Хокни: жизнь в цвете - Катрин Кюссе Страница 9

Сан-Франциско, осматривая знаменитые национальные парки. Вряд ли он когда-нибудь сможет забыть общежитие Ассоциации христианской молодежи, YMCA[16], на набережной Эмбаркадеро, где они ночевали в Сан-Франциско. Достаточно было отправиться среди ночи принимать душ в общую душевую комнату, как там мгновенно, как тени – только не бесплотные, а во всем торжестве плоти, – ангельским сонмом из спален возникали юноши, готовые немедленно предложить вам все, что вы пожелаете. В Айова-Сити такого рая не было и в помине. Впрочем, как и в Боулдере, в штате Колорадо, где Дэвид преподавал рисование летом 1965 года, хотя условия там были уже получше: великолепный горный пейзаж, к тому же он завел интрижку с одним очаровательным студентом. Но в столь красивом месте университет предоставил ему мастерскую без окон, даже без какого-нибудь крохотного слухового окна! Как следствие, он написал картину, где изобразил свое очень причудливое видение колорадских Скалистых гор. По крайней мере, он понял, что Средний Запад не для него.

В UCLA – Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, – где его курс начинался в понедельник, все будет по-другому. Он представлял себе будущих учеников: высоких мускулистых серфингистов, загорелых блондинов, похожих на моделей из Physique Pictorial. Вот они удивятся, когда узнают, что профессор углубленного курса живописи так же молод и симпатичен, как они сами. Дэвид очень рассчитывал воспользоваться тем уважительным, без всякой иронии восхищением, с которым американские студенты относились к своим преподавателям. К тому же всех их приводил в восторг британский акцент; и тот самый акцент, что у него на родине выдавал его провинциальное и рабочее происхождение, здесь становился козырем, добавлявшим ему шарма.

Он слушал «Волшебную флейту» и подпевал в полный голос, глядя, как солнце садится за горизонт. После шести месяцев в Лондоне он ужасно соскучился по Городу Ангелов. Он стал его второй родиной.

Он уже не был тем наивным юношей, который высадился в Лос-Анджелесе в январе 1964 года, два с половиной года назад. Тогда на второй день после приезда он решил, что сможет покорить город на велосипеде, так как накануне на своих двоих ему удалось дойти только до автозаправки, в двух часах пешего хода от мотеля! Англичанина, который всю юность провел, разъезжая на велосипеде по холмам Йоркшира, расстояния не пугали. Он посмотрел по карте, что прямо от его мотеля на пляже в Санта-Монике идет длинный бульвар, ведущий в центр лос-анджелесского даунтауна, на площадь Першинг-сквер. Именно в этом месте происходило действие очень чувственного романа Джона Речи «Город ночи», породившего в нем тысячи эротических образов. Преисполненный энергии, он сел на новенький, купленный утром велосипед, но спустя время с некоторым удивлением понял, что бульвар все никак не заканчивается. Когда наконец в девять вечера он добрался до своей цели, площадь была пуста. Куда подевались моряки с проститутками из романа Речи? Дэвид выпил пива в пустом баре, а потом проделал тридцать километров обратного пути, на этот раз уже болезненно ощущая, как напрягаются его икроножные мышцы. На следующий день в ответ на его вопрос служащий мотеля воскликнул: «Даунтаун Лос-Анджелеса? Но туда же никто не ходит! Ночью там опасно!» Словом, он очень быстро понял то, что ему говорили в Нью-Йорке, когда он решил поехать в Лос-Анджелес: «Вы не водите машину? Вы ничего не сможете делать в Лос-Анджелесе, Дэвид. Поезжайте лучше в Сан-Франциско!»

То, что произошло в следующие два дня, стало теперь его личной легендой. В службе, где выдавали водительские права и куда отвел его утром единственный знакомый в Лос-Анджелесе – скульптор, рекомендованный ему его галеристом в Нью-Йорке, – Дэвид заполнил несколько листков с такими простыми вопросами по теории, что казалось, будто они адресованы пятилетнему ребенку: правила он, таким образом, сдал, ничего не зная. «Возвращайтесь после обеда для экзамена по вождению», – сказали ему, тогда как он в жизни не сидел за рулем. Скульптор помог ему потренироваться несколько часов за рулем своего пикапа с автоматической коробкой передач. Все прошло гладко. Несмотря на несколько ошибок, в тот же день Дэвид получил права. На следующее утро он купил себе подержанный «Форд-Фалькон». И все это за два дня – на четвертый день пребывания в Лос-Анджелесе. Это было невероятно, и именно так он и представлял себе этот город.

Проезжая на своей новой машине по бескрайнему мегаполису, он увидел автостраду, возвышавшуюся над головами подобно величественной руине с картины Пиранези, и воскликнул в восторге: «Лос-Анджелес достоин собственного Пиранези: это буду я!» Неделю спустя он жил в снятой им в квартале Венеция однокомнатной студии – она служила ему также мастерской – и пробовал себя в живописи акриловыми красками, которые были здесь превосходного качества и сохли гораздо быстрее масляных. Он встречался с местными художниками на вернисажах галерей – все они находились на одной улице, – свел знакомство с Ником Уайлдером, юным выпускником Стэнфорда, который станет его первым галеристом в Калифорнии, и с Кристофером Ишервудом, английским писателем-гомосексуалистом, чьи книги он обожал, и ходил по барам, где мог знакомиться с парнями.

Действительность редко оправдывала ожидания, которые строило воображение. В 1963 году, когда во время путешествия в Египет, оплаченного Sunday Times, он приехал в Александрию, то увидел скучный провинциальный городок, а вовсе не тот чудесный, богемный и космополитический город, возникавший в его сознании при чтении стихов Кавафиса. Но Лос-Анджелес оказался точно таким, каким он видел его в мечтах: он сразу же влюбился в этот огромный мегаполис, сочетающий в себе американскую энергию и южный горячий нрав. Его восхищало все: восьмиполосные автострады, необъятность пространств, свет, океан, бескрайние пляжи, яркие краски буйно цветущей под солнцем зелени, белые виллы с плоскими крышами, стеклянные небоскребы, геометрические линии, дома звезд, выполненные в различных псевдостилях, союз природы с самой прогрессивной современностью. И еще легкость, с которой здесь могло все делаться: здесь не было социальных слоев, не было ярлыков, традиций, сложностей, элитарности. Все равны и свободны, а бары открыты до двух часов ночи – идеальное время, если на следующий день нужно быть в рабочей форме. Удовольствие без чувства вины, голубое небо, жара и море. И бассейны со сверкающей на солнце водой. Он увидел их еще в небе, когда впервые подлетал к Лос-Анджелесу на самолете: мириады голубых кружочков, усеивающих землю. Бассейн здесь не признак роскоши – это просто то, куда окунаются, чтобы освежиться, а заодно и прекрасное место для флирта.

Вот уже два с половиной года он попеременно жил то в Англии, то в Соединенных Штатах; ему нравилась эта двойная жизнь между Старым и Новым Светом. Проведя год в Лос-Анджелесе, он вернулся в Лондон, чтобы устроить несколько выставок. Потом лето 1965-го он провел в Боулдере, осень того же года – в Лос-Анджелесе, зиму и весну 1966-го – в Лондоне (с отъездом в Бейрут, где искал вдохновения для серии гравюр к изданию нового перевода стихов