История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев Страница 8

– А ты не отлынивай! – приказно окликнул его Минька.

Осмелившись, Санька, сняв портки, бултыхнулся в воду.

– А ты легше, рыбу-то всю распугаешь! – упрекнул его Мишка.

Санька, в воде нащупав ногой зацеп бредня, окунувшись рукой, отцепил его от затонувшей коряги.

– Готово! Пошли! – крикнул Санька Павлу и Миньке.

За изгибом реки на песчаной отмели бредень выволокли на берег. В полотне бредня и в этот раз, извиваясь кольцами, затрепескались плотва и щурята. Мишка, пробредши по взмученной воде, удачливо поддел под вымоину берега, поспешно вынул из воды сак, в нём забилась, затрепыхалась рыба, отливая серебром, на солнце заблестела чешуёй, крупная плотва.

За изгибом реки, возле заброшенного ёза – омут, мрачной темнотой зияет глубь. Тут река особо широка и здесь вода вровень с берегами. Около противоположного берега, где растут прибрежные кусты ольшаника и вербы, глубина особенно значительна. Там медленное течение ворончатой коловертью гоняет шматки взбившей пены.

– Миньк, перебирайся со своим кокишем к тому берегу, а я вдоль этого побреду, – предложил Павел Миньке.

– Эх, тут, наверно и рыбы – лафа! – восторженно проговорил Сергунька.

Обманчиво с берега смотреть на воду с целью определения глубины, отсюда кажется, что глубина-то не особо велика, на отмели хотя и мутно, но видно узорчато-волнистое песчаное дно. Глазомерно обозрев речную ширину, Минька наугад напрямик направился к тому берегу, держа в руках кокиш бредня. Его тело всё ниже и ниже погружалось в воду. Уровень воды дошёл до груди, а вскоре он, как бы оскользнувшись, совсем с головой погрузился в воду и, тут же всплыв, захлёбываясь, стал отплёвываться от попавшей в рот воды. Смытая течением с его головы кепка, кружась, лениво поплыла вниз.

Огребаясь руками, Минька вплавь добрался до берега, рукой уцепившись за торчащий корень затонувшей в воде коряги. В прибрежных кустах тревожно тювикнула вспугнутая птичка, она, вспорхнув, улетела и скрылась в густом вербнике, откуда слышалось со щёлкиванием пение соловья. В этот необычный по трудности заброд в бредень попало немало рыбы, кошель пополнился ещё трепескавшимися щурятами, плотвой, окуньками и ершами. А в глубине омута, там, в вблизи берега, где вода просвечена лучами солнца, кишмя кишит плотва – мельгуза беззаботно мельтешится в воде, блестя серебряной чешуёй.

После заброда в большой заводе ребята выволокли бредень на берег с травянистой тиной и не меньше десятка вьюнов. Из заводи пробрели по стремнине русла. Из травянистой береговой отмели вспугнутая дремавшая на солнечном пригреве щука шарахнулась вглубь, она, видимо, с испугу метнулась наутёк, а попала в бредень. Чудно было, как она с разлёту стукнулась в полотно бредня.

– Наверное, бредень прорвала! – встревоженно проговорил Павел. – Сергуньк! Что устробучил глаза-то? беги с боталом-то наперерез ей, а Мишка с саком её подстережёт!

Всполошённый Сергунька с боталом в руках по мелководью ринулся щуке вдогонку.

– А ты прытче беги. Что плюхаешь, как корова! – обрушился на брата Павел.

Сергунька ещё пуще заспешил, по-саженьи запрыгал по воде своими длинными голыми ногами. От его в разные стороны разлетались брызги, в которых радужно отсвечивались разнообразные краски.

Заприметив место, куда метнулась щука, опередив Сергуньку, по берегу бросился в бег Панька. Намереваясь настигнуть и преградить путь отступления щуки в омут, он прямо в одежде бултыхнулся в воду. Но щука, видимо, проскользнув по воде, поросшей осокой, всё же успела увильнуть вглубь реки, её больше обнаружить не удалось. Щучья хитрость, видимо, спасла её от бредня. Меж тем, Павел с Минькой выволокли бредень на песчаную отмель. Павел, нащупав и обнаружив прорванное место бредня, с удивлением воскликнул:

– Миньк, глянь-ка, вот она где саданул!

– Эх, вот ещё какую дырищу просадила! – сожалея отозвался Минька.

– Эт, чай, ни одна и та же?

– Конечно, не одна, их тут, наверное, целая уйма гуляет. Видишь, вода-то в осочке-то так и бурлит, так и бурлит от разгулявшейся рыбы.

– Вот беда! Бредень-то у нас оказался трухлявым, худым бреднем, пожалуй, больше ничего не поймаешь!

– Поймаешь. Вот у меня в кармане нитки есть, сейчас дыры залатаем – и снова в воду!

В это время Санька в бредне обнаружил ленивого налима, взял его в руки, а он выскользнул – и в воду. Вообще-то лов был удачным, они наловили с полпуда разнорыбья. Умаявшись, ребята устало разлеглись на пригретой солнцем траве отдыхать.

Старинные деньги. Покупка веялки Савельевых

Люди во многом стали рассудительней и благоразумней, в отличие как раньше при царе: не стали деньги копить и беречь их на «чёрный день». Наученные горьким опытом, когда в революцию деньги, заложенные в банк, «лопнули», вечную землю и лес просто-напросто отобрали. Теперь же при новой жизни на деньги стали покупать товары, приобретать для своего хозяйства инвентарь, сбрую, одежду, обувь, улучшили своё питание, стали заново строиться, в общем, стали полнее удовлетворять свои бытовые запросы, стали грамотнее, стали поднимать свой культурный уровень. Деньжонки же у некоторых появились в достаточном количестве, особенно у тех, у которых токарня работала бесперебойно и в ней трудилось три или четыре человека. Некоторых не покидала мысль, что старинные деньги, лежащие в сундуках в качестве ценных бумаг должны «пойти» в ход. Даже Василия Ефимовича Савельева радовала эта мысль. Вынув из сундука красивые, художественно оформленные зелёные сотенные «Катеньки» с двуглавым орлом, невзрачные «керенки» и советские дореформенные бесценные «миллионки» – уже с серпом и молотом, деньги первых годов нового режима, он, любуясь, приговаривал:

– Какие всё же красивые эти самые «Катеньки»! Неужели они не пойдут? – делился он мнением с Любовью Михайловной. – Не может быть, чтобы такие красивые деньги «не пошли», а особенно вот эти – они ведь с серпом и молотком и вовсе должны снова пойти, ведь их выпустила Советская власть. Как ты всё же думаешь, пойдут, ан нет? – допытывался он у жены.

– Да вроде как, по-моему, они должны пойти, – участливо успокаивала советом она его и предлагала: – А ты спрячь их опять в сундук и пусть лежат до поры, до времени.

И он с деловитой бережливостью клал старинные «неходячие» деньги снова в сундук рядом с новыми «ходячими» – червонцами, которых у него уже скопилось немало.

– Вон, слышь, Лабин-то «триер» купил, сортировку, которая, бают, больно хороша для хозяйства: любой хлеб в зерне очищает от всяких негодных примесей, от лебеды, куколя и головки.

– А нам бы хотя веялкой обзавестись, тоже ведь неплохо. Лопатой не вей и по людям не ходи, веялки не добивайся, – внесла предложение от себя Любовь Михайловна.

– Ну что ж, возьмём и купим! – согласился Василий Ефимович. – Завтра же с Ванькой в город за веялкой и поедем. Кстати, завтра пятница, как раз азартный день.

За последние три года Савельев стал заметно разживаться, как говорится, «стал жить-поживать, добра наживать»! Его хозяйство стало из году в год крепнуть и развиваться. В своё