Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 3) Страница 8

Все молчали, осмысливая сказанное. Эйнштейн пригладил рукой густые, седые волосы, и когда вновь заговорил, лицо его было обращено к Джасперу: "Я не хожу ни в синагогу, ни в церковь, ни в кирху. Но у меня, как и у каждого другого в этой стране, есть выбор. Не понимаю, как можно лишить человека выбора?"

Сергей понял, в чей огород брошен камень, напрягся, молчал. Заговорила Элис:

- Я была в нескольких русских церквях, видела сотни молящихся. Правда, бoльшая часть прихожан, которых видела я, женщины и старики. Но была и молодежь. Я брала интервью у их вождя Джозефа Сталина.

Теперь Эйнштейн с интересом смотрел на Элис.

- Читали. Восхищались! - громко, как на митинге, выкрикнул Джаспер.

Благодарно ему кивнув, Элис продолжала:

- Готовясь ко встрече с русским диктатором, - она быстро посмотрела при этих словах на Сергея, но он никак на них не реагировал, - я была заинтригована одной, нет - двумя деталями его биографии. Во-первых, он учился в духовной семинарии, то есть готовился стать священником. И второе - в юности он писал стихи на своем родном языке...

- Кто их в юности не писал! - вздохнула Глория.

- Они были помещены даже в антологии, - бросив на нее недовольный взгляд, продолжала Элис. - Так вот, и о том, и о другом я спросила у него во время встречи.

- Что же он ответил? - Эйнштейн с любопытством ждал, что скажет американская приятельница этого совсем не глупого русского. Зашоренного да, но не глупого.

- Что кроме стихов у него были и другие хобби...

- Бьюсь об заклад один к десяти, он не знал этого слова, - усмехнулся Ланс.

- Конечно, не знал. У них для выражения того же понятия есть свое словечко - конёк. Так вот, он сказал, что у него был не один конёк, но он стал политиком. И ушел в нее из своей семинарии. Но при этом заметил, оговорив: "Не для печати", что хотя официально Россия атеистическая страна, верующих там по неофициальной, но достоверной статистике более ста десяти миллионов. И что истинная вера дремлет в сердце каждого русского до стечения чрезвычайных обстоятельств. И привел русскую пословицу: "Пока гром не грянет, мужик не перекрестится".

- Я так понимаю его слова, - Эйнштейн встал, прошелся по комнате, гром это война. И Гитлер, и Муссолини усиленно тащат планету к кровавой бездне. И работают наши коллеги и в Германии, и в Италии над созданием сверхмощного оружия.

- А мы? Я хочу сказать - Америка? - Ланс сказал это сердито, словно укоряя кого-то за бездействие.

- Американцы живут иллюзией, что их надежно защищают от возможных военных бед океаны. Роковая ошибка! - Эйнштейн взял из рук падчерицы бокал, который она заботливо наполнила для него гранатовым шербетом. - Я собираюсь вскоре обратиться с письмом к президенту Рузвельту, в котором хочу объяснить ему условия, при которых возможно создать атомную бомбу. Средства для проведения научных изысканий в области ядерной энергии должна выделять Администрация США. И средства немалые. Нацисты не должны взять верх в вопросе - быть миру свободным или обращенным в рабство.

"Музыка Прокофьева в исполнении Эйнштейна - фантастика!" - Элис прильнула к плечу Сергея, когда хозяин и его гость поставили ноты и приготовили рояль и скрипку к долгожданному, вновь разученному ими опусу. Это было произведение под названием "Пять мелодий для скрипки и фортепиано", которое композитор написал в 1920 году, когда ему было двадцать девять лет и он жил в Америке. Обо всем этом слушателям поведал менторским тоном Джаспер. Он также рассказал, что они с Альбертом ранее исполняли некоторые другие "вещицы" маэстро, созданные для тех же двух инструментов. Особо им нравились "Песенки для скрипки и фортепиано", созданные двенадцатилетним вундеркиндом и "Пьеса", написанная в том же 1905 году и посвященная отцу. Эйнштейн и Джаспер играли слаженно, самозабвенно. По тому, как они чувствовали друг друга, угадывали, почти осязаемо ощущали, было видно родство душ возвышенных, тонких, ранимых чужой болью и счастливых счастьем других. "Ивана бы сейчас сюда, он так любит и, главное, понимает музыку - от классики до деревенских переборов гармошки, - подумал Сергей. Улыбнулся: - Он-то уж всенепременно задал бы Эйнштейну набивший тому оскомину сакраментальный вопрос - как простому смертному доступно объяснить теорию относительности". Тут же он вспомнил о пребывавшей в состоянии черной меланхолии Сильвии, о том, что они с Элис обещали взять ее с собой в Атлантик Сити на ближайший уик-энд - там можно и по знаменитому Променаду прогуляться, и в океане купнуться, и нервишки расшевелить в одном из полулегальных казино. Но постепенно музыка захватила его, повела за собой, увлекла в далекое детство. Ослепительно белая в ярких солнечных лучах хата-мазанка по над самым Днепром. В небольшенькой заводи ветерок легонько топорщит воду. Сбились в веселую стайку камышинки, озорно перешептываются, приветливо кланяются друг другу. Подальше от берега балует, играет крупная рыбина. Вдали на мостках бабы и девки с подоткнутыми подолами полощут белье, зубоскалят, дурачатся, пригоршнями швыряют разноцветные бусины-брызги. Он притаился в камышах, смотрит сквозь них, ищет взглядом Наталку Гейченко. О, вон она, точно - самая белозубая, чернобривая, голенастая. Бесстыжая, она видит, что он подглядывает, еще выше подымает подол, распахивает на груди кофту, принимает отважно-соблазнительную позу. Застывает в ней, кося глаза на ладного парубка. Через минуту спохватывается, деланно пугается, кричит: "Ой, мамо, який сором!" - и прячется по шейку в воде.

- Серж! Сержик, ты где? - голос, такой далекий и такой близкий, возвращает его из грез об отрочестве в настоящее-будущее. Через четверть века - в мгновение. Эх, еще бы минутку, одну единственную - и он успел бы пустить по днепровской волне венок из полевых цветов, который он с таким тщанием готовил для Наталки. Не успел, не успел... И все равно - музыка Прокофьева, скрипка Эйнштейна и рояль Джаспера - что вы наделали с прошедшим огни, воды и медные трубы разведчиком, как всколыхнули его солодкие згадки...

- Вернись ко мне! - ревниво требует голос, и Сергей уже осмысленно улыбается Элис...

- Это письмо президенту, о котором говорил великий Альберт, - сказал он ей, когда они уже возвращались в Нью-Йорк, - ты думаешь, можно было бы глянуть на его копию?

- Его еще нет.

- Когда будет. Я понял из слов Эйнштейна, что это вопрос дней.

- Что - это для тебя так важно?

- Это может быть важно для всех и каждого.

Сергей долго молчал, сосредоточенно глядел на хайвей сквозь лобовое стекло.

- Я мало-мальски разбираюсь в физике, - он сказал это серьезно, но тут же рассмеялся, - на рабфаковском экзамене при помощи шпаргалок "отлично" получил.

- Глубокие знания! - фыркнула Элис.

- Не надо быть академиком, чтобы понять - речь идет о непостижимо-гигантском шаге вперед в создании мощнейшего оружия.

Он бросил на нее пытливый взгляд - внимательно ли она его слушает, продолжал: - Я знаю - немецкие ученые работают в этой области. Лизе Майтнер и Отто Ган, Фритц Страссман и Отто Фриш. В Германии несколько солидных лабораторий трудятся во имя действительного утверждения Третьего Рейха хотя бы на одно предстоящее тысячелетие. Знаю. Если они создадут такое оружие первые...

- Я постараюсь достать копию письма, - сказала Элис. Закурила. Глория работает в администрации Института. Через ее руки проходит вся корреспонденция.

Через неделю копия письма Эйнштейна Рузвельту, датированного вторым августа 1939 года, была у Сергея. А еще через день Аслан Ходжаев положил расшифрованную телеграмму из Вашингтона на стол Сталина. Генсек сначала бегло прошелся по тексту письма. Неторопливо набил трубку, закурил, взял листок в руки, заходил с ним по кабинету, изредка попыхивая сладким ароматом "Герцеговины Флор". Ходжаев, хорошо зная привычки побратима, понял, что документ заинтересовал Кобу не на шутку. Сталин вызвал Поскребышева, велел ему связаться по телефону с Курчатовым.

- Игорь Васильевич на проводе, товарищ Сталин.

Сталин не спеша сел за рабочий стол, положил перед собой текст письма, взял трубку.

- Товарищ Курчатов, здравствуйте. Скажите, как работает ваш циклотрон? Хорошо работает? Над чем вы сейчас трудитесь? У меня есть время, чтобы вас выслушать. Говорите подробно. Так. Так. Так. Объясните простым языком, что это значит, вы же знаете - я не физик. Так. Так. Вот теперь понятно. Дальше. Спонтанное деление ядер урана? А что это даст? Я имею в виду совсем другое. Конкретно вот что - Альберт Эйнштейн утверждает, что возможно создание атомной бомбы. Что? Вы тоже так думаете? Хорошо. Прошу вас, Игорь Васильевич, подготовить по этому вопросу исчерпывающее сообщение, с которым вы выступите на заседании Политбюро. Сколько вам потребуется времени? Согласен, через неделю.

Он положил трубку, вновь заходил вокруг конференц-стола.

- Я рад, что насчет этого Сергея мы с тобой не ошиблись. Действительно орел и действительно высоко летает. Орден Ленина заслужил. Давай представление.