Сергей Лукницкий - Бином Всевышнего Страница 8

Внезапно справа от него раздался звук дикий, но узнаваемый.

Было ощущение, что с корнем вырвали кустарник. Взглянув туда, он заметил что-то белое, блеснувшее в страшном лесу, но не испугался, а рассмеялся: в чаще леса исчезал перепуганный несущейся грозой и ее предвестьем - тишиной, обыкновенный шерв - лесной олень, который пробирался к своему семейству, надеясь успеть защитить его, когда грянет гром.

Сильвано, следуя логике двадцатого столетия, мог повернуть назад, опасаясь за собственную безопасность, потому что то предприятие, которое он затеял, было в сущности не столь уже важно с точки зрения даже сказочного здравого смысла. Однако спящий Сильвано с удовольствием отметил, что его далекий-далекий предок, в котором воплотилась душа сегодняшнего Сильвано-романтика, не отступил.

Сильвано двухсотлетней давности отправился в темный предгрозовой лес, чтобы найти черный лесной тюльпан для дамы своего сердца.

Сильвано сегодняшний был тронут поступком себя древнего.

Лес, по которому бродил он, совсем не был итальянским. Лес был российским, и это спящий отметил немедленно.

Но женщина, ради которой двадцатилетний парень рисковал если не жизнью, то по крайней мере психикой в конце восемнадцатого века, была итальянкой. Каким это могло случиться образом, Сильвано не знал, поэтому продолжал с удовольствием, но вместе с тем с трепетом, как иногда мы смотрим доходящие до самого сердца фильмы, лицезреть про самого себя сон до конца.

Сильвано из восемнадцатого века был высок, строен, широкоплеч и беловолос, только волосы у него были белые не от седины, как у его далекого потомка, это были замечательные белые волосы россиянина.

Но черты лица спящий Сильвано уловил в своем предке такие же, как у себя, и с удовольствием во сне рассмеялся.

Часто в реальной жизни, реальному Сильвано, коммерсанту, итальянцу и доктору, часто говорили в России, что он похож на русского, и ему это льстило. Сейчас, во время сна, он вспомнил это и воспринял совершенно естественно.

Долго ли, коротко ли шел он по лесной дороге. Много ли, мало ли пережил ночных приключений, в конце концов он, конечно, нашел вожделенный цветок, и нашел его в тот момент, когда ударила молния, загрохотал страшный гром, но именно во вспышке молнии, уже в наполненном красным светом лесу Сильвано, а скорее всего на русский лад - Селиван, увидел росший волшебно-черный, светящийся и отливающий синевой лесной тюльпан. Он подошел к нему, осторожно сорвал, опасаясь лесного зверя, быть может, притаившегося и охраняющего этот цветок, потом, не заподозрив неладное, аккуратно свернул его в кольцо, потому что лесные цветы можно сворачивать в венок, и надел на голову, а уж сверху - шапку. Такие шапки носили в его деревне.

Она была более похожа на колпак, только наверху вместо острия пирамиды был скос, в котором мужчины носили деньги и разные другие мелочи. Надо бы напомнить, что Селиван был одет в кафтан, в котором восемнадцатый век еще карманов не предусматривал.

Сильвано современный, с удовольствием почивая на кровати, наблюдал за своим смелым предком и теперь только вдруг забеспокоился: доберется ли и как он доберется до своей деревни.

Но не деревня была причиной нетерпения итальянца, ему ужасно захотелось увидеть сам объект - женщину, ради которой его достойный предок натерпелся в далеком лесу суеверного страха.

Но вместо женщины (провидение не хотело дарить Сильвано незаслуженный им пока хэппи энд) он увидел только, как Селиван, пригнувшись, как под ударом бича, после очередного раската грома, помчался было к лесной дороге, он знал уже, до дома верст пять или шесть, и пусть будет даже дождь, и град, и снег, но уже дорога его к деревне выведет.

Не тут-то было. В этот момент зарядил такой сильный ливень, что современный Сильвано, глядя на эту сцену, в неразгаданном сознании, прокручиваемом ему белым мерцающим шаром, и сам промок до нитки.

А дальше Сильвано Черви, итальянскому коммерсанту, пришлось даже немножко поплавать, потому что уровень воды вдруг поднялся, мох перестал хлюпать, он скрылся под водой, которая продолжала подниматься, и бедный Селиван, придерживая шайку с драгоценным цветком, вскоре вынужден был поплыть.

Пейзаж за какие-то мгновения изменился. Лес превратился в реку, потом в море, безбрежное море, конца и края которому видно не было. Но странно выглядела эта внезапно возникшая морская поверхность с торчащими кое-где верхушками деревьев, похожими на мачты затонувших кораблей. Их освещал льющийся словно из воды белый мерцающий свет.

И в тот момент, когда теряющий силы Селиван, с трудом доплыв до одного такого дерева, вцепился в него, взобрался чуть повыше, чтобы хлюпающая вода хотя бы не доставала его ног, движение воды остановилось, море перестало подниматься, и, глядя на этот странный, непостижимый пейзаж, Селиван, не сумев превозмочь усталость, натянув потуже шапку себе на уши, внезапно уснул.

Долго ли, коротко ли спал, трудно сказать, но проснулся он от движения воды и увидел в слегка развидневшейся тьме, как к верхушке его дерева пытается пристать какое-то многолапое существо.

Сперва Селиван, как оно водится, испугался, потом удивился, но, решил отдаться Господу и, перекрестившись, подумал, что пусть оно будет, как будет. И стал рассматривать существо.

То, что он видел, будет являться теперь грядущим поколениям в ночных кошмарах и заставит их осмыслить и анализировать бытие.

Существо подгребло к дереву, на котором сидел Селиван, и попыталось взобраться на торчащую из воды ветвь, у него это сперва не получилось, а тут как раз русская душа взяла верх и над страхом, и над сомнением, и даже, может быть, и неприязнью. Селиван подставил этому существу руку, и, тогда только увидел, что перед ним иззябшая, продрогшая, впрочем, очень милая, отливающая всеми оттенками радуги, насколько это все было возможно заметить в полуволшебную искрящуюся ночь, ящерица, и уже совсем он не удивился, что она заговорила человеческим голосом, потому что на голове у нее сверкала корона.

Наш Сильвано Черви с удовольствием смотрел на эту сцену и тоже не удивился, потому что в отличие от своего далекого предка умел классифицировать подобные явления и не стал называть это чертовщиной, не стал во сне креститься, а просто бросил себе в сознание одно слово: "сказка" и с удовольствием стал смотреть, что будет дальше.

А дальше было то, что всегда бывает с добрыми, славными и бескорыстными людьми, независимо от того в сказке или реальной жизни они живут; Селиван, забыв про тюльпан, который он с таким трудом и с таким риском добыл для своей возлюбленной, перестал придерживать шапку, отчего та сперва съехала, а потом и поплыла вместе с тюльпаном в каком-то неизвестном направлении, стал прижимать к себе ящерицу, намереваясь согреть ее, и когда увидел, что она, как ребенок, заснула, попросту сунул ее под свой мокрый кафтан и заснул тоже. А может быть, это и не сон был вовсе, а что-то иное.

Утром же, когда явь, названная потомками "сюром", слегка приблизилась к реальности, они проснулись, и оказалось, что все изменилось, спала вода, и увидели они, теперь уж со страхом, что сидят на верхушке огромной сосны; и бережно, осторожно, чтобы не потревожить ящерицу, которая так доверчиво прижалась к нему, Селиван слез с дерева, н тут ящерица заговорила.

- Спасибо тебе, добрый человек, - сказала oиa совсем так, как говорят в сказках, - помоги мне теперь добраться до дома, н мой отец вознаградит тебя.

"Какая может быть тут награда, не испугавшись говорящего чудища, подумал Селиван, потому что тут только вспомнил о потерянной шапке и тюльпане, из-за которого вся эта история с ним и приключилась. - Вряд ли твой отец может помочь мне найти то, что я потерял."

- Мой отец может все, - сказала ящерица, словно разгадав его мысли, - и ты поймешь это, но может быть не сразу, ты это поймешь через двести лет, а сегодня тебе стоит только поверить ему. Иди туда, куда покажет тебе путь белый луч.

И наш Селиван, хлюпая в своих лаптях по мху, который стал еще более мокрым после того, как пропитался целым морем, пошел по дороге - не дороге, но, скорее будет сказано, лесной тропинке, освещаемой белым лучом, и так дошел вместе с ящерицей на руках до болота.

Около болота ящерица заволновалась, что-то пискнула на своем, уже не человечьем языке, и тотчас же болото разверзлось, и появилась в глубине его мраморная лестница, которую Селиван даже представить себе не мог, потому что никогда не видел дворцов ни на картинках, ни тем более наяву. Господский дом князя на дворец похож не был.

Ящерица предложила спуститься, и Селиван решил не огорчать ее. Он стал спускаться по мраморной лестнице, как ему показалось, в преисподню, но вскоре оказался не в аду, а в покоях удивительного дворца, стены которого были инкрустированы изумрудами, алмазами, сапфирами, ляпис-лазурямр!, агатами, и далее, снова не убоявшись, пройдя по длинным залам через анфиладу раскрывающихся перед ним дверей, наконец дошел до последней, а когда она за ним закрылась, он с ящерицей на руках оказался перед троном владыки морского, которым был стоглавый дракон.