Парад планет - Евгений Филиппович Гуцало Страница 83

— Чертовщина, — глухо отозвался Дым. — Теперь ты уже невидимка… А если и другие колхозники станут невидимками? Потому как за тобою, Хома Хомович, народ пойдет! Ох и достанется же мне в районе, скажут, что, мол, в «Барвинке» невидимки работают на всех ударных объектах.

— Может, не попадет, Михайло Григорьевич? — послышался просящий, виноватый голос старшего куда пошлют. — Во-первых, экономия на одежде… Еще какая-то польза должна быть от невидимок, наука исследует!

— Наука исследует! — передразнил раздосадованный председатель колхоза Дым. — Хорошо, если наши колхозные невидимки не будут чураться работы, а ну как станут лодырничать? Разве я с них смогу сурово спросить, когда они хоть и люди, а все-таки невидимки? Какой спрос с невидимок? Да для невидимок еще не написан ни один закон, кто для них установит законы?

— Михайло Григорьевич! — прозвучал пылкий голос Хомы. — Невидимки сами для себя установят законы.

— Что?! Невидимки сами установят законы? И какие это будут законы — тоже невидимые? — Гнев сотрясал могучую фигуру председателя колхоза, которому приходилось разбираться если не с одной проблемой, так с другой. — Хорошо, когда это честный невидимка, такой, как ты, Хома! А если пойдут невидимки с делами невидимыми? Хорошо, когда невидимое дело хорошее, а когда невидимое дело плохое? Когда видимый урожай, то он таки видимый, а когда невидимый урожай?

— Да вы только подумайте, Михайло Григорьевич! — послышался хоть и доброжелательный, а все-таки лукавый голос старшего куда пошлют. — Когда видимый неурожай — это плохо, а когда невидимый неурожай — это лучше, потому что никто его не видит, от невидимого неурожая такая выгода, что к ответственности не привлекут!

— Что? Выгода от невидимого неурожая?

— А еще от невидимых неполадок выгода или от невидимых недоделок, так что не скажите, Михайло Григорьевич!

— А ты, Хома, бестия, — засмеялся председатель колхоза, и его истерический смех пронесся над водой уснувшего пруда. — Только с пути истины не сбивай людей… Народ наш хочет быть видимкой! Вот я — видимка, да? Прихожу в свой кабинет — и меня все видят. А если бы я стал невидимкой и с трибуны стал бы выступать, что сказали бы про такого председателя? Нужен был бы я, невидимка, своей жинке? А если б у нее дети родились? Тоже были бы младенцы-невидимки? Да разве ребенка-невидимку так потетешкаешь, как ребенка-видимку?.. Значит, так, Хома! Поставил эксперимент на своей шкуре — и хватит, не искушай яблоневских колхозников, потому как дело это темное и совсем не изученное. Конечно, какой-нибудь алиментщик или лодырь не отказался бы стать невидимкой! Или злодей и казнокрад… Гляди, не выдавай секрета, как ты стал невидимкой, ибо хоть ты сейчас и невидимка, а начальник милиции сам товарищ Венецийский управу на тебя найдет.

— Как я стал невидимкой? — послышался виноватый голос грибка-боровичка. — Дурное дело нехитрое. Наглотался всякой всячины — вот и все.

— И видимкой стать можешь?

— Да могу, Михайло Григорьевич, только не тут, я ведь без штанов, совсем голый.

— Ну, тогда будь здоров, Хома, завтра приходи в коровник в штанах. Может, ты на одежде и сэкономишь, а я таки лишусь своей должности… Вот тогда от стыда и останется мне только превратиться в невидимку!

Председатель колхоза Дым протянул в пустоту осенней ночи руку на прощание и ощутил крепкое пожатие невидимой руки невидимого чудотворца Хомы.

— Может, вы и правы, — послышался его печальный голос. — В самом деле, и не угадаешь, что бы произошло в «Барвинке», если бы все стали невидимками и жили по невидимым законам.

«Ох и талантливый у нас народ! — восхищенно размышлял председатель колхоза Дым, выруливая машину с осеннего темного луга на дорогу, которая вела от артельного хозяйства через плотину и мост к Яблоневке. — Какой-нибудь рядовой колхозник Хома, например. Как неузнаваемо изменила человека научно-техническая революция! Вилы поменял на скребковый транспортер! Из отходов и лома сконструировал машину времени! Пускай эта машина времени и не во всем совершенная, а все ж таки! Приоритет — за «Барвинком». А теперь вот наглотался всякой всячины, которую, известно, не в аптеке купил, а сам приготовил, — и пожалуйста, он уже невидимка. Наглотался всякой гадости и стал невидимкой, но все-таки не запятнал своего высокого звания старшего куда пошлют, несет его с честью. Конечно, хотелось бы, чтобы на некоторых объектах в колхозе трудились невидимки, потому что с рабочими руками сейчас туговато, но дело это не только ответственное, а и небезопасное… Да, небезопасное! К примеру, как ты с невидимкой будешь обмениваться передовым опытом или соревноваться? Пускай уж сначала в Чудовах или в Сухолужье начнется движение невидимок, а уже потом и Яблоневка присоединится к этому начинанию, не все же Яблоневке быть впереди, можно разок и последних попасти ради разнообразия».

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Есть все основания полагать, что именно в этот период своей жизни Хома везде — и дома, и в коровнике, и в чайной — упорно размышлял над существом некоторых афоризмов йога-сутр-патанджали. Доходило до смешного, ибо частенько он думал не по-украински! Материя вселенной, разлитая вокруг, была для него акаша, наивысшее сверхсознательное состояние — асампраджнята, сознание — манас, мировой разум — махат, вся мировая энергия, жизненные силы в теле — прана, природа — прадхана, полное знание — сиддханта. Материю своей мысли он ощущал как читту, умственное пространство — как читакашу, однонаправленное состояние сознания — как экаграту.

— У тебя есть пуруша или нет пуруши? — спрашивал он у Мартохи, когда гневался.

Мартоха при этом гневном окрике, может, и не обижалась бы так, если б знала, что пуруша — это дух.

— Мартоха, у меня сейчас оджас! — предостерегал порой грибок-боровичок.

И Мартоха замолкала, потому что хотя ей и никто этого не объяснял, но она, как мудрая яблоневская молодица, не могла не догадываться, что если Хома сказал про оджас, значит, он сейчас всю свою энергию тела и сознания превратил в духовную силу и сосредоточил ее в мозгу. «Э-э! — тайком думала Мартоха. — Я тебе не та кума, что без ума, а у ее кума того добра полна сума, я вижу, что мой Хома дорос до великого