Дмитрий Красавин - Естественный отбор Страница 8

Семинарист, видя мою заинтересованность, рассказывал нам о видах образования достаточно долго. Потом, спохватившись, надумал было что-то и о жизни в семинарии рассказать, но время было позднее, к вечерней трапезе опаздывать было нельзя, его окликнул кто-то из друзей и он, извинившись за то, что не успел в достаточной мере полно осветить все интересовавшие нас вопросы, побежал догонять свои семинарские дела.

Нам тоже надо было спешить. Мы хотели еще до захода солнца быть в Рыбинске.

Прощай, Сергиев Посад! Вновь дорога побежала под колеса нашего Джипа, то вытягиваясь впереди прямой серой лентой, то изгибаясь дугой в обход исторических центров земли Русской. Ростов Великий мелькнул силуэтом белоснежных храмов и кремлевских стен с правой стороны дороги, когда она разворачивалась в сторону от озера Неро. Переславль-Залесский и Плещеево озеро - родина Русского флота, остались от трассы чуть левее. Ярославль мы пересекли по диагонали, но нигде не останавливались. Толгский монастырь, расположенный за городом, на левом берегу Волги, оказался, при нашей спешке, совсем не по пути. В десять часов вечера мы прибыли в Рыбинск.

10-11 июня 1998 года. ( Рыбинск )

В среду с утра Яша пошел на встречу с руководством акционерного общества "Рыбинские моторы". Я оказался предоставлен на целый день самому себе и поэтому не преминул возможностью подробнее познакомиться с городом. Тем более, что случай подарил мне прекрасного гида в лице Михаила Александровича Поцелуева, местного энтузиаста-краеведа, с которым я познакомился в вестибюле бывшего здания хлебной биржи (там сейчас находится городской музей). От него я услышал много интересных историй о городе - его прошлом и настоящем, о горожанах... Он же познакомил меня с Верой Васильевной Акаткиной, женщиной нелегкой судьбы, бывшей жительницей Мологи.

Поскольку Яшу задерживают в городе коммерческие дела, у меня есть время более подробно зафиксировать на бумаге некоторые размышления, рожденные впечатлениями от всего увиденного и услышанного здесь в течение этих двух дней.

Судьба Рыбинска оказалась во многом схожа с судьбами сотен других российских уездных городов, в которых вся инфраструктура строилась вокруг деятельности гигантов военно-промышленного комплекса. В Рыбинске темп жизни определяли два номерных завода - двадцатый и тридцатый, на которых работало в общей сложности свыше шестидесяти тысяч человек. Началась перестройка. Объемы госзаказов уменьшились. По инициативе Москвы номерные заводы были преобразованы в акционерные общества. Однако структурные перемены не увеличили загрузку производственных мощностей. Затем медная лихорадка немного взбудоражила кровь и несколько ускорила уже начавшийся процесс расслоения общества на бедных - тех, у кого нет нужных связей, инициативы, предприимчивости, умения воровать, и богатых - тех, кто обладает вышеперечисленными достоинствами в разной степени их сочетания. Местные предприниматели стремились обеспечить себе безбедное существование только на ближайшее будущее, не имея достаточных средств, а главное, уверенности в стабильности реформ, чтобы инвестировать создание новых рабочих мест в перспективе их окупаемости через пять-десять лет. Дирекция номерных заводов оказалась больше озабоченной строительством своих особняков в центре города, чем положением дел на возглавляемых ими предприятиях. Для большинства остальных горожан, в связи с катастрофическим отсутствием работы на основных рабочих местах, главным подспорьем в борьбе за выживание стали дачные участки и огороды.

Там где наплевательски относятся к людям, там наплевательски относятся и к их прошлому. Процветающий, богатый купеческий город, славный не только торговлей и ремеслами, но и крепостью православной веры, благотворительностью 6) - таким был Рыбинск до революции. Всего за тридцать послереволюционных лет закрыли все благотворительные учреждения, монастырские подворья, Евангелистко-лютеранскую кирху, из восьми действовавших в городе православных церквей осталась только Георгиевская, расположенная у входа на городское кладбище. Софийский женский монастырь, располагавшийся ранее за чертой города, был превращен в городскую тюрьму, в которой и поныне содержаться заключенные ( горожане ее называют "Софийка"). В стенах этой тюрьмы перед войной погиб мой дед, осмелившийся сказать в присутствии соседей, что до революции рабочие и крестьяне жили лучше, чем живут они сейчас, при Советской власти. Наряду с другими храмами не избежал общей участи и символ города, его украшение, Спасо-Преображенский собор. После войны там был госпиталь, потом собор пустовал, а в нижней части цоколя колокольни работал пункт приема стеклотары. Лет двадцать пять тому назад в соборе начались реставрационные работы7). Но только год назад в одном из его пределов стало возможным возобновить богослужения, но до былого великолепия храму еще очень далеко8). Сквозняки и сырость гуляют по его залам. А по городу, как в тридцатые годы, гуляет ветер разрушений. В историческом центре идут под снос старинные купеческие дома. Говорят, это делается из расчета экономической целесообразности - новое здание построить дешевле, чем реставрировать старое. Может кому-то из городских чиновников и есть от такой "экономии" прямая выгода, но горожане более нуждаются в другой выгоде вновь ощущать в своих сердцах гордость за родной город, за его историю, за красоту его улиц, парков, площадей. Ощущать свою причастность к этой истории. Все это создано их руками, руками их дедов и прадедов. В стены городских домов, в изразцы фасадов, в кружева оконных переплетов вложены частички их веры, надежды, любви. Разве не это ощущение причастности, единства разных поколений, помогает обрести чувство внутреннего достоинства, чувство уважения к себе, к своим соседям? Внутреннее достоинство, уважительное отношение друг к другу были характерны для жителей далекого богатого дореволюционного Рыбинска. Надо ли говорить, что поэтому и воровства, и насилия, и мата, и грубости тогда было меньше? В современном Рыбинске, пока власти самоутверждаются, и достоинство, и гордость, и уважение покоятся под обломками зданий. Впрочем, мой гид рассказывал, что еще есть и такие горожане, которые становились под ковш бульдозера, занесенный над старинным купеческим домом. Может и не все потеряно? Дай Бог, чтобы этим горожанам хватило сил и разума отстоять Рыбинск от разгула разрушителей.

Особая страница в истории многих приволжских городов, и Рыбинска в частности, - воплощение в жизнь Ленинского плана ГОЭРЛО. Грандиозность замысла была призвана еще более упрочить власть большевиков. Разве имели какое-либо значение перед Его сияющими высотами судьбы отдельных людей? Да что там отдельных людей - целых деревень, сел, городов?... Рыбинск последнее прибежище памяти о затопленном на дне Рыбинского водохранилища городе Мологе. Над ее широкими улицами, над разрушенными стенами Афанасьевского монастыря с его величественными храмами, над руинами Вознесенской и Воздвиженской церквей, Богоявленского и Воскресенского соборов, над сквером, над "Манежем", над опустевшими домами, над Базарной площадью гуляют волны Рыбинского моря.

Только маленькая часовня в Рыбинске да разобранные по бревнышкам, сплавленные по Волге и собранные заново на ее левом берегу недалеко от Рыбинска жилые деревянные дома напоминают о затопленном весной 1941 года старинном русском городе.

Сейчас у нас в Прибалтике отдельные политики все еще нет-нет да пытаются придать большевистскому режиму национальную окраску. Делается это путем спекуляций на слезах и горе десятков тысяч граждан Эстонии, Латвии, Литвы, подвергшихся насильственной депортации в 1940 и 1949 годах. В России тоже иногда раздаются голоса местных националистов, которые видят причины Октябрьского переворота в неком жидо-массонском заговоре (евреи виноваты!). Приходилось слышать и разговоры о том, что если б не латыши со своим стрелками, то большевики не удержались бы у власти (один только Петр Магго около десяти тысяч человек расстрелял!). Так можно и полякам предъявить претензии за Дзержинского, грузинам за Берию и Сталина, эстонцам за гибель армии Юденича, а с мирового пролетариата вообще должен быть спрос особый...

Все это мерзко и отвратительно. Октябрьский переворот, Гражданская война, политика репрессий не имели и не имеют национальности. Они были для всех одного - кроваво-красного цвета. Кощунственно сравнивать по национальному признаку или по гражданству - чьи слезы были более соленые: депортированного в Сибирь эстонского хуторянина или жителя города Мологи? Какой национальности были 150 тысяч политзаключенных, работавших на строительстве Рыбинского гидроузла? До какой степени надо быть отравленным ядом национализма, чтобы делить их на "своих" и "чужих" по цвету волос, размеру черепа, разрезу глаз? Я знаю только то, что и эстонский хуторянин, и горожанин из Мологи, и заключенный Волглага были живыми людьми. Каждый из них также, как и каждый из нас, был создан по образу и подобию Божиему.