Книжный домик в Тоскане - Альба Донати Страница 8

героиня, находящаяся в полном одиночестве в разрушенном Бейруте, без всякой определенной цели переводит все книги, что ей нравятся. Она живет в заваленном листами бумаги доме, где книги, переведенные исключительно из любви к ним, разбросаны по всем комнатам. Этажом выше, в квартире у нее над головой, каждый день встречаются три подруги: они болтают, красятся, рассказывают друг другу новости о жизни снаружи. Хор их голосов служит фоном для ее одиночества. Так вот, этих трех женщин я воображала себе такими, как Йоле, Редента и Мери, их голос – музыка, иногда приглушенная, иногда лихорадочная, но являющаяся необходимым аккомпанементом. И «Ненужная женщина» – это один из тех романов, которые я не устану рекомендовать, хоть он и вышел уже добрый десяток лет назад.

* * *

Сегодняшние заказы: «Слишком много счастья» Элис Манро, тетралогия о Москардино Энрико Пеа, «Шум того, что начинается» Эвиты Греко, «Путешествующая налегке» Катарины фон Аркс, «Джейн Остин» Вирджинии Вулф, «Простые вещи» Луки Донинелли.

5 февраля

Со мной здесь живут тени – целая череда тетушек и дядюшек, приглядывающих за мной бдительным оком. Среди них есть тетя Польда, стоящая у окна, чтобы наблюдать за теми, кто проходит мимо; есть тетя Фени, греющаяся у камина, положив ноги на подставку для поленьев. Есть и дядя Фернандо: у него голубые глаза и в свои девяносто он гуляет, шагая по полям. Дядя Ферруччо, узнать которого мне не довелось, потому что, как говорят, он умер в молодости, случайно зацепившись за фуникулер, протащивший его за собой. Дядя Родольфо, чья ранняя смерть зависела от вопросов выживания. Дядя Альдо, эмигрант, похожий со своей сережкой в ухе на вечного Питера Пэна, заставляющего вздыхать о себе под бездонным австралийским небом бесчисленных Венди. Тетя Грация, загорающая в Виареджо на катамаране, в бикини и в широкополой соломенной шляпе, в шестидесятые годы – в то время женщины в Лучиньяне носили на голове завязанные узелком косынки. И наконец, Морандо – кузен, любивший выпить и по воскресеньям возвращавшийся из соседней деревни, преодолевая всю дорогу зигзагом.

15 октября 1895 года Джованни Пасколи[21] вместе с сестрой Марией поселился в семи километрах от Лучиньяны. Датой 5 июня 1897 года подписано введение к «Первым стихотворениям».

«Неужели было такое время, когда нас не было здесь? Когда я, проснувшись утром, не видел Панию и Монте-Форато?»

«Но что это за голос? ‹…› Это река, то есть Серкьо. Скажи, Мария, нежная моя сестра, неужели было такое время, когда мы не слышали этот голос?»[22]

С помощью такой чрезмерной риторики Пасколи говорит, что ему безумно нравится жить здесь. Ему нравится пейзаж и нравятся люди. Он знает, сколько страданий скрывается за этой красотой, за мирной повседневной жизнью. Знает об эмигрантах, об их одиночестве нью-йоркскими ночами, о крестьянах, которые шепчут в темноте «Недорого, недорого», обращаясь к своим корзинам, наполненным гипсовыми фигурками на продажу. «Чип, чип», – будто две маленькие птички, которые не могут найти своего гнезда и узнают друг друга по голосу. Эта его безумная любовь связана и с тенями. Он пишет: «Знайте, что долгая нежность ваших голосов рождается из отзвуков и отголосков, слышных из сокровенной глубины пережитого страдания». Я никогда не встречала более точного определения страдания. «Знайте, что я не увидел бы сейчас всей этой красоты, если бы прежде мне не пришлось видеть стольких ужасов».

Шеймас Хини, который познакомился с поэзией Пасколи в последние годы своей жизни, полюбил ее и стал его переводить, мог бы спустя сто лет сказать нечто похожее: что в поэзии ужасное и чудесное равным образом находят себе место.

Мне довелось познакомиться с Шеймасом Хини. Это настоящий человек, простой, без намека на самолюбование – это поэт. При выборе названия для книжного магазина я подумала о нем. В Лучиньяне никогда не было аристократов, только крепостные, испольщики, батраки и простые крестьяне. То самое перо, давшее имя улице и переулку, где стоит мой дом, не могло быть не чем иным, как простым куриным пером.

На заре своего творческого пути Хини написал удивительное стихотворение, где он вспоминает отца, с лопатой в руках копающего картошку, и деда, который лопатой же, «надрезая и разделяя», вынимает торф из земли:

Нет у меня лопаты, чтобы их преемником стать.

В моих пальцах перо зажато.

Вот им я и буду копать[23], [24]

Так думала и я. У меня не хватит сил разводить кур или выращивать овощи, но у меня есть перо – куриное перо, превратившееся затем в стальное, а затем в шариковую ручку, а затем и в гелевую. Теперь и я тоже копаю ей здесь, в книжном магазине «Сопра ла Пенна» – «Над Пером» – между Серкьо и Апуанскими Альпами. Добавлю к ним Прато-Фьорито, потому что это безумно красивая гора, но Дзвани[25] не мог ее видеть: у него за спиной была Капрона[26].

* * *

Сегодняшние заказы: «Трость Вирджинии Вулф» Лорана Сагаловича, «Искусство терять время» Патрика Манукяна, сборник живописных иллюстраций Марка Шагала к «Тысяче и одной ночи», «Сердце розы» Сердара Озкана, «Дневник книготорговца» Шона Байтелла, «Ученик счастья» Пии Перы, «Вегетарианка» Хан Ган, «Хокусай. Хиросигэ. Времена года» под редакцией Амели Балку, «Раненая птичка» Эв Эрманн, «Алиса, которая все время падала» Джанни Родари, «Навсегда…» Эммы Додд. Шесть календарей Эмили Дикинсон.

6 февраля

Сегодня суббота, день обещает быть солнечным, и в коттедже наверняка окажется много посетителей: читателей, скитальцев по историям, пилигримов слова. «Почему они забираются сюда наверх?» – спрашиваю я себя. Они ищут что-нибудь, чего нельзя найти под рукой. Одна девушка, которая все никак не может решиться, какую из двух книг выбрать, говорит: «Возьму эту, потому что я ее больше нигде не видела». Я наслаждаюсь таким чудесным преимуществом: я доверяю тем, кто поднимается сюда. Преимущество, предполагающее также большую ответственность. Ты не можешь их предать.

Помню, как если бы это было сейчас, ту апрельскую ночь два года назад. Начало всего. Справа на экране моего айпада, на моей страничке в социальной сети, появляется волшебное словечко: краудфандинг. Меня завораживала не столько вторая часть слова – funding, то есть поиск денег, финансирование и тому подобное. Мне нравилось crowd – слово, отсылающее прямиком к отцу американской поэзии, Уолту Уитмену. Crowd – толпа, множество людей. «Just as any of you is one of a living crowd I was one of a crowd»[27]. Пытаюсь перевести: «Так же как и любой из вас является частью толпы, так и я был частью той же самой толпы». Я поудобнее устроилась на подушках и принялась писать.

Название: «Открытие книжного магазина в маленьком селении (Лучиньяне)».

«Хватило бы и пяти евро от каждого друга на “Фейсбуке”◊[28], чтобы исполнить заветную мечту – заразить любовью к книгам маленькую деревушку, в которой нет даже школы. Поступить, как сделала в фильме “Шоколад” героиня Жюльетт Бинош с шоколадом с перцем. Открыть в Лучиньяне, в нескольких километрах от Гарфаньяны, небольшой книжный магазинчик, может быть, в простом деревянном домике, который будет принимать посетителей шесть месяцев в году и где дети, а заодно и взрослые, смогут выбрать себе книгу и вместе с тем полюбить это чуточку волшебное место, откуда можно наблюдать закаты над Апуанами».

Дальше шел номер банковского счета и ряд практических указаний. Требуемая сумма – семь тысяч евро. Было около шести утра, когда, как в слот-машине, вдруг начали сыпаться первые пожертвования. Очень скоро мы превысили нужную сумму. Только на «Фейсбуке»◊ перечисления сделали сто семьдесят пять человек. Потом еще были люди, останавливавшие меня на улице и совавшие мне в карман по двадцать евро. Деньги приходили также по почте. Путем прямых зачислений на банковский счет. У меня оказалось примерно десять тысяч евро благодаря игрушке, название которой придумал папа Уолт. Crowd – какое замечательное слово.

«Я велик, во мне вмещается множество миров».

13 апреля поступило значительное пожертвование от синьоры