Точка опоры - Афанасий Лазаревич Коптелов Страница 9

Взглянув на быстро набросанные строки, — Блюменфельду будет нелегко разбирать его почерк, — он опять стал придерживать перо и выводить яснее каждую букву: «Содействовать политическому развитию и политической организации рабочего класса — наша главная и основная задача».

Вошел Рау, сказал, что кофе уже на столе.

Поблагодарив его, Владимир Ильич повернулся к наборщику:

— Я думаю, мы сделаем маленький перерыв. Не возражаете? В таком случае пойдемте.

3

Ужинали вдвоем.

На гарнир к сосискам хозяйка подала тушеную капусту. Хлеб нарезала тоненькими ломтиками. Кофе был ароматный, крепкий. Чтобы не обжечься, Блюменфельд отхлебнул из ложечки, сказал:

— Рау дал мне адрес одного переплетчика, который может сделать чемодан с двойным дном.

— Да? Здесь? — переспросил Владимир Ильич, отвлекаясь от дум о статьях и заметках, еще не заверстанных в последние газетные полосы. — А то я знал одного в Берлине — делал отлично. И наш человек, социал-демократ.

— За здешнего Генрих ручается. Говорит, хороший мастер.

— Стенки нужны очень плотные. И такие же, как у тех чемоданов, что продают в магазинах.

— Значит, можно заказать?! — обрадовался Блюменфельд. — Как только напечатаем, я сразу же начинаю действовать.

— Да, газета не должна лежать в типографии. Ни одного дня. В этом вы правы.

Отпивая кофе маленькими глотками, Владимир Ильич думал:

«Кому-то надо поручить транспортировку. Не ему ли? Хотя он как будто недооценивает конспиративность, но у него все же есть некоторый опыт. А кто же будет набирать второй номер? Другого такого наборщика здесь сыскать нелегко. Лучше воспользоваться услугами студента латыша Ролау, которого рекомендовали ему еще в Риге. Знает верный путь. Достаточно дать телеграмму в Цюрих, сразу приедет…»

Управившись с сосисками, Блюменфельд ждал ответа на вопрос о чемоданах, но Владимир Ильич сказал:

— Прежде всего закажите мастеру переплеты. Вы знаете, как это делается? Подскажите ему, если потребуется. А книги для этого я завтра же куплю в Лейпциге.

Про себя решал, кому какие книги послать:

«Глебу на станцию Тайга лучше всего о паровозах. Старковым в Омск какой-нибудь справочник фельдшерицы для Тони. Наде в Уфу… В адрес Нади нельзя посылать — поднадзорная! Но там есть один земец — может передать. Ему, конечно, что-нибудь сельскохозяйственное. И письмо для Нади — тоже в переплет. И непременно шифром».

Прерывая затянувшуюся паузу, добавил:

— Не забудьте предупредить: переплеты не должны отличаться от типографских. Сделает хорошо — заказов будет много.

Вошла хозяйка, высокая, светловолосая, в изящном белом переднике. Владимир Ильич встал первым, поблагодарил с легким поклоном:

— Кофе был отличный!

— Утром будет со сливками, если вы любите.

— Как, геноссе Блюм? Лучше со сливками? И я за сливки.

— Спасибо! — Блюменфельд поклонился хозяйке, слегка шаркнув ногой.

И они вернулись в типографию.

Садясь к редакторскому бюро, Владимир Ильич опять на минуту мысленно перенесся в Приуралье. В Уфе теперь глухая полночь. Надя спит. Быть может, ей снится далекий путь в Германию. Непростой и небезопасный. До самой границы шпики да жандармы. Да и здесь соглядатаи на каждом шагу. А она поедет впервые. Все для нее новое, незнакомое. Надо написать, как ехать и где искать его. А если не дадут паспорта, перейдет границу нелегально. Товарищи помогут.

Рау принес угля, добавил в печку и тихо вышел.

О стекла окон теперь ударялись капли косого дождя. На верстатке Блюменфельда глухо постукивали литеры, поскрипывало перо под нажимом руки Владимира Ильича, выводившего букву за буквой.

— Вот и все! — воскликнул наборщик, отходя от реала.

— Можете начинать передовую. — Ульянов, полуобернувшись, протянул ему первые листы.

Взглянув на прямые четкие строки, Блюменфельд сказал:

— Вы напрасно так тщательно. Будто для молодого наборщика. Я привык ко всяким почеркам. Даже Аксельрода читаю.

— Ну уж если Павла Борисовича разбираете, тогда я спокоен. А у меня уже остаются последние строчки.

Наборщик не отходил от бюро, и Владимир Ильич спросил:

— Вы еще что-то хотите сказать?

— Все то же. — Голос Блюменфельда звучал упрямо. — Для себя я закажу два чемодана.

Ульянов встал, одной рукой взял его за лямку фартука, тепло посмотрел в глаза:

— Понимаю, все понимаю, дорогой мой россиянин. И я бы тоже поехал с первым номером, но… Приходится удерживать себя. — Слегка дернул лямку. — Кто же будет набирать второй номер? Кто?

— Я, Вл… Я, геноссе Мейер, — поправился Блюменфельд.

— А ваша оговорка, между прочим, свидетельствует о недостаточной конспиративности. Да, да.

— Это от волнения. А о наборе вы не тревожьтесь: я быстро вернусь. Довезу, посмотрю, с каким огоньком в глазах будут читать наши рабочие…

— Вот это всего важнее. Что будут говорить рабочие — расскажете мне потом. Но поедете со вторым номером. Да, да. Только со вторым. Потерпите. — Владимир Ильич кивнул на печатную машину. — Постараемся сделать через месяц. Не позднее. Договорились?

— Ну хотя бы… А это как же?

— Повезет один латыш. Студент. Фамилия его Ролау. Запомните. А отдельные экземпляры, как договорились, отправим в переплетах книг.

Недовольно хмыкнув, Блюменфельд пошел к реалу.

Владимир Ильич снова сел на свое место, и перо побежало по бумаге с обычной быстротой;

«Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию, к которой потянется все, что есть в России живого и честного».

Вот и последний лист передовой готов для набора, и Владимир Ильич, взволнованный и сияющий, как перед большим праздником, отнес его к наборщику:

— Теперь дело за вами.

— Можете спокойно ложиться спать, — сказал Блюменфельд все с той же ноткой самоуверенности. — Корректура пусть вас не волнует. Еще не было случая…

— Помню, помню, — прервал Владимир Ильич. — И хочу верить в вашу типографскую непогрешимость.

4

Утро было такое же серое, как в предыдущие дни. Окна сверху донизу заплаканные.

В тесной типографии зажгли керосиновые лампы.

Настала долгожданная минута: Ульянов, Блюменфельд и типограф Рау стояли у машины, считавшейся скоропечатной. Дюжий вертельщик поплевал на руки, взялся за крюк, деревянное цевье которого было до блеска отшлифовано жесткой кожей натруженных ладоней, и, напрягая мускулы, повернул большое колесо машины; заскрежетали шестерни, пришли в движение печатные валы, запахло типографской краской, и влажный газетный лист лег на нетерпеливые руки Владимира Ильича.