Николай Лейкин - На лоне природы Страница 8

— Тс… Ну, и чѣмъ же кончилось? спросилъ бабу съемщикъ.

— Пріѣхалъ со становымъ и выгналъ графскихъ племянниковъ изъ усадьбы… «Такъ и такъ, говоритъ, она мнѣ за ваши долги досталась». Съ тѣхъ поръ вотъ и живетъ тутъ, смерти на него нѣтъ.

Завернули за уголъ и показался большой липовый паркъ съ полуразвалившимся бревенчатымъ заборомъ. Изъ-за голыхъ еще деревьевъ виднѣлась зеленая крыша двухъ-этажнаго барскаго дома.

X

Съемщикамъ пришлось входить во дворъ усадьбы Подлевскаго. Во дворъ вела отворенная калитка, прорѣзанная въ дощатыхъ некрашенныхъ воротахъ, полотна которыхъ, однако, находились въ полуразрушенныхъ каменныхъ столбахъ. Очевидно, что въ столбахъ были когда-то рѣшетчатыя желѣзныя ворота, но впослѣдствіи замѣнены дощатыми. На одномъ изъ столбовъ видны остатки прежняго величія, стоялъ каменный левъ съ отбитой лапой, а передъ львомъ торчалъ заржавленный стержень, на которомъ, по всей вѣроятности, былъ когда-то укрѣпленъ каменный шаръ. На другомъ столбѣ уже и льва не было, а виднѣлись только два желѣзныхъ стержня.

— Въ калиточку пожалуйте, пригласила съемщиковъ сопровождавшая ихъ баба.

— Нѣтъ, ужъ лучше ты сама иди впередъ, ты знакомѣе, а я сзади. Я боюсь, нѣтъ ли тамъ собаки, какъ бы не бросилась да не укусила, отозвался съемщикъ, пятясь и удерживая свою жену.

— У него-то собака? У здѣшняго-то барина? понизивъ голосъ, сказала баба и отрицательно покачала головой. — Что вы, помилуйте! Никакой собаки онъ не держитъ. Вѣдь собаку надо кормить, а онъ и самъ-то подчасъ не допьетъ, не доѣстъ.

— Отчего? Занятъ ужъ такъ очень дѣлами, что ли?

— Какія дѣла! что вы! Просто отъ жадности. У него никакой живности во дворѣ нѣтъ.

— Неужели и коровы нѣтъ?

— Собаки не держитъ, а вы про корову… Ничегошеньки у него нѣтъ. Курицы съ пѣтухомъ, и тѣхъ нѣтъ.

— Ну, помѣщикъ! Да куда же онъ сѣно-то дѣваетъ? Вѣдь сѣно-то онъ все-таки коситъ.

— Ничего онъ не коситъ, а траву здѣшнему лавочнику подъ покосъ сдаетъ.

— И запашки у него нѣтъ?

— Ничего нѣтъ. Все сдаетъ. Вы вотъ говорите: корову… А на что ему корову?.. Молока ему нашъ кабатчикъ или лавочникъ дастъ.

— Да за что? За какія блага?

— А все судятся. Они судятся, а онъ имъ прошенія пишетъ, ну, они его и удовлетворяютъ. Законы-то ужъ онъ, говорятъ, очень хорошо знаетъ, опять же и прошенія, его чудесно дѣйствуютъ. А у насъ нынче и мужики-то во всей округѣ до смерти любятъ промежъ себя судиться. Да и не судятся, такъ онъ самъ наущаетъ: «Судись, говоритъ, хорошую пользу получить можешь, а я твой защитникъ». Понятное дѣло, работишки себѣ ищетъ, чтобъ у мирового-то за нихъ дѣйствовать. А ужъ какъ засудились, то тутъ они у него въ рукахъ. Сейчасъ и приказываетъ имъ: «чтобъ была курица, чтобъ былъ поросенокъ, тащи яицъ и цыплятъ» — ну, однимъ словомъ, все съѣдобное. А не принесетъ кто — сейчасъ все дѣло на судѣ испортитъ, разсказывала баба.

— Такъ какъ же онъ можетъ не допить и не доѣсть, какъ ты разсказываешь, ежели ему со всѣхъ сторонъ провизію тащатъ? спросилъ съемщикъ.

— Да вѣдь не каждый день воскресенье. Ино бываетъ такъ, что и никто не судится! Ну, вотъ тутъ-то ему голодуха и настаетъ, потому на свои деньги онъ ужъ покупать не любитъ. Развѣ что вотъ самую малость… Ну, хлѣбца тамъ, что ли, чайку, сахару. Да и это-то у лавочника на книжку беретъ, чтобы безъ отдачи. «Судиться, говоритъ, потомъ будешь, такъ сочтемся».

Въ это время съемщики шли по широкому, поросшему травой двору, изборожденному тропинками. Прямо передъ ними стоялъ большой барскій домъ съ покосившимся крыльцомъ. Отъ крыльца шли по обѣ стороны стеклянныя галлереи съ разбитыми въ разныхъ мѣстахъ стеклами. Когда-то окрашенная въ желтый цвѣтъ обшивка дома вся полиняла, облупилась и во многихъ мѣстахъ не хватало досокъ.

— Вотъ этотъ домъ онъ и сдаетъ? спросила бабу съемщица.

— Да, да… Подѣлилъ на четыре квартиры и сдаетъ. Подъ трехъ дачниковъ у него внизу сдается и подъ четвертаго наверху, въ мезонинчикѣ. Не знаю только, не сдалъ ли онъ мезонинчикъ-то.

— Непріятно жить на такой дачѣ, гдѣ нѣсколько жильцовъ въ одномъ домѣ, поморщился съемщикъ.

— Такъ вѣдь у него тамъ на задахъ есть и особнячки. Есть дачка изъ скотной избы передѣлана, потомъ изъ застольной тоже сдѣлана дача. Людской флигерекъ подъ дачу сдается. Пойдемте. Онъ и самъ тамъ на задахъ живетъ.

— Есть ли у него, по крайней мѣрѣ, хоть дворникъ-то для услуги жильцовъ?

— Дворника у него нѣтъ-съ, а вотъ чтобъ жильцамъ дровъ наколоть и воды принести, то сданы у него эти самыя дачи двумъ нашимъ мужикамъ. Два брата они. «Вотъ вы, говоритъ, таскайте жильцамъ воду, колите дрова и берите съ нихъ за это, а на меня чтобъ круглый годъ по дому работать».

— И ужъ жалованья имъ самъ не платитъ?

— Какое же жалованье, коли имъ отъ жильцовъ предоставлено пользоваться. Они и такъ-то хорошо наживаются. Теперича, сколько у него жильцовъ? Разъ, два, три… Въ счастливое лѣто семь жильцовъ бываетъ. Ну, съ каждаго за дрова и воду, потомъ на чай просятъ. Вѣдь около господъ всегда потереться выгодно. Ну, на желѣзную дорогу жильцовъ возятъ. Это ужъ тоже этимъ мужикамъ предоставлено.

— И здѣсь кабала! воскликнулъ съемщикъ. — Стало быть, живши здѣсь на дачѣ, я не имѣю права никого другого нанять, чтобы на желѣзную дорогу ѣхать, кромѣ тѣхъ двухъ мужиковъ, которымъ буду отданъ во власть?

— Да вѣдь это только такъ, баринъ. Какая тутъ кабала! Не дозволятъ эти самые мужики другимъ мужикамъ во дворъ на телѣжкѣ къ вамъ въѣхать, а выйдете вы сами на деревню, такъ нанимайте кого хотите. Вы насчетъ этого не сомнѣвайтесь. Здѣшніе жильцы такъ и дѣлаютъ, которые ежели не хотятъ лишняго платить. Опятъ то же самое и съ молокомъ… Да посылайте ко мнѣ каждый день на деревню кухарку — вотъ она и будетъ вамъ отъ меня молоко носить.

— И насчетъ молока жильцы отданы этимъ мужикамъ во власть! удивленно воскликнула съемщица.

— Все… И молоко, и ягоды, и рыба… Да это пустяки. Будьте безъ сомнѣнія. Только мнѣ самой-то нельзя будетъ къ вамъ съ молокомъ и ягодами итти, потому мужики на дворъ не пускаютъ и дерутся, а вы сами или ваша кухарка придете ко мнѣ, такъ я вамъ и молока, и ягодъ, и грибовъ — чего угодно.

— Фу, какъ это непріятно! Что же это за дача съ такими стѣсненіями! покачалъ головой съемщикъ.

— Да вѣдь это только на дворъ не впускаютъ, а такъ сколько хотите. Понятное дѣло, мужики свою выгоду соблюдаютъ, потому жалованья они отъ здѣшняго барина не получаютъ, а между тѣмъ должны на него даромъ работать, — ну и, тамъ, сколько-то молока имъ отъ нихъ выговорено: «Ты, молъ, съ жильцовъ дери сколько хочешь, а мнѣ мое даровое положеніе подай».

— Знаешь что, Базиль!.. Я даже не хочу и смотрѣть такую дачу, обратилась съемщица къ мужу. — Помилуй, вѣдь эти самые мужики, которымъ мы будемъ отданы на откупъ, въ конецъ задавятъ насъ. Вернемся назадъ. Я не пойду.

— Ну, пойдемъ, посмотримъ, ежели ужъ пришли. Можетъ быть, все это и не такъ, какъ разсказываютъ, отвѣчалъ мужъ. — Главное, что вотъ говорятъ, что у него есть дачки особнячки изъ службъ передѣланные. Опять же, здѣсь прелестный паркъ для гулянья.

— Есть особнячки. Пожалуйте… оживилась баба и повела съемщиковъ на зады, огибая большой домъ.

XI

— Да вотъ и самъ баринъ, указала баба.

Поодаль виднѣлся маленькій, худенькій, сгорбленный старичекъ въ какомъ-то неопредѣленнаго цвѣта пальто, воротникъ котораго былъ поднятъ дыбомъ и обмотанъ гаруснымъ вязаннымъ шарфомъ. Старичекъ былъ въ верблюжьяго цвѣта войлочной шапкѣ, нахлобученной на уши, и въ высокихъ резиновыхъ калошахъ. Онъ стоялъ къ съемщикамъ задомъ и отрывалъ какую-то доску отъ полуразвалившагося сарайчика. Съемщики приблизились.

— Игнатъ Каштанычъ! А Игнатъ Каштанычъ! Баринъ! Я къ вамъ съемщиковъ привела. Желаютъ посмотрѣть, окликала баба старичка.

Старичекъ обернулся и показалъ совершенно обезьянье сморщенное лицо, поросшее рѣдкой сѣдой бороденкой. Бросивъ доску и положивъ въ сторону топоръ, онъ приподнялъ шапку и сказалъ:

— Дачи всякія есть. Есть побольше, есть и поменьше. Хотите вонъ въ томъ большомъ домѣ, хотите вотъ здѣсь сзади одна дачка есть.

— Намъ бы особнячокъ и съ садикомъ… проговорилъ съемщикъ.

— Вотъ особнякъ, указалъ старичекъ на покосившееся одноэтажное длинное строеніе въ шесть оконъ, стоящее на лугу безъ всякой загородки. — А что до садика, то у меня здѣсь, куда ни взгляни, вездѣ садъ. Вонъ, батенька, паркъ-то какой! Съ вѣковыми деревьями, съ прудомъ, съ карасями и лодка на немъ лѣтомъ имѣется — гуляй, не хочу, кивнулъ онъ на виднѣющіяся шагахъ въ пятидесяти голыя липовыя деревья.

— Домикъ-то у васъ этотъ какой-то неприглядный, сказалъ съемщикъ.

— Да вѣдь на лѣто снимаете. Лѣтомъ будетъ приглядный. Тутъ вѣдь лугъ, вездѣ лугъ… Зазеленѣетъ трава и все скраситъ. Вонъ за домомъ рябина стоитъ, а вотъ сбоку черемуха. Все вѣдь это распустится. Въ саду сирени много. Зацвѣтетъ, такъ такой запахъ, что прелесть. Сирень я на срѣзъ петербургскимъ цвѣточникамъ продаю и ломать ее у меня воспрещается, но откупите кустикъ или два то и пользуйтесь ими. Хотите посмотрѣть комнаты?