Лев Овалов - Болтовня Страница 9

- На аэроплане летал? - хитро спросил Уткин.

- На каком аэроплане? - не понял я уткинской насмешки.

- Значит, по деревьям лазил? - повторил вопрос Уткин.

- Эге, тебя, оказывается, интересует способ моего прибытия? - ответил я. - Так я прибыл много проще, - ехал верхом, ну и... свалился.

- Как верхом? - опешил, в свою очередь, Уткин.

Тем временем Снегирев успел и сыр нарезать.

- Дернем по маленькой? - обратился он к нам, ласково похлопывая ладонью в дно бутылки.

- Наливай, наливай! - мрачно поддакнул Качурин.

- Хорошее дело, - согласился я, собираясь перехитрить угощавших меня молодцов. - Выпить хорошо, - начал я свой маневр издалека, - одна только для меня неприятность...

- А что? - участливо спросил Нестеренко.

- Не хочется мне на ваши деньги пить, - недовольно пробурчал я.

- Пустое! - любезно возразил Качурин.

- Где тут пустое? - не сдавался я. - Я зарабатываю много, а из вас каждый и до сотни не дотягивает - не пригоже мне за ваш счет угощаться...

- В другой раз угощенье за тобой будет, - поддакнул Качурин.

- Зачем в другой раз? - с упрямством заявил я опять. - Можно и в этот... Вот что, ребята: сегодня я угощаю вас, а не вы меня... Покупаю у вас обе бутылки и угощаю.

- Чего там комедию ломать! - нетерпеливо прервал меня Нестеренко.

- В таком случае я на вас в обиде, - недовольно сказал я, поднимаясь с земли.

- Ну что ты, что ты! - остановил меня Уткин.

- Мы с тобой ссориться не хотим, - примирительно заговорил Качурин. Если уж тебе так хочется, покупай.

Пару минут ребята продолжали свои уговоры, но, встретив мое непреодолимое упорство, согласились продать водку, в глубине своих душ ничего не имея против дарового угощения.

Я достал кошелек, вынул два рубля семьдесят четыре копейки. Ребята тут же разделили деньги между собой - видно, водку покупали в складчину. Я взял в каждую руку по бутылке и еще раз спросил:

- Значит, теперь это вино мое, и я ему полный хозяин? За посуду вам заплачено, и посуда тоже моя. Волен я с ней делать, что угодно?

- Расчетливый старик! - засмеялся Уткин. - Небось посуду домой старухе свезешь. Все три гривенника в хозяйство.

- Ладно, - нетерпеливо отозвался я, стоя перед ребятами и покачивая крепко сжатыми в руках бутылками. - Вино и посуда мои? Я им полный хозяин?

- Твои, твои, - нетерпеливо повторил Нестеренко. - Чего говорить принимайся за дело!

- Можно и за дело, только как бы оно кого не задело, - воскликнул я, поворачиваясь к ребятам спиной, перескакивая через куст и убегая вниз по бугру.

- Куда ты? - услышал я за своей спиной растерянный голос Качурина.

- Да догоняй же его, ребята! - донесся до меня перекрикнувший все другие звуки голос Уткина.

За моей спиной послышался тяжелый топот - ребята пытались догнать старика Морозова.

"Так я им и дался", - подумал я и еще прытче побежал под гору.

Внизу поблескивал невозмутимый пруд.

Я согласен был скорее расшибиться в доску, чем попасться в руки гнавшейся за мною четверки.

До пруда оставалось всего саженей двадцать, когда за моей спиной послышался прерывающийся хриплый голос Уткина.

- Черт старый, не уйдешь! - бормотал мальчишка.

"Неужели старик Морозов уступит этим сопливым пьянчужкам?" - мелькнуло у меня в голове.

Я напряг последние силы, стремительно пробежал еще несколько саженей, остановился, взмахнул рукой. Хлюп! - и одна бутылка нырнула в воду в нескольких шагах от берега. Я еще побежал вперед, на бегу перехватил вторую бутылку из левой руки в правую, остановился, опять взмахнул рукой, и вторая бутылка врезалась в воду на самой середине пруда.

Ожидая скандала, я спокойно повернулся к обманутым в своих ожиданиях и догонявшим меня мальчишкам. Но навстречу ко мне бежала добрая смеющаяся молодежь - среди нее были и наша комсомолочка Настя Краснова, и фальцовщица Голосовская, и Архипка...

- Ура!.. - воскликнула Голосовская, взмахивая руками, похожая на вспугнутую, неумело и бессильно трепыхающую крыльями курицу.

- Молодчина, Морозов! - вторила ей слабым, но бодрым голосом Настя.

Они все подлетели ко мне, схватили за ноги, подняли, подбросили и начали качать на руках.

Наконец я не выдержал и гневно и нежно завопил:

- Олухи вы этакие! Опустите вы меня или нет?

Тогда смешливая компания сжалилась и выпустила меня из своих рук.

Я повел плечами, готов был даже отряхнуться вроде насильно выкупанной собаки и обратился к Насте с вопросом:

- Настенька, голубушка, сделай милость, скажи: за что вы меня качали?

- Чудак, за руку же, за руку! - ласково объяснила она.

- Не понимаю, - ответил я, недоумевающе покачивая головой. - Качали вы меня не только за руку, но и за голову и за живот... Причина-то какова?

- Так ведь вы же, Владимир Петрович, - вмешался в разговор Архипка, из всей нашей молодежи самым лучшим метальщиком оказались.

- За то, что в молодежь зачислили, - спасибо, но о каком метальщике речь идет - не пойму, - продолжал я недоумевать.

Вся компания наперебой принялась объяснять мне причину своего ликования.

Настя Краснова нагружена комсомольской ячейкой по военной линии. При отъезде в корзине с продовольствием она захватила несколько ручных гранат деревянных - на вольном воздухе поупражняться в метании.

И пока ребята внизу у пруда по всем правилам разбегались, взмахивая руками, и кидали полированные деревяшки и особых успехов никто не показал наверху показался седой Морозов, стремительно бежавший с найденными в лесу бутылками. "Петрович наблюдал сверху за нашими упражнениями, не выдержал и захотел показать свое искусство", - решила молодежь. Как раз в это время я кубарем скатился вниз и геройски закинул бутылки в пруд. Бросил я бутылки, должно быть, действительно хорошо, почему и вызвал всеобщее одобрение новому, внезапно открывшемуся во мне таланту.

Я не стал скромничать. Похвала приятна всегда, и мне не стоило большого труда отечески потрепать по плечу Настю и покровительственно заметить:

- То-то и оно-то - учитесь у стариков.

Возвращались мы поздно.

Приятен глазу новый, только что привезенный в типографию шрифт; особенно ярко поблескивают свежие, нечаянно рассыпанные буквы на мрачном и знакомом полу, - так блестели звезды. Приятна разгоряченному человеку сильная струя воздуха, бьющая из жужжащего вентилятора, - в этот вечер слабый ветерок дул приятнее.

На платформе девчата скучно затягивали песни, сонно мигали глазами, и только показавшийся вдалеке красный фонарь, с гневным грохотом летевший наперерез ночи, оживил наше внимание.

В вагоне ко мне пододвинулся Уткин и сердито зашептал:

- Ты, сволочь, попомнишь!

- А вам надо было напиться и хулиганством прогулку испортить? - сказал я сердито и спокойно. - Я, малый, сам выпить не дурак, но всему свое место.

Уткин поднес к моему лицу кулак и буркнул:

- А водку зачем украл?

- За водку вам было заплачено, а шутить со мной брось, - спокойно закончил я разговор, резким движением отвел в сторону уткинскую руку и отошел прочь.

На вокзале в Москве все разрознились, перемешались с толпой и, не прощаясь, разбрелись по домам.

У выхода на площадь под большими матовыми и неустанно светящимися часами меня догнала Настя. Она посмотрела на меня утомленными глазами, поправила на голове красную косынку, протянула руку и спросила:

- В следующее воскресенье поедешь?

Я слабо потряс нежные девичьи пальцы и, довольный, ласково произнес:

- Ну конечно, Настенька.

* * *

Неправильная работа и неправильная жизнь.

Если бы у нас заботились о станках, заботились бы и о людях. Теперь же одно к одному.

Лиза Стрелкова встала у реала недавно, работает ни шатко ни валко, однако успевает лучше многих мужчин.

Обволакивающий окружность типографский гул незаметно скрадывал все посторонние звуки, и все-таки монотонный осенний дождик бился об оконное стекло, как оса, и дребезжал в наборной.

Было скучно. Да, у нас так налажено дело, что мы, работая, можем скучать, веселиться, плакаться на жизненные тяготы и радоваться случайным успехам. Работа спорилась плохо.

Нас развлекал Чебышев - тискальщик, работавший в нашей типографии с незапамятных времен и не мечтавший о лучшей работе.

Утро только что началось. Ни гранок, ни досок к Чебышеву еще не успели подтащить, и, упершись локтями в стол, рассказывал он всему наборному цеху о Лизе Стрелковой:

- ...И, голубчики вы мои, ни фаты венчальной, ни свечей золоченых не признают нынче девушки, и юноши тоже не признают. А не признают они потому, что пошел нынче народ несерьезный. Каждый норовит, дело свое справив, фигли-мигли, тренти-терентий...

Чебышев прервал свой рассказ, соединил над головой руки замысловатым полукругом и загадочно задрыгал пальцами - пальцы должны были объяснить нам значение таинственных "фиглей-миглей".

- И живут юноши и девушки по законам не божеским, а человеческим. А известно: сколько кобелей, столько и заповедей, какой закон люб - такой и выберу. И дошла зараза беспременная и до нашей девушки, до нашей товарки Елизаветы Константиновны. Не знали, не гадали Лизины родители, что она их примеру не последует и вокруг аналоя ходить не захочет. Да и как же родителям Лизиным в могиле спокойно лежать, когда видят они, какая дочь о них незаботливая. Да ежели бы они живы были, так родителей каждое дитя в почете содержать обязано, обеспечить под старость уважением и чаем с вареньем смородиновым, а оно возьми да выскочи в замужество не за человека степенного, деньгой располагающего, а за юношу с легкомыслием, заработка имеющего меньше жениного. Где такие законы слыханы, где такие обычаи виданы, чтоб жена больше мужа зарабатывала? Ну какое в ней будет уважение к своему голове и хозяину?