Шломо Вульф - Глобус Израиля Страница 8

Вертолет осторожно опустил голубой мерседес на поляну у штабной палатки. Важный офицер приближался со свитой к богатому трофею. Он открыл дверь и встретился глазами с Салахом. Брови его насмешливо поднялись под надвинутым на лоб беретом,усы приподнялись в зловещем оскале. "Добро пожаловать в нашу Палестину, брат", -- улыбнулся Салах и нажал кнопку. Это был первый день второго этапа борьбы народа Палестины за независимость, -подумал бы Салах, если бы ему было чем думать...

x x x

Андрей Сергеев, химик из полуразвалившегося российского академического института оторвался от письма с привычным обращением "Привет, Артур." Он привык получать письмы с горькими жалобами и писать о своих бедах в непредсказуемой стране. Их партийный директор давно возвысился до криминальных авторитетов и проводил время где-то рядом с Артуром, на Кипре. Дважды в него стреляли конкуренты. К науке он и в советские времена имел очень отдаленное отношение, а после прихода антисоветской власти поделил со своими партийно-комсомольскими подельщиками общенародную собсвенность, набил ею свой сейф за границей и стал баллотироваться в народные избранники. Но проявил свойственный настоящему коммунисту гумманизм и остался коспонсором родного института. При встрече с Андреем он с партийной демократичностью подавал руку под напряженным взглядом телохранителей и напоминал: "Внедрение, внедрение и внедрение, доктор Сергеев. Как трудно доходят прописные истины до этих бывших советских ученых. Совковая у вас психология, профессор..." Но минимальную зарплату сотрудникам платил от щедрот своих, демократ российский, надежда свободного мира... Обо всем этом надо было написать Артуру, но теперь это уже точно письмо на тот свет. Впрочем, он думал так же, когда Артур уехал в Израиль. Андрея вспомнил красный бархат комнаты партбюро. Партийный директор робко жался где-то в углу. Незнакомый вкрадчивый молодой человек расспрашивал о дружбе ученых и намекнул, что не в интересах Андрея поддерживать связи с лучшим другом. "Мы вас очень ценим, Андрей Иванович, не хотелось бы с вами расстаться..." Но уже через несколько месяцев вот такие вкрадчивые товарищи опасливо выглядывали из-за портьер своего главного здания на свержение толпой их кумира. Железный Феликс упал. Русский Израиль, затаивший дыхание у экранов телевизоров под бесконечное "Лебединое озеро", наконец хлынул на улицы праздновать победу антикоммунистической революции 1991. Артур получил восторженное письмо о долгожданной свободе. В ответ Андрей узнал о долгожданном воссоединении друга со своим народом, но это было странное письмо, словно после цензуры, словно автор ни слову не верил из написанного. И только с третьего послания Артур разговорился:

"Я не стану переубеждать вас, Артур, -- говорила мне пожилая дама, поставленная на оказание психологической поддержки олим -- репатриантам. -- Я обращаюсь к вам, Аллочка. Я не чувствую контакта с вашим Артуром. Он зациклен на своей необходимости новой родине, озабочен проблемой реализации своих проектов, особенно оборонных. Это похвально, но катастрофически опасно для вашей семьи. Вы всего неделю в стране, вы ничего о ней не знаете, а я знаю, я много лет боролась за ваше право покинуть Союз и обрести родину здесь. И я вам говорю, Аллочка, убедите его, что он ни-ко-му здесь не нужен и ни-ког-да не будет нужен в прежнем качестве. Пусть немедленно забудет английский, забудет свою научную биографию, учит иврит, пытается освоить хоть какую-нибудь профессию, позволяющую ему кормить свою семью, приобщится к родной религии и культуре. И вы будете счастливы на своей истинной родине. Тот период, когда вам платят за право учить язык очень скоро кончится. Наступят будни, а будни здесь без работы и без языка -- ад!"

Она оказалась права, но забыла упомянуть самое страшное. Знающий свое дело садист никогда не разместит грешников в аду с кипящими для всех поровну котлами, в аду, каким был для нас с тобой Союз. Он поселит их в раю, только на входе в рай он прежде всего отрежет птице оба крыла и обе ноги. Продолжая осозновать себя птицей, созданной Всевышним для свободного полета, она отныне может только успешно или безуспешно учиться пресмыкаться. Встречая подобных ей но крылатых райских птиц, обезкрыльенная пытается им петь, как поют на ветках райских деревьев они, но в ответ райские птицы перестают заливаться трелями и, оскалив волчьи зубы, шипят по змеиному: терпение! Мы тоже пресмыкались, пока не отросли новые крылья и ноги. А ты сразу хочешь летать как мы? Без нашей порции дерьма? Да ни-ког-да! Наша птица отползает, и снова она в райском саду, полном порхающих, парящих и просто поющих на цветущих деревьях птиц...И,что самое интересное, Андрей, этой психологине мы в конце концов поверили. Она оказалась права: пресмыкаться можно научиться, и быть при этом счастливым, особенно глядя на других обескрыльенных. Это и есть алия -- репатриация, освобождение от галута -- необходимости жить среди презренных гоев, а не со своим народом. Увы, Андрей, я не научился. Я не воспринял такой рай как свою наконец-то, стараниями и страданиями психологини, обретенную родину. Я не воспринял райских птиц своим народом. Мы с тобой много говорили об особенностях евреев, мы сходились, что еврей не может быть пьяницей, убийцей, даже хулиганом. В нашем с тобой кругу слово еврей почти всегда означало умного, интеллигентного и, главное, порядочного человека. Здесь же евреев практически не видно. Самое удивительное явление, с которым я никак не ожидал столкнуться в Израиле это антисемитизм, если я и мне подобные -- евреи. Он тут, пожалуй, страшнее, чем в Союзе. И если сефарды -- арабские евреи, которых тут называют марокканцами, не любят нас чисто этнически, как, скажем, у нас в Москве относятся к кавказцам или к цыганам, то левые ашкиназы -- как образованные русские типа Шифаревича, Распутина, Белова -- вежливо-презрительно. А поскольку именно они определяют судьбу академаим, включая ученых, владеют средствами массовой информации и вообще у власти при любом правительстве, то ничего не зависит от наших индивидуальных достоинств или пороков: жид он и есть жид. Здесь не стали изобретать новых слов -- русский означает то же, что в царской России жид. В отличие от советского антисемитизма, израильский -- откровенно государственный. здесь не берут на престижную работу на законном основании, здесь министр по телевидению может проповедывать антисемитизм. Какой же мой народ и какую свою родину я тут нашел? Но и там, у вас мне нет места. Возврата мне нет: я потерял не только гражданство, работу, прописку, но свое доброе имя. А нашел существование вечного бомжа, которое вели в Союзе только неизлечимые алкаши, но с той разницей, что они какую-то работу да найти могли, но не хотели, я же хочу уже любую, но нет никакой. Только ежедневное изнурительное безделие и пособие для нищенского бытия... Безделие особенно невыносимо, если ты знаешь, что в это же время твоя такая умная, нежная, образованная, культурная и красивая жена убирает чужие квартиры под бдительным оком полубезграмотной заплывшей от безделия жиром стервы. Я никогда не мог понять природу слепой классовой ненависти. Теперь -- понимаю. Я потерял здесь не только родину, профессию, репутацию, я потерял самое дорогое, что имел в моей жизни, ради чего ринулся за рубеж -- мою Аллочку. От непосильной работы и постоянного ежедневного унижения у нее огрубели не только руки музыканта, огрубела душа. Она пытается любить меня как прежде, но не может и не сможет уже никогда. Я -- мужчина, я должен быть добытчиком! Работать должен я, а не она... А ты знаешь, что мне сказал руководитель ИХ института, когда выслушал все о нашем растворителе и о моих доработках уже здесь, в Израиле? "You would never and nowhere be engaged to. You are overqualified for..." Иными словами -- конкуренции не потерпим...

Но -- из последнего письма:

В конце концов, мне не на что жаловаться и не о чем сожалеть. Да, я потерял профессию и любимое дело. Но мы-то с тобой знаем, что и на родине вещество, которое НЕВОЗМОЖНО НИ ПРОИЗВОДИТЬ НИ ДАЖЕ ИСПЫТАТЬ рано или поздно будет объявлено никчемным... В его уникальные возможности и экстремальную необходимость в случае нападения из космоса поверить могли только советские военные, готовившиеся к звездным войнам. Все прочие мои проекты здесь воспринимались вежливо, доброжелательно и отрицательно, в смысле единственного, что меня интересовало -- оплаты моего труда. В результате я вынужден навязывать людям словари. Но это дает мне средства для относительно достойного образа жизни в бытовом отношении. Я живу в квартире, о которой не смел и мечтать на родине, на берегу теплого моря, к которому я мог себе позволить поехать раз в два-три года. Я свободен от очередей и дефицита, сыт, одет, имею решительно все, что нужно человеку для комфорта. Свет не гаснет, вода идет всегда, телефон исправен, изобилие в магазинах по доступным мне ценам, непьющий неагрессивный народ, хороший иврит у Аллы и детей. Сын служит в еврейской армии. Как ты знаешь, мы побывали за границей, в Египте, убедились, что там даже хуже, чем было у нас в Союзе, что уж говорить о нашем благословенном Израиле, который я конечно же искренне считаю сегодня своей единственной родиной, за которую готов отдать жизнь. Я понял, что далеко не все правильно, о чем я писал тебе когда-то, что большинство обид не по адресу, что не мы построили и защитили пригласившую нас страну. Более того, большую часть жизни люди моего поколения активно или пассивно боролись против Израиля, как граждане его стратегического врага -СССР. А нас этим ни разу этим не попрекнули, даже бывших создателей смертельно опасного дла Израиля оружия, которое мы предоставляли арабам. Положа руку на сердце, неужели я бы отказался работать над нашим сольвентом, если бы знал достоверно, что он предназначен именно против Израиля? Просто повезло, что мне пришел в голову именно этот тип боевого вещества, а не применимый против тех, среди кого я живу, всех этих детишек, так похожих на меня в детстве. Мне ли обижаться? Кстати, постоянно чувствуя свою вину, я изобрел здесь ПРИМЕНИМЫЙ вариант сольвента и неоднократно предлагал его местным генералам. Меня вежливо благодарили, но ни шекеля на разработку не дали. А потом я узнал, что формулу со всеми моими выкладками и результататми первичных испытаний один из моих генералов просто потерял, в чем спокойно признался... Я не удивляюсь и не обижаюсь