Александр Бойм - Летние истории Страница 8

- Я в смысле, к какому больше привыкание?

- Конечно к герычу, кокс - это вообще детские игрушки.

"Ого", - вздрогнул Страдзинский. Имея некоторый опыт, он отлично знал, какой недобрый знак, называние кокаина игрушками. Сам Рома наркотиков всегда сторонился, но, разумеется, подобных бесед наслушался сотнями и теперь вполуха ловил обрывки разговора, отмечая привычные вехи.

Его примеру следовал Борис. Проведя несколько лет в московской музыкальной тусовке, уж он-то точно знал, чем героин отличается от кокаина.

Света, всеми силами изображая много повидавшую светскую даму, впитывала, тем не менее, каждое слово. Не без интереса вслушивался и Стас, никогда в своих упражнениях не доходивший до отравы такой силы.

- Илька, а как героин колют, он же в порошке?

- Ну, вообще-то разводят, но, знаешь, его уже давно никто не колет.

- А как?

- Нюхают:

"Ну, началось, - подумал Рома, - сейчас расскажет, как вредно колоться".

- :вены уходят: дороги: - донеслось в подтверждение.

"А сейчас, что без разницы, как германом травиться".

- :что нюхать, что ширяться, ну, будет приход на десять минут попозже:

"А теперь, что ширяться дурной тон", - подумал Страдзинский, но не угадал: Илья перешел к каким-то другим тонкостям наркологии. Обидевшись, Роман повернулся к Боре и от тоски завел приглушенную беседу о вышедшем наконец альбоме.

- Илька, а ты часто герман нюхаешь? - наивно и несколько бестактно поинтересовалась Аня.

- Нет, не часто, - очень сухо ответил Илья, замыкаясь.

Сам он, иной раз, рассказывал о себе такое, что и вправду лучше бы было промолчать, но от прямых вопросов уходил, словно вспомнив, какими животрепещущими и яркими словами описывает его увлечения уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации.

Назревшую заминку добродушно пресек Стас, вообще не любивший заминки и умело их гасивший. Он напомнил, что, пожалуй, пора идти, и все, слившись в миролюбивом единении, стали подниматься, преувеличено громко переговариваясь и слишком сильно грохая стульями, отчего неловкость только набрала силу, вымахав с корабельную сосну.

Однако не прошло и пяти минут, как тон стал естественен, и над пустынной дорогой, иссеченной перекрестьями бесконечных теней, воцарился негромкий и дружеский треп.

Странно было видеть, как они, избалованные ночной жизнью столиц: шумной питерской и невероятной московской, шли, старательно приглаженные и надушенные, в единственную на Косе дискотеку.

Только по субботам шумела она до утра многолюдьем, и каждую субботу они собирались тут с неправдоподобной пунктуальностью. Рома, с каждым годом все неохотней и реже выбиравшийся в петербургское ночное веселье, ощущал странное возбуждение, двигаясь в провинциальный танцзал.

- Мы сейчас с друзьями решили делать кино.

Достойных размеров пауза обрамила это заявление, дав Илье простор для продолжения.

- У нас есть интересная идея, - он изложил идею, - мы хотим пока попробовать просто на видео, - сумел остаться в рамках реальности Илья, не хотите поучаствовать?

II

Зал в преддверии близкого рассвета пустел. Отчасти протрезвев, Рома, уткнув нос в бокал, раздумывал, куда же подевались все те девицы, что так весело плясали с ним всю ночь.

- Ну что красавец? - шлепнулся на диван напротив вальяжный, подшофе, Борис, - скучаем, обломавшись?

- А где твоя подруга? Смоталась? - мстительно спросил Рома.

- Коллега! не надо завидовать, подруга наводит глянец в сортире. Мы уходим.

- Ве-еселых тебе палок! - не рассчитав, громко выкрикнул Страдзинский.

- Фи!.. хотя, за искренность спасибо. Кстати, я тебе не говорил главного правила ночных клубов? - подозрительно светским тоном осведомился Боря.

- ?

- Танцуя с третьей девочкой или заказывая пятую текилу, привыкай к мысли, что спать будешь один.

- Тьфу на тебя.

- Но, неся, как старший товарищ, за тебя некоторую ответственность, замечу, что за твоей спиной, в дальнем углу, мается с выводком юрьевских девиц Илья.

Рома бросил через плечо внешне небрежный, но весьма старательный взгляд.

- Там их всего две.

- Тебе мало? А та, в шортиках, осталась?

- Да, - голосом берущей след собаки сказал Страдзинский.

- Рекомендую. Где, кроме райцентров русской Лифляндии, найдешь такую вызывающую красоту и волнующую свежесть.

Боря говорил это, небрежно опуская руку на плечо своей вернувшейся самочки, - она, жеманно скривив смазливую мордашку, прилипла к нему всем телом. Рома представил их сегодняшнюю горячую и одноразовую любовь, Борину вздутую буграми мышц спину, ритмично двигающуюся над гортанными вздохами и летающим по подушке лицом.

"Брр: мне определенно нужна женщина".

И потянул сигарету из краснеющей на столе пачки.

- Ты ж бросил.

- Ладно, одну можно, - сказал Рома сакраментальную фразу - губительницу мудрых решений.

- Ты смотри, так оно все и начинается.

- Оу, бомонд.

К ним двигалась прощаться с детства нелюбимая парочка. Павлик, (имя Паша ему не нравилось) красавец необыкновенной элегантности, и Ляля Рачкова, теперь уже его жена, дочь кинорежиссера, широкого московского хлебосола.

Малоизвестно, чем именно занимался теперь Рачков-старший, но, определенно, кино он не делал уже лет десять, хотя и мелькал бесперечь в ящике. Вернее всего, именно благодаря ему Павлик с Лялей вели с недавних пор музыкальную передачу на небогатом московском канале.

Она была красивой женщиной, очень красивой - высокой холодной блондинкой, эдакой Снежной Королевой в постановке провинциального ТЮЗа, но вместе с тем исключительно глупой, хвастливой и болтливой девицей, вызывавшей после получаса общения отвращение почти физическое.

Рома всегда утверждал, что умей Рачкова пореже открывать рот, она была бы очень и очень:

Блудлива Ляля была поразительно, причем не из внутренней потребности, а из странной убежденности в артистичной природе блуда. По выражению своей отдаленной подруги, она "ходила в обе стороны", но все равно, в распутстве была скорее вычурна, чем оригинальна.

Не спал с ней, кажется, только Боря, да и то трудно сказать наверное. Во всяком случае, в их присутствии он с трудом удерживался в рамках светских приличий, диктуемых двадцатилетним знакомством. До Ромы доходили смутные отголоски какой-то скверной истории, где Павлик с Лялей серьезно его подвели.

III

Рома и девочки ждали Илью, зацепившегося языками со старым приятелем, дискотечным охранником. Багровое солнце не показалось еще из-за верхушек сосен, и в лучах серого рассвета их лица казались болезненно бледными.

Воздух, холодный и влажный, поднимался от невидимого моря, и только шумные порывы ветра, сливаясь с прибоем, нарушали тишину. После зала, разрываемого оглушающей музыкой, после лихорадочного веселья, после шампанского и танцев стало удивительно покойно и славно. Говорить не хотелось, но Страдзинский автоматически рассказывал одну из тех забавных баек, что скапливаются у каждого во множестве, отшлифованные бесчисленностью повторений.

Они сдержанно улыбались, и та из них, что была "его", достала из сумочки дешевые местные сигареты. В пачке оказалось как раз три штуки, и Рома обречёенно задымил, с тоской подумав, что едва ли продержится две недели.

- Закурить не найдется? - прозвучал хрестоматийно хриплый голос.

Страдзинский резко повернулся, скользнув быстрым взглядом, - знакомых было не видно. За спиной у спрашивающего, невысокого здоровяка, маячило еще двое; один из них, не сводя с Ромы злобного взгляда, шепнул что-то другому, сверкнув выщербленным дракой зубом.

Страдзинского били всегда. Его били на улицах и дискотеках, в барах и в метро, в Крыму и в Москве, с целью ограбления и просто так, за девочек и даже как-то раз по ошибке за мальчика.

Но только после того как в Вене, в тишайшей Вене, трое озверелых арабов, отнимая последние четыреста шиллингов, сломали ему нос, он наконец понял - это судьба.

Собственно, "его били" не вполне верно. Со временем Страдзинский приобрел известный навык, что важно, и уверенность, что гораздо важнее, и нередко выходил из потасовок победителем.

Вот и сейчас он раздумывал: а не заехать ли попросту здоровяку?

Он, судя по всему, был вожаком, и удачный апперкот мог избавить Рому от дальнейшего: а мог и не избавить.

- Нету больше, - ответил он и тут же подумал, что звучало, пожалуй, грубовато.

- Извините, - огорченно бросил крепыш, отходя.

Илья, выплывший из дискотеки, оправдывал свое отсутствие жизнерадостным трёепом, на какой был большой мастер. Страдзинский, стараясь вспомнить имя, вглядывался в отведёенную ему девушку.

Она напоминала ему подружку, имевшую место года три назад, такую же хрупкую и сдержанную в движениях, но та была на голову ниже, и за ее негромкой сдержанностью таилось презрительное разочарование. Абсолютное равнодушие к окружающему придавало ей какую-то странную, извращенную сексуальность, притягивавшую Рому неодолимо.