай скорей! Не слышишь ты звонков? Или у тебя сердце оглохло. Ну, я разбужу его. Знаешь, кого наш Хаим на пароме тянет? Господина станового! Станового тянет наш Хаим, везет беду на веревке прямо в наш дом.

Евель вскочил бледный, взъерошенный. Взглянул на потолок, подумал, покрутил головой.

– Это, Гинда, уже ты врешь.

– Пусть он так едет, как я вру! – зарыдала Гинда. Тогда он вдруг понял, заметался, кинулся к окну.

– Двоська! Гони кабана в пуню. Гони скорей! Зачини двери!

– Ой, гони кабана! – спохватилась и Гинда. – Ой, Двоська, гони, двери зачини.

Было как раз время.

Толстый пристав вылезал из брички.

– Таки в бричке! – с тоской шептал Евель. – Таки не верхом!.. Гинда, поди в кладовку, вынеси гуся…

Гинда всхлипнула и полезла в карман за ключами. А Евель уже кланялся и говорил самым любезным голосом:

– Ваше превосходительство! И как мы себе удивились…

– Удивился? Чего же ты, жид, удивился? Тебе урядник новый циркуляр читал?

– Урядники-с, читали-с…

– К-каналья! Поспел… – Он минутку подумал. – Ну-с, так, значит, вполне от тебя зависит вести себя так, чтобы на месте сидеть. Ты вон паром арендуешь, доход имеешь, ты должен этим дорожить. Вон и огород у тебя… Крамолу станешь разводить – к черту полетишь. Ежели не будешь приятен властям и вообще народу… Капусту не садишь? Мне капуста нужна. Двадцать кочанов… Терентий, пойди выбери – вон у него огород. Он еще паршивых подсунет. Всем должен быть приятен и вполне безопасен. Понял? Если кто-либо заметит в тебе опасную наклонность, грозящую развращением нравов мирного населения и совращением в крамольную деятельность с нарушением государственных устоев и распространением… Это что за девчонка? Дочка? Пусть пойдет гороху нащиплет. Мне много нужно… и распространением неприятного впечатления вследствие каких бы то ни было физических, нравственных или иных свойств… Свиней держишь? Как нет? А это что? Это чьи следы? Твои, что ли? Вон и пунька за амбарчиком. Свинья?

– Ваше превосходительство! Пусть буду я так богат, как оно свинья! Ваше…

– Что ты врешь! Обалдел! С кем говоришь?! Кому врешь? Мерзавец! Ворон костей не соберет!.. Отворяй пуню. Я хочу у тебя свинью купить.

– Ваше высокое превосходительство! Я не врал. Видит Бог! Оно не свинья! Оно кабан…

– Б-болван! Скажи Терентию, пусть веревкой окрутит. Можно сзади привязать. И кабан-то какой тощий. Подлецы! Скотину держат, а пойло сами жрут. Ну ладно, не скули! Я ведь не сержусь… Деньги за мной.

Два дня Евеля трясла лихорадка.

На третий день вылез погреться на солнышке. Подошла Гинда. Стали говорить про кабана, вспоминать, какой он был.

– Он, может, пудов восемь весил… – вздыхал Евель.

– А может, и девять – и девять с половиной. Все может быть. Почему нет?

– Я бы его продал в городе за десять рублей, так у нас на каждый шабаш селедка бы была и деньги бы спрятаны были.

– А я бы его зарезала, тай посолила бы. Господину уряднику по шматочку надолго бы хватило. А теперь что я дам? Огурцов они не любят…

– А я бы продал, аренду заплатил. Жалко кабана. Хороший был. И резать жалко.

– Жалко! – согласилась Гинда. – Хороший.

Но Евель уже не слушал ее. Он весь насторожился, и волосы у него стали дыбом.

– Звонки…

– Звонки… – стонущим шепотом вторила Гинда.

– Это сам…

– Сам…

Евель на этот раз не поднимал глаз к небу. Чего там спрашивать, раз уже знаешь.

Тройка неслась прямо на них.

Не успели лошади остановиться, как в коляске что-то загудело, зарычало… Евель ринулся вперед.

– Кррамольники! Да я тебя в порошок изотру, мерррз… Циркуляр понимаешь?

– Ой, понимаю, – взвыл Евель. – Господин урядник объясняли, господин его превосходительство пристав объясняли… Понимаю! Ваше сиятельство! Хотел бы я так не понимать, как я понимаю!

– Молчать! Циркуляр разъяснили?

– Ой, как разъяснили! Все до последнего кабана разъяснили…

– Что-о? Ты что себе позволяешь? Да ты знаешь ли, что, если я захочу, так от тебя мокрого места не останется. Пойди разменяй мне двадцать рублей. Живо! Бумажка за мной.