Дан Маркович - Следы у моря Страница 8

Ты скоро домой?

Да, я здорова, антибиотик вылечил. Пойдем, погуляем все.

Она долго одевалась, одежда здесь же в шкафу, им разрешают гулять и даже заставляют, и мы пошли.

Бабка говорит, ну вот, увидел маму, а теперь мы с тобой погуляем, они пусть одни, им есть, о чем говорить.

Может, мы с Аликом еще? мама говорит. Потом - нет, сказала, скоро будем вместе, иди, мало ли что.

И мы с бабкой пошли мимо домиков, по снегу, я видел, как быстро растут тени, зажигаются в окошках огоньки.

Здесь люди живут годами, бабка говорит, Зиночке повезло, что новое лекарство, у нас его нет, мы в лагере живем, хоть помирай, никому не нужны.

А раньше были нужны?

Нет, но страха не было, спокойно жили. Лет двадцать жили тихо, люди долго не терпят покоя. А до этой была еще война, тоже цорес.

Это еврейское слово неприятности.

Ты богатой была?

Она засмеялась, не богатой, достаточной, мы все имели, пока твой дедушка был жив, а вообще евреев не любят.

Я спросил почему, она говорит, долгая история, но ты должен радоваться жизни, главного врага нет, остальное как-нибудь. Только учись, а ты мало читаешь, единственную книгу дочитать не можешь, что же с тобой будет?

Я хотел сказать, читаю, но не сказал. Я еще одну книгу начал читать, только никому не говорю, скажут, первую сначала дочитай, ничего до конца не делаешь. Хотя мамы нет дома, но бабка может, они одинаково говорят. Только папа не скажет, погладит по голове - читай, читай... Но он все время занят. А я про Робинзона уже все знаю, прочитал в конце. Не радостно, но спокойно у него, как бабка говорит. Жаль, что уехал с острова, ничего хорошего. Теперь книга испорчена, читать не хочется, все знаю. Мама дочитала до Пятницы, я до первых дикарей, и зачем только в конце прочитал... Теперь жду, пока забуду конец, может, снова буду читать. А вторая книга - "Что я видел", про мальчика в Москве, он много интересного видел.

Мы шли, шли, я замерз, хотя кофта теплая, наконец, повернули обратно, и я увидел вдали два человека, поменьше и повыше, это мама и папа, они понемногу шли навстречу. Я вижу, он большой, она маленькая, сказал бабке, она говорит, не называй меня "баба", привыкли! Я дама, пусть старая, но ДАМА.

Ладно, пусть ДАМА, но я ведь правду сказал, она маленькая.

Дама засмеялась, говорит - все наоборот, мальчик, она сильная, он слабый. Быть хорошим в наше время... мало, ох мало.

Почему слабый?

Иногда она говорит непонятно, и заставляет мыться, очень холодно по утрам.

Она молчит, мы тихо шли навстречу.

Пока они вместе, все хорошо. Хотя я задумала ей другую партию, но война, все смешалось, что хорошо, что плохо. И я столько потеряла...

Потом глянула на меня, что это я, ты еще мальчик.

Тут они подошли, мама смеялась, и у папы радостный вид, представляешь, мам, говорит мама, он предложил мне расписаться.

Ах ты боже мой, очень смешно, мальчик в школу пойдет на следующий год. Но лучше поздно, чем никогда, а мне говорит - я была права, они дураки.

Мама засмеялась, пусть дураки, но пора.

Он на работе пропадает, бабка говорит, плохого не замечено, война остепенила.

Мама засмеялась, ничего не сказала.

Мы еще немножко прошли вместе, потом она говорит, бегу на обед, такой порядок. Папа поцеловал ее, не провожаю, в следующий раз вернемся вместе.

Обратно ехали долго, но весело, в вагоне люди пели по-эстонски песни, в городе зажгли огни, и в нашем доме тоже светло, только домики напротив темные, там уже спали.

Мама вернулась

Три недели прошло, три субботы, три воскресенья, а ее все нет. Бабка говорит, надо убедиться, что в порядке, рентген, анализы... Субботы я помню хорошо, мы ходим на базар, там много народу в выходные дни, можно купить дешевле.

Мы с тобой грешим, бабка говорит, евреям в субботу запрещено работать.

Разве это работа?

Она засмеялась, представь себе, ведь ты гуляешь, а я думаю, что купить на мелочь у меня в кошельке. От нищеты устаешь, я раньше не знала. А потом варить, варить... думаешь, я люблю?

Наконец, мама вернулась.

Они приехали, стукнули в дверь. У нас света не было, а ключи папа на столе забыл. Только мама встала на порог, у вас пыльно, говорит, сбросила пальто, схватила щетку и давай под кроватью шуровать - мне нельзя дышать пылью.

Ты с ума сойдешь от выдумок, при свечах мести!.. бабка говорит, я только утром вымела, пыли никакой.

Мама бросила щетку, схватила меня, прижала к животу, мне стало тепло, она вернулась. Папа не ушел на работу, мы сели есть, картошка и жареная салака. Они пили вино, а мне дали компот из яблок со сливами.

Мам, ты жаришь рыбу как я, мама смеется, - даже хвосты хрустят.

Это ты жаришь как я, бабка вечно спорит.

Когда ты жарила до войны? в кухню не заходила.

Да, да... я забыла совсем, яйца курицу учат.

Что у тебя на работе, Сема, правду скажи.

Папа махнул рукой, ничего, оставили, главная теперь Золотова.

Эта сволочь?

Еще хорошо отделался, бабка говорит. Связь с заграницей, и только выговор. Сняли с руководства, а на работе оставили, учли что воевал.

Да, ладно вам... папа говорит, так даже лучше, снова простой врач, лечу, а не командую. А то забуду, как лечить, зря, что ли, немцы меня учили.

Еще смеется! Забудьте свою Германию довоенную, легкомысленный человек.

Оставь его, мам, говорит мама, все хорошо, мы вместе.

Только моих мальчиков нет.

Мой брат Гриша

Это было уже весной, мама говорит, сегодня воскресенье. Я удивился, что я маленький, дней не знаю? А она говорит:

Сегодня не пойдете с папой к морю. Пока ты спал, он уехал за твоим братом, скоро вернутся.

Какой еще брат?

У папы до тебя был сын, давно. Папа тогда жил с другой женой.

А где она?

Умерла во время войны в Ташкенте. Гриша ехал к нам в Чувашию, сам, через всю страну, потом учился в фельдшерской школе у папы, и его даже взяли на фронт. За пару месяцев до окончания войны.

Сколько же ему лет?

Он старше тебя на пятнадцать лет, считай сам.

Вот еще, я считаю хорошо, но складывать не люблю.

Тут открывается дверь, входит какой-то взрослый дядя, невысокий, как папа, с двумя чемоданами в руках, а третий папа несет, идет сзади, улыбается.

А, Зи-и-на, привет, говорит тонким голосом этот человек, он молодой, но не улыбается.

Отец, это твой новый сын? - и показывает на меня.

Он меня видел до войны, но я в пеленках был замотан, он не мог разглядеть.

А он изменился, Гриша говорит, и очень громко захохотал, голову откинул, как папа, вот как привычки передаются, бабка говорит.

А, Фанни Львовна, это вы...

Я тоже изменилась, удивительно, что ты меня узнал.

Больше он на меня не смотрел. Мы обедали, он ел очень быстро, жадно, и чавкал, но бабка ничего не сказала. У него нос с горбинкой как у папы, а у меня прямой как у мамы. У него толстые щеки, он всегда ест и ест, как только представится возможность, он говорит. И может спать сидя, и стоя, и даже на пять минут заснуть. Скажет, через пять минут проснусь, и пожалуйста.

Нервы у тебя как у матери, мама говорит.

Да, у нее было чему поучиться.

Все помолчали, потому что она умерла.

Потом они с папой сели напротив друг друга в кресла, и Гриша начал учить папу, как надо жить, нечего сидеть в большом городе, Зине надо в деревню, а доктора везде нужны. В деревне врачам бесплатно несут продукты, заодно поправишь сердце свое...

А что у папы с сердцем? Я не знал.

Папа слушал и улыбался, куда мы поедем, здесь наш дом, от них нигде не скрыться, ты еще молодой, не понимаешь. Некуда ехать, будем здесь выживать.

Нет, Гриша не согласен, надо ехать сам знаешь куда.

Ты сошел с ума, вместо Израиля поедешь в другую сторону.

Знаю, знаю... Гриша знает, как жить. Я не сумасшедший, буду ждать момента, не пропаду. Я не хочу, как мама. Как вы...

Они начали спорить, а я ушел, залез под стол, хотя пол даже там холодный. Мой старший брат оказался скучным. Потом стало тихо, он ушел, я вылез.

Невежа, даже попрощаться не явился, мама говорит, папа пошел проводить. Он будет жить недалеко, в маленьком городе у озера, он фельдшер, крепкий парень, не пропадет.

Он-то не пропадет, бабка говорит, зато мы пропадем. Он на сто процентов прав, надо бежать. Сема на виду, они не простят ему.

Ах, мам, говорит мама, о чем вы... все уже позади, прошло. Жизнь хороша, пока мы вместе.

А что такое шизик?

Бабка рукой махнула, и ушла.

Ну вот, мам, ты меня всегда в трудный момент оставляешь.

Та на кухне засмеялась, выкручивайся, твой сын.

Шизик сумасшедший, неправильно думает, больной человек.

А кто не боится, тот шизик?

Шизик ничего не боится, он главное потерял.

Вот я шизик, говорит бабка, и приносит на тарелочке варенье, маленькие яблочки как сливы, только прозрачные, желтые, на длинных веточках.

Это райские яблочки, меня Циля угостила, завтра пойдем к ней в гости. Циля моя сестра, ты видел ее.

Конечно, на улице встречал. Она к нам не ходит, длинный путь, она хромает, с детства нога больная. А бабка часто бегает к ней за советом, как что варить, уйдет и до вечера, а мы голодные сидим. Мама рассердится, идет и варит яичницу, только глазки растекаются. А Циля все знает, как готовить. Кроме еды с ней не о чем говорить, бабка смеется, но она добрая сестра, жаль только, муж идиот, целыми днями качается на кровати.