Николай Лейкин - В деревне Страница 8

— Да вѣдь ужъ я далъ тебѣ давеча гривенникъ на выпивку.

— То особь статья. А вы прямо сказали: приведешь дочь — поднесу тебѣ.

Пришлось мужика угостить водкой.

— Благодаримъ покорно, отвѣчалъ мужикъ, отирая губы, улыбнулся, почесалъ затылокъ и прибавилъ:- Да что бы ужъ вамъ въ задатокъ-то за дочь дать мнѣ тридцать копѣекъ? Разбередилъ я себя теперь вашимъ поднесеніемъ, а наши въ заведеніи у Савелья Прокофьича гуляютъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. На пьянство не дамъ. Ступай, съ Богомъ.

— Вѣдь грѣхъ на душу взялъ, дочь родную на работу въ праздникъ привелъ.

— Иди, иди…

— Э, эхъ! крякнулъ мужикъ и лѣнивымъ шагомъ поплелся со двора.

Не прошло и четверти часа, какъ къ Клянчинымъ явилась баба.

— Варварина мать, отрекомендовалась она. — Посмотрѣть на дочку пришла, да вотъ кстати платьишко старенькое ей принесла.

— Ну, вотъ и отлично. Ступай на кухню. Варвара тамъ.

— Вы ужъ, барыня, работой-то ее не невольте. Она у меня балованная.

— Да какъ же тутъ можно неволить? Вѣдь работа домашняя, отвѣчала Клянчина. — Что нужно сдѣлать по дому, такъ развѣ это трудно!

— Ну, то-то… Я мать… Вѣдь свое дите каждой матери мило.

Баба помолчала и прибавила:

— Вы подлецу-то моему деньги за нее не давали? За Варвару, то-есть?

— Нѣтъ, нѣтъ. Просилъ онъ, но мы не дали.

— И не давайте. За деньгами мы вмѣстѣ съ нимъ будемъ приходить, тогда и отдавайте. А то вѣдь онъ пропьетъ. Вы ему ничего денегъ не давали?

— Кажется, мой мужъ далъ ему на чай и стаканчикъ водки поднесъ.

— То-то онъ пьянъ ужъ. Пришелъ домой и хватилъ меня по уху. «Неси, говоритъ, дура полосатая, старое платье Варварѣ». Обидно, что вы въ ночевку-то ее не будете къ намъ отпущать.

— Пойми ты, что мы безъ прислуги.

— Такъ. Это точно. Ну, Христосъ съ ней. Конечно, намъ тоже дѣвушку бы нужно вечеромъ послѣ шабаша мнѣ на подмогу, ну, да ужъ пущай. Вы барыня хорошая, вы и меня не обидите. Ходить буду сюда ее провѣдывать, такъ ужъ навѣрное кофейкомъ и пивкомъ всегда попотчуете.

Клянчина поморщилась.

— Я, милая, вообще просила бы васъ всѣхъ порѣже сюда ходить, произнесла она.

— То-есть, какъ это? Да вѣдь я къ дочери. Неужто же вы и сегодня меня не попотчуете? Вѣдь я поздравить пришла вашу милость.

— Съ чѣмъ? Съ чѣмъ поздравить-то?

— Да какъ же? Дочь, дочь взяли въ работу. Съ васъ спрыски. Безъ этого ужъ, милая барыня, нельзя. Честь имѣю поздравить васъ.

— Спасибо. Ступай въ кухню. Вотъ сейчасъ будемъ чай пить, такъ и тебя съ Варварой напоимъ.

— Вы, барыня, для праздничка рюмочку поднесите.

— Ахъ! Да вѣдь это можетъ вконецъ надоѣсть! Давеча отецъ, теперь мать… вздохнула Клянчина и отправилась за водкой.

— Мать-то важнѣе отца, сударыня. Дочь при матери, а не при отцѣ. Мать-то могла и не отпустить дочь, такъ должны же вы ей за отпущеніе… бормотала вслѣдъ Клянчиной баба.

Поднесли водки и бабѣ.

— Вотъ благодаримъ покорно, сказала она, выпивъ, и отправилась къ дочери на кухню.

Уходя домой, баба, кромѣ того, выпросила у Клянчиныхъ пятіалтынный.

— Вы ужо этотъ пятіалтынничекъ-то дочери въ счетъ не ставьте. Пусть это будетъ матери за отпускъ. Вѣдь, ей-ей, у себя руки урвала и вамъ отдала. Одна-то дома на работѣ надсадишься, сказала она и прибавила:- Ну, до свиданія. Благодарствуемъ на ласкѣ.

X

Цѣлую недѣлю прожили уже Клянчины на дачѣ въ Капустинѣ, но все еще не могли устроиться для спокойной жизни, все еще не могли наладиться по части удобствъ. Клянчинъ съѣздилъ въ Петербургъ, привезъ изъ конторы найма прислуги новую кухарку, но и та, какъ только прошлась вечеромъ по деревнѣ, сейчасъ же запѣла ту же пѣсню, что и прежняя кухарка.

— Хуже-то у жъ господа мѣста не нашли для дачи, какъ ваша деревня, жаловалась она капустинской дѣвушкѣ Варварѣ, которая теперь была пріурочена въ видѣ няньки къ дѣтямъ, — Ни у васъ тутъ портерной хорошей, чтобъ зайти бутылочку пивца выпить… Лавочка мелочная только одно названіе, что лавочка, лавочники такіе неполитичные.

— Нѣтъ, пиво у насъ здѣсь у Савелья Прокофьевича въ заведеніи отмѣнное. Всѣ одобряютъ, отвѣчала Варвара. — Вонъ охотники пріѣзжаютъ — ужъ на что народъ привередливый — а и тѣ одобряютъ.

— Да не про то я говорю. Можетъ статься, пиво у васъ тутъ и хорошее, да зайти-то въ вашъ кабакъ полированной дѣвушкѣ не ловко. Вонъ мы прошлымъ лѣтомъ жили съ господами въ Лѣсномъ, такъ тамъ дѣлаешь проминажъ по улицамъ, зашла въ портерную — сейчасъ: «въ садикъ пожалуйте». Садики при портерныхъ, и тамъ ни пьяныхъ мужиковъ, ни ругательствъ этихъ самыхъ, а все политичные кавалеры, которые норовятъ тебя же угостить. А въ лавочкѣ… Гвоздичной помады даже въ здѣшней вашей лавочкѣ не нашла. Какая это лавочка!

Весь этотъ разговоръ Клянчинымъ удалось слышать черезъ перегородку. Стѣны были въ домѣ не оштукатурены, а потому, что говорилось въ кухнѣ, слышно было и въ другихъ комнатахъ.

— Не прочна и эта кухарка. Не долго проживетъ, сказалъ Клянчинъ.

— Да и отъ Варвары придется отдѣлаться, проговорила Клянчина. — Отецъ и мать ея ходятъ каждый день раза по два, чтобы навѣстить ее, и все выпрашиваютъ водки. Надоѣли хуже горькой рѣдьки. Сегодня мать приходила и просила за дочь десять рублей впередъ. «На корову, говоритъ, намъ надо, а дочь заживетъ». Кромѣ того, вѣдь она никакихъ нашихъ кушаньевъ не ѣстъ, кромѣ вареной говядины изъ супа и ситника. Давеча форшмакъ у насъ былъ — не ѣстъ. «Я, говоритъ, никогда такой пищи не ѣдала — Богъ знаетъ, говоритъ, можетъ быть это и ѣсть не подобаетъ». Вчера былъ супъ съ вермишелью — тоже не дотронулась. «Нешто, говоритъ, съ червяками можно ѣсть!» Зеленый супъ тоже не ѣла. «Вы, говоритъ, щавель по лугу насбирали и туда натюрили, такъ нешто это человѣчья пища!» Что же, говорю, по твоему, человѣчьей-то пищей называется? «Да ужъ по мѣстамъ жить, такъ, знамо дѣло, надо, говоритъ, чѣмъ-нибудь- хорошимъ пользоваться: ветчина, колбаса». Каши гречневой не ѣстъ. «Кашу-то, говоритъ, я и у насъ въ домѣ никогда не ѣла, потому это куриная ѣда». Ничего не ѣстъ. Подавай ей непремѣнно кофе и ситникъ съ масломъ. Отъ чернаго хлѣба мурло воротитъ. Не могу же я прислугу исключительно бѣлымъ хлѣбомъ питать.

Клянчинъ улыбнулся и произнесъ:

— Да дома-то что она ѣла? Неужели на ситномъ хлѣбѣ сидѣла?

— Вотъ и я говорю ей также, а у ней одинъ отвѣтъ: «такъ то, барыня, дома, а ужъ ежели въ людяхъ въ прислугахъ жить, такъ изъ-за чего и жить, ежели сладко не поѣсть?»

— Не надо сдаваться, не надо обращать вниманіе на ея слова. Пусть ѣстъ то, что мы ѣдимъ, а не хочетъ — скатертью дорога, пусть уходитъ.

— Да и дорого ее поденно держать и каждый день ей шесть гривенъ платить, продолжала Клянчина, — Вѣдь это восемнадцать рублей въ мѣсяцъ выйдетъ, это жалованье хорошаго лакея, а такой глупой неумѣлой прислугѣ четыре-пять рублей въ мѣсяцъ цѣна.

— Такъ подрядись съ ней теперь помѣсячно. Ну, дай ей шесть рублей, что ли. Отца ея сегодня увидишь — вотъ и скажи ему.

Отецъ Варвары не заставилъ себя долго ждать. Вечеромъ онъ опять притащился навѣщать дочь, былъ, по обыкновенію, полупьянъ и принесъ штукъ тридцать мелкихъ раковъ въ корзинкѣ.

— Рачковъ, вотъ, для вашей милости принесъ. Плохо нынче ракъ ловится, сказалъ онъ, отыскавъ Клянчиныхъ и показывая имъ раки.

— Мелочь. Тараканы, сказалъ Клянчинъ.

— Нѣтъ нынче крупныхъ. Куда только они и дѣвались! Ну, да я не дорого возьму. Два двугривенныхъ дадите, такъ и ладно.

— Играй назадъ. Не надо, мы третьяго дня у какого-то мальчишки полсотни такихъ за пятіалтынный купили.

— Такъ вѣдь то мальчишка. Мальчишкѣ что! Мальчишка на пятачокъ себѣ пряниковъ купилъ — вотъ съ него и довольно.

— Продавай кому-нибудь другому. Не надо.

Мужикъ почесалъ затылокъ и сказалъ:

— И что это вы за господа, что отъ васъ ничѣмъ нельзя настоящимъ манеромъ попользоваться! А я такъ прямо къ вамъ и несъ.

— Какъ принесъ, такъ и унесешь назадъ, ежели за пятіалтынный не хочешь оставить, отвѣчала Клянчина. — Да вотъ еще что: поденно твою дочь мы уже больше не будемъ держать. За пять дней но шести гривенъ мы ее разсчитаемъ, а теперь ежели она хочетъ остаться у насъ прислугой, то пусть остается за пять рублей въ мѣсяцъ.

— Это съ шести-то гривенъ въ день? воскликнулъ мужикъ. — Постой… Почемъ же это въ день придется? Пять рублей въ мѣсяцъ. Да вѣдь это и по двугривенному въ день не придется.

— Такъ не разсчитываютъ. За то постоянное мѣсто.

Мужикъ покрутилъ головой.

— Нѣтъ, за пять рублей невозможно. Изъ-за чего же тутъ, помилуйте?

— Какъ хочешь. У меня за восемь рублей кухарка нанята, такъ та хорошія кушанья стряпать умѣетъ, а твоя ступить не знаетъ какъ. Я, вонъ, ей дала тонкое бѣлье постирать, а она на плоту валькомъ его вздумала бить и все изорвала. Ее учить надо. Она только къ осени сдѣлается хорошей-то прислугой. Такъ, вотъ, пять рублей и рубль ей на горячее отдѣльно, чтобъ ужъ я никакихъ кофеевъ и чаевъ не знала.