И нас пожирает пламя - Жауме Кабре Страница 9

– Зовите меня Измаил.

– Как вы сказали?

– Не знаю. А что я сказал?

– Что ваше имя Измаил.

– Нет. Я сказал: зовите меня Измаил.

– Разве это не одно и то же?

Пятьдесят Седьмому, новоиспеченному Измаилу, дразнить этого чурбана показалось забавным.

– Это я-то чурбан?

– Опять я подумал вслух?

* * *

Прошли часы, долгие часы, и Пятьдесят Седьмой стал украдкой поглядывать на дверь, не зайдет ли кто с ним побеседовать. Наконец к нему заглянул Живаго и поприветствовал, с добрым утром, все в порядке? А Пятьдесят Седьмой ответил, скука смертная, сплошная потеря времени. Чего вы от меня хотите?

По-видимому, Живаго это заинтересовало: он открыл-таки дверь и вошел.

– Время теряем, а? – Он стал гораздо фамильярнее, как та женщина, его коллега, скорее всего желая, чтобы пациент к нему проникся.

– Мне скучно.

– Чем ты занимался до того, как попал в аварию?

– В какую аварию?

– Ну как же… Тебя привезли к нам, потому что ты сильно ударился головой…

– Ах да. И ногой, правда?

– Да. И рукой. Все под контролем.

– А кто-нибудь еще пострадал или только я один?

С заметной неловкостью Живаго ответил, откуда мне знать.

– А кто об этом знает хоть что-нибудь?

– Врач.

– Так пусть она зайдет, пусть… – Он умолк и растерянно посмотрел на собеседника: – А вы разве не врач?

– Нет. Я санитар.

– А.

Это его сбило с толку. Он долго не мог оправиться. Потом решил, что этот человек звания доктора Живаго недостоин. И с этого момента будет зваться просто Юрий.

– Я кое-что припоминаю.

– Что именно? – тут же оживился Юрий.

– Крики. Кто-то кричал: никто не идет, никто не приходит, нет? – Больной перешел на крик. – А? Никто не приходит! Ради всего святого!

Он остановился, тяжело дыша, с перекошенным лицом. Поглядел Юрию в глаза и сказал, а может, это я кричал. Не помню точно. Все как в тумане.

В это время бесшумно открылась дверь, вошла доктор и застыла на месте, чтобы не разрушить творящегося чародейства.

– А? – визжал он в бреду с искаженным лицом. – Пусть кто-нибудь придет!

Врач подошла поближе и взяла его за руку. Пациент начал понемногу успокаиваться.

– Измаил, – сказала она, когда решила, что больной наконец утихомирился. Он поглядел ей в глаза и только через несколько секунд ошеломленно спросил, почему вы зовете меня Измаилом, доктор?

Доктор Бовари[27] удивилась, но тут же овладела собой:

– Вы уже несколько часов твердите, что ваше имя Измаил.

– Я?

– Да. Кто это кричал, Измаил?

– Не знаю.

– Мужчина или женщина?

Больной притих. Неясно было, заснул он или задумался. И тут произнес, мужчина. Мужчина. И уверенно повторил, это был мужской голос. Голос мужчины. Да.

– Вы узнали этот голос?

– Может быть, это был я сам.

– Вы уверены?

– Нет. – И с некоторой опаской добавил: – Доктор Бовари. У меня…

– Как вы сказали?

– Доктор.

– Слушаю вас, Измаил.

– У меня есть родные? – спросил он, чтобы не молчать.

– Это мы и пытаемся выяснить.

– Может быть, они волнуются.

– О чем?

– О том, что если я… если… разве не так?

– Где вы живете? – Он молчал, и она продолжила: – Машину вели не вы.

– Машину?

– Да, машину. Вы помните, кто был за рулем?

– Нет. – Тут он заорал: – Пусть кто-нибудь придет!

– Вот именно. Кто-нибудь пришел?

– А мне откуда знать?

– Вы голосовали на трассе?

– Я? Не помню. Да. Голосовал. Меня тут же подобрали.

– Вы были знакомы с шофером? Откуда вы ехали? И куда?

Ему вспомнился бас Томеу и как он, Измаил, сказал ему, дубина, ты на красный проехал!

– Мы торопимся.

– Разве мы едем не в штаб-квартиру ассоциации полиглотов?

Измаил усталым взглядом окинул койку. Зачем им знать об этом? Пока больной не отдышался, прошли долгие минуты молчания. И Юрий, и доктор Бовари сидели тихо, не решаясь сдвинуться с места. И несмотря на присутствие врачей, страх снова объял его, словно никогда не покидал, и он услышал хриплый голос Томеу, говорившего, придется тебе мне помочь.

– Да кто ты такой?

– Мать твою; Томеу, а кто же еще! И пристегнись. – Тут он заорал: – Пристегнись, тебе сказали, мать твою за ногу, препод!

– Останови машину, дай мне сойти.

– Нет. Познакомлю тебя с главной полиглотшей и отвезу домой.

– Послушай… Мне работать надо. – И, повышая голос: – Сделай милость, останови машину.

– Мы на минуточку, клянусь. Брось меня мурыжить, препод! – Он проехал на желтый сигнал светофора, как будто внешнего мира не существовало вовсе.

– Да что ты задумал? Остановись немедленно!

– За пять тысяч, давай.

– Пять тысяч чего.

– Евро. Пять тысяч евро, если поможешь мне. У меня заболела переводчица, и…

– Ты вообще о чем?

Врач, как будто пытаясь включиться в разговор, сказала с укором:

– Почему вы меня назвали «доктор Бовари»?

Измаил с трудом переключился на другой план. Поморгал. Он был в больнице, а не в машине. Из его руки торчал катетер с капельницей.

– А? – настаивала врач.

– Что вы сказали?

– Я говорю, почему вы назвали меня «доктор Бовари».

Он помолчал. Да, это была врач.

– Разве это не ваше имя?

– Нет. Меня зовут доктор Риус.

– Ух. Какое сложное имя[28]. Вы просто красавица.

Врач промолчала.

– Настоящая красавица.

– Вот и хорошо. Прекрасно.

Юрий и Бовари переглянулись. Она знаком пригласила санитара выйти из палаты, и оба они молча отправились восвояси. Пятьдесят Седьмой остался в одиночестве, глядя в пустоту, не зная, что делать, и думая: в какую передрягу я угодил? И больше ни о чем ему размышлять не хотелось: было слишком страшно. А еще он подумал: какого рожна я, болван, решил играть с полицией в такие игры?

И Кабаненок подумал: ах, если бы не случилась беда и мама Лотта была здесь, со мной, как и полагается, я бы спросил у нее, мама, почему с дубов листья падают перед началом каждой зимы, а листья каменного дуба продолжают спокойно расти на ветках? А, мама? Почему? Но мама Лотта не могла услышать этот вопрос, столь типичный для Кабаненка.

– Вы хотите, чтобы я поделился воспоминаниями, а я…

– Оставьте воспоминания в покое. Что вы больше любите: футбол, домино, ходить в кино, заниматься спортом?

– Не знаю. Мне нравится думать.

– А сейчас вы о чем думаете?

– Разные глупости.

– Какие?

– О том, как бы мне с вами переспать.

– Расскажите мне, что стоит у вас в столовой.

– Мы на кухне обедаем.

– А. – От радости, что удалось узнать что-то новое, у нее даже голос задрожал. – Вы с