Обиды Марии. Повесть. Рассказы - Валентина Павловна Светлакова Страница 8

каждого из вас меньше люблю, чем ты своего единственного ребенка?! А если бы выжили твои старшие сыновья, ты бы любила их меньше, чем дочь. Нет, Мария. На руке тоже пять пальцев, а какой лишний? И любили мы не тебя не меньше, а может и больше Васи, ведь ты наш первенец! Молчишь? До сих пор не можешь нас с матерью простить, что тебя, а не Васю отдали? Он моложе тебя на два года, и парень навряд ли бы там выжил… Ну, а если обида на нас, то прости, Марийка! Мать каждое воскресенье в церковь ходит, прощение у Господа просит! – Он надолго замолчал. Молчала и Мария.

– Ну, как, Мария? – отец выжидательно смотрел на дочь.

– Отец, бог вам судья! А я уже привыкла полагаться только на себя и в ни чьем благословении не нуждаюсь. Ни вы мне ничего не должны, ни я вам, – ответила она, не глядя на отца. – А вот простить не могу. Когда ехала к вам, думала мое сердце оттает, а нет! Не оттаяло! – почти крикнула она, бросая обидные слова в лицо отца. – Я сегодня же уеду, – тихо добавила Мария.

– А как же мать? Ты о ней подумала? Она расцвела за это время, помолодела лет на десять. Пожалей хоть ее!

– Разучилась я, отец, жалеть. Ни себя, ни кого другого…Так что, извини.

В тот же день вечером они провожали ее на вокзале. Поезд тронулся, мать рванулась, но отец крепко держал ее за плечи. Два очень пожилых человека, так и не ставшими вновь для нее родными и любимыми. Долго еще из окна купе она видела эти две одинокие фигурки, тесно прижавшиеся друг к другу, пока они не превратились в одну еле заметную точку, а потом и вовсе исчезли, растаяли на горизонте. Сердце Марии спокойно и ровно билось, глаза сухие. Никаких эмоций, только пустота.

Глава 8

Мария так и жила одна, замкнувшись от окружающего мира в своей квартирке на пару с телевизором, включенным с утра и до позднего вечера. Дочь – ее самая большая любовь жила в Ленинграде, к матери приезжала только один раз, когда сынишке исполнилось два года. В тот свой приезд дочь постоянно пеняла ей на что-то, выговаривала свои детские прошлые обиды. «В меня пошла – такая же обидчивая! – сокрушалась Мария, не переча дочери. Тогда она отдала ей все деньги, лежавшие на сберкнижке, дочери. «Мне и моей северной пенсии хватает, а молодой семье деньги нужны» – рассуждала Мария. С тех пор дочь ни разу не приезжала, письма писала не чаще одного раза в полгода, да и к себе в гости не приглашала. «Слава богу, хоть она счастлива. Муж образованный, сейчас «новый русский», какое странное словосочетание! Сынишка подрастает. Правда, Оленька писала, что болеет часто и плохо ест. Точно как и она в детстве. Ну, а не приезжает? Значит дела. Своя хлопотливая жизнь, в которой мне не нашлось места, а может, стесняется необразованной и старой матери!» – оправдывала она дочь.

С родителями и сестрами она не общалась, даже не поехала на похороны отца с матерью, когда младшая сестра прислала ей телеграмму. Умерли они с разницей в полгода, сначала отец, а потом и мать, хотя деньги на похороны выслала.

Память о Жане стиралась все больше, но она всегда помнила его «не забывай меня, Мари!» и часто мысленно разговаривала с ним, больше – о своей обиде. Марии сейчас казалось, что только Жан понимал и любил ее. Она жаловалась ему на родителей, которые ею откупились, спасая сына; на мужа, променявшего ее на молодую и образованную; а самая большая обида, засевшая в сердце, на свою кровиночку, которую мало интересовала судьба матери – здорова, жива ли? А ей ведь вот-вот восемьдесят стукнет!

Соседка послала телеграмму в Петербург о тяжелом состоянии Марии, а в ответ – «Сейчас приехать не смогу». Так за два месяца и не нашла время навестить мать.

И вот сейчас пришел ее последний час. «Только в обидах на эту жизнь и прожила, без радости и счастья. С 16 лет. А ведь я бы прожила совсем другую жизнь, если бы тогда меня впервые не захватило до краем это чувство – Обида! Чтобы быть счастливой, надо было прощать. Всех прощать. Прощать труднее, чем жить с обидой. Как жалко, что это я так поздно поняла! Поздно! Оленька простит и поймет меня, пройдет время. Храни, ангел-хранитель, мою девочку!»

Мария стала читать молитву «Отче наш», впервые, с тех пор как ее увез переполненный товарный в Германию. После молитвы старуха улыбнулась. Впервые за много лет. Она простила всех и, прежде всего, себя. И закрыла глаза. В последние мгновенья жизни ее губы шептали: «Мамочка, прости меня, мамочка». Мария очутилась в яблоневом саду, а навстречу ей шла мать – молодая, красивая, нарядная. «Аленький, мой…». Обиды нет. Есть встреча.

Старуха издала хриплый звук и затихла. Так с улыбкой на сморщенных губах и застало ее осеннее утро.

Рассказы

Письмо дочери

Когда умирают родители, особенно мама, ты в одночасье становишься сиротой, и неважно, сколько тебе лет – пять или сорок пять. Только тогда, когда она покидает этот мир навсегда, ты понимаешь – мама может заменить многих, но ее не заменит НИКТО. С ее уходом приходит осознание того, как же редко, встав взрослой, говорила ей слова любви и благодарности, ловишь себя на мысли, что уже никогда нельзя как в детстве, прижавшись головой к ее груди, и охватив руками шею, сказать: «Ты у меня самая-самая красивая и лучшая мама на свете! Я тебя очень люблю!». А она, ласково поглаживая легкой ладонью по твоим запутанным густым волосам, ответит: «Я тебя тоже очень люблю, Аленький мой».

В детстве, в очередной раз, разбив во дворе коленку в кровь, ты зареванная бежала к мамочке, своему утешителю, и, упираясь лбом в ее живот, горько плакала от боли и обиды.

– Давай, я подую на ранку, моя маленькая девочка, – ласково говорила она, – и сразу станет легче.

И действительно, боль мгновенно затихала, и очередная болячка заживала как «на собаке».

Став взрослой, ты прижималась уже не к маминому животу, а к ее хрупкому плечу, поливая его горючими слезами. И плакала уже не от физической боли, а от боли, причиненной предательством любимого, разрывающей твое сердце. А ты так верила в вечную любовь и верность!

И опять слышала:

– Ты же у меня умница-красавица. Вытри глазки, а то от слез они потускнеют и не будут сверкать как звездочки. Все у тебя будет хорошо, моя милая, впереди целая счастливая жизнь!

И слезы высыхали, и снова мир сверкал разноцветными красками, обещая