Николай Михин - Повести и рассказы Страница 8

Ну, а дружки уж и выделывали кренделя. Линек превзошел самого себя: он крутился волчком, ходил петухом, делал, подобно запорожцу в гопаке, невероятные прыжки. А руки-то, руки без устали отбивали чечетку: по груди, по коленям, по голеням, по земле...

- Все папаши собралися,

А мово папаши нет.

Мой папаша чрез мамашу

Отправился на тот свет, - и сразу:

- Ой, страданье страданцово,

Теперь воля не отцова.

Тетка Нотя Линькова, мать Минькина, тихонько улыбалась да с укоризной покачивала головой.

С плясками и прибаутками добрались до дома жениха. Родители были уважаемые на селе люди, но несколько прижимистые. Поэтому все с интересом наблюдали, как будет встречена свадьба.

Как водится, приняли по стопке из рук молодоженов, выпили за их здоровье, закусили хлебом и солью. Выпили и дружки, тоже закусили. Крякнули:

- Ох, что-то горло дерет. Вот бы сала или масла, смазать его слегка, - это опять Линек.

- Ой, хозяева, горло-то пересохло, помогите беде...

Хозяин без лишней суеты вошел в сени и через минуту вынес оттуда ковшик колодезной воды - надежнейшее средство для восстановления пересохшего горла. Дружки: один и другая, по очереди выпили воду, поблагодарили, затем, отойдя поближе к толпе, переглянувшись, дружно спели:

- Эх, что-то голосу не стало.

У попа объелись сала.

Кругом заржали, загыкали. Видно, заранее готовилась частушка-то.

Свадьба продолжалась вот уже несколько часов, из них около трех - на улице. Надо было поворачивать к дому. И на обратном пути так же - с плясками и прибаутками.

- Говорят, я - боевая.

Я и правда - атаман:

У начальника милиции

Отрезала наган.

- Она меня

Шалью крыла.

А под шалью - Что там было!..

А Максим Зиновев, притоптывая ногой говорил соседу Петру Ивановичу Горохову, постарше себя года на три-четыре:

- Вишь, как распелись-то, на душе радостно!.. Хотя вроде и радоваться-то особенно нечему. Хорошо, что любовь, свадьба, а жизнь-то - чертова. Вот уж пять лет, как война кончилась, а в колхозе - один мерин - Пегарь, да из техники - одна полуразвалившаяся полуторка.

- Да-а... - поддержал дядя Петя.

- И свадьба-то первая после войны на все село. Зато какая свадьба!.. Молодец Василий Иванович, хорошую свадьбу сделал.

- Вот пляшут, и будто все боли и напасти забыты начисто. А ведь чего только народ не испытал...

- И грабиловку, и принудиловку. Такую войну выстоял. В нищете прозябает, а веру в будущее не потерял.

- В будущее, но не в газетную болтовню да по радио.

- Тихо!.. Ты что, Зиновев, очумел?.. В момент загремишь. И я с тобой на пару.

- Да накипело, Иваныч. Ну ладно. Все равно будем жить хорошо. Должны. Не мы с тобой, конечно, а вот внуки - точно. Я в этих плясках и песнях вижу веру людей в себя, не примирение с тем, что есть, а именно - веру. А что смахивает на примирение, то, наверное, потому, что до кондиции не дошло. Но дойдет. Кусок хлеба на всех поровну - это нормально, когда он последний. А получше жить будем - так не пойдет. Труженику тружениково, лодырю - лодырево. Можно и в колхоз объединяться, только работать там, а не клопом на шее сидеть. Время нужно. Еще не раз придется людям хлебнуть несправедливости, унижения, пройти через искушения, грех, ханжество. Вон как поют и пляшут! Значит, будут жить по-человечески. Дай, Бог.

- Дай, Бог, дай, Бог, - закивал головой Петр Иванович. Два старика

стояли и разговаривали. Не просто вели беседу, а фило софствовали, размышляли о крестьянской жизни, о будущем. Их размышления были им навеяны еще не отпевшей и не отплясавшей веселой свадьбой. Надолго она осталась в прамяти односельчан. Потом эту свадьбу не раз вспоминали в дни других свадеб, в дни различных праздников: советских и религиозных. Да иначе и быть не могло, Ведь это была первая послевоенная свадьба в селе Тонькина свадьба.

ШИШКОВ

Надо же так случиться, что мой друг детства женился на моей дальней родственнице, а точнее - на моей троюродной тетке. Теперь мы с ним вроде как породнились. Его дети будут моими четвероюродными братьями или сестрами.

Забегая вперед, скажу, что родилось у них двое сыновей: Валерий и Игорь, - первый больше на отца похож, а второй - на мать. Оба закончили сельскохозяйственный техникум, отслужили срочную службу. Валерий служил на флоте, побывал в разных морях и странах, работает в совхозе, воспитывает с молодой женой симпатичного мальчишку Павлуху, вылитого деда в детстве. Игорь после увольнения в запас помогает отцу, первоклассному сварщику, пасти крестьянских коров: в перходный период от застоя к рыночной экономике (переход этот оказался посложнее суворовских переходов) агрономы, выходит, не нужны; как ни странно, сварщики - тоже. Нет, где-то они очень требуются, но им-то надо не где- то, а поближе к дому. Вот они и взялись по-своему решать продовольственный вопрос.

А сообщила мне о женитьбе друга моя бабушка Варя:

- Шишков-то твой женился на нашей Вальке, Парашиной дочери. Помнишь тетку Прасковью-то? Из Лапшиных она, а мне двоюродная сестра.

Я Лапшиных знал всех. Это они по-девичьи Лапшины, а так у всех другие фамилии: Аносовы, Зубковы, Марковы, Мазаевы. Одна тетка Маша - Лапшина, она - старая дева. Валентина была из Зубковых. Их я знал меньше других, жили они в Кривополянье, большом соседнем селе, а остальные - в городе, куда ходили мы очень часто: от дома до рыночной площади - двадцать минут ходу.

К Шишкову я обязательно заходил каждый свой приезд в родное село. Можно сказать, что дружба наша с моим переездом в Питер не прерывалась, лишь приобрела другую форму.

И вот, после бабушкина сообщения, собираясь в очередную поездку на свою малую родину, я с нетерпением ждал встречи с другом и его семьей. Бабушка рассказывала, что они срубили новый дом на главной улице села. Улица называлась Советской, но так ее никто никогда не называл. Помню, даже на конвертах писали не "Советская", а "Село", по-старому, по-местному. Так вот, Шишковы построились на Селе. Ориентировочно, камк бабушка говорила, неподплеку, где жил однорукий председатель сельсовета Николай Никитич, по прозвищу Помаш. Присказка была у него такая: "Понимаешь", а если быстро - "Помаш". Где-то неподалеку от него Шишковы и поселились.

Когда я приехал в Юсово (так наше село называется), обнаружил, что новых домов на Селе достаточно много. Пришлось спрашивать, где тут живут такие-то...

Да, настоящая-то фамилия друга не Шишков, а Рязанцев. Шишков - прозвище. Но редко кто знает, что он - Рязанцев. Почти никто за исключением своих, тех, кто с ним учился, да сельсоветовских секретарей. Я же этого сразу не учел, и долго мне пришлось разыскивать Рязанцева Юрия Владимировича (женатого, жену взял из города, сын недавно родился) буквально в нескольких шагах от его собственного дома. Потом кто-то меня признал:

- А вы не Николая Ивановича внук будете?

Деда моего знали и помнили все старики. Два георгиевских креста, медали в первую мировую, а после революции - первый председатель сельсовета. Позднее еще на два срока избирался...

- Вижу, внешность-то на мать, на Шурку похож?..

И не дав ответить, лишь увидев по выражению лица, что угадал, сразу

на "ты":

- Знал я твово деда-то. Толковый мужик был...

И догадываясь:

- Так ты, небось, Шишкова ищешь? Да вот же его дом с зеленоватым крыльцом.

Дом был добротный, просторный, из двух больших изб, кухни и прихожей. Обширный двор, сарай, мазанка. Во дворе на цепи пес-пустобрех, для порядка. Крылечко так и располагало для отдыха. Что говорить, дом хороший, как и руки у Шишкова. Одно время, правда, ходили разговоры, что, мол, руки золотые, а горло... Да. Но это было давно, по глупости, видно, себя поставить хотелось: не уважит мать или жена - осерчает!.. Кураж, конечно... Но с возрастом, да и к водке организм не испытывал влечения, все быльем поросло.

Встреча была весьма приятная. В Шишкове покоряла отсутствовавшая ранее солидность. Разговор шел о семейных делах, о работе. Мой друг очень гордился профессией сварщика, но и сыном, безусловно, гордился, хотя старался этого не показывать. А сын ходил по избе с фанеркой в руках, держал эту фанерку на груди, как гармонь, представлял, что играет на гармошке. Этот момент особенно отчетливо напомнил мне наше босоногое послевоенное детство, а пацан был копией бати четверть века назад. Даже чубчик так же зализан, как у отца. Про отцовский чубчик тогда говорили: "Бычок зализал". Не обошлось в беседе и без обычных в таких случаях "а помнишь" и тому подобного. А вспомнить было что. С нами разделял компанию Юркин дядя Петя, по прозвищу Карие глазки. Прозвище дали за любимую поговорку молодости, да и сейчас еще нет-нет и вспомнит ее: "Так твою, глаза карие". Она ему заменяет всякие вводные, цензурные и нецензурные "елки-палки".

Дядя Петя помнил многое и многих. Вспоминал и общих знакомых, а иногда говорил о тех, кого мы уже не помнили, только слышали от старших. Он неплохо играл на гармошке (вот Валерка-то с фанерой и подражал ему). Я тоже попробовал, но получалось неважно - с пятнадцати лет в руки гармонь не брал.