Элена знает - Клаудия Пиньейро Страница 9

Элена, неразумная, решила остаться и наблюдать за смертью. Ей не хотелось пойти отдохнуть, как посоветовал кто-то из соседей: вернетесь завтра, Элена, с первыми лучами солнца. Как будто первые лучи солнца – это что-то хорошее. Да что знает этот человек о том, что значат для нее первые лучи солнца? Вновь открыть глаза. Солнечный свет – предвестник битвы, которая предстоит ей каждый день: приподняться в постели, держась за веревки, дождаться, пока ее мертвая спина отлепится от смятой простыни, опустить обе ступни на холодную плитку пола, попытаться рывком встать, потащиться в туалет, там попытаться сесть на унитаз, чтобы помочиться, спустить трусы, помочиться, попытаться подняться, подняться, снова натянуть трусы, влажные, перекошенные, пригладить складки, а потом, потом, потом всегда найдется следующее дело, как будто недостаточно того, что с первыми лучами солнца ей нужно тащиться в туалет. Проснувшись, Элена каждое утро вспоминает, что ее ждет. Если б можно было, она бы так и осталась здесь, на этом самом стуле, в бюро ритуальных услуг, возле гроба своей дочери, сидела бы, неразумная, глядела бы на смерть и притворялась бы, что этот день не закончился, а новый никогда не начнется. Но это – если б было можно. А так – работник похоронного бюро выгнал ее, сказал, по соображениям безопасности бюро на ночь закрывается. Кто же тогда приглядывает за покойниками? – спросила она. Времена меняются, сеньора, внимание больше нужно живым.

На следующее утро, совсем рано, сразу после первой таблетки, она вернулась. Первые два часа она сидела одна, но после девяти стали заглядывать те, кого не было накануне, а также те, кто был, но хотел сегодня проводить ее дочь в последний путь – Ритино тело опустят под землю, и там она останется навечно. В десять пришел отец Хуан, чтобы прочесть заупокойную молитву. А души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелью, и отшествие от нас – уничтожением; но они пребывают в мире. Аллилуйя, произнес отец Хуан. Аллилуйя, отозвались все. Опять эти неразумные, подумала Элена и спросила себя, что это за неразумные, о которых говорит отец Хуан: она сама – потому что думает, что ее дочь убили, или все, кто рядом с ней бессмысленно твердит «аллилуйя», как твердили бы по команде что угодно еще, или отец Хуан, который говорит о ее дочери как о праведнице, а сам всем, кто спросит, говорит, что Рита покончила с собой, а ведь для любого из его паствы это смертный грех. А может, неразумные – это доктор Бенегас, или инспектор Авельянеда, или соседи. Или Рита, или она сама. А кто же тогда разумный, кто праведник? Да пребудет милость Господня с нашей сестрой Ритой, да возьмет Он ее в свое царствие к жизни вечной. Элене хотелось бы верить в эту милость, и в это царствие, и в эту вечную жизнь. Но как не верит она словам священника, что прах мы и в прах возвратимся, так и сейчас она не может лгать ни себе, ни Рите. К чему молитвы? Она может перечислить улицы – от начала до конца, а потом в обратном порядке, она помнит слова «леводопа» и «дофамин», и поверженного императора, и сукуболезнь, и голого короля. Вот ее мантра, ее молитва, и ее Элена может прочесть что так, что задом наперед столько раз, сколько потребуется. Но к молитве отца Хуана она присоединиться не может, потому что это ложь. И пускай она все отрицает, пускай не признает правды, но свою молитву она носит внутри, как носит болезнь, эту суку-болезнь. Пускай ангелы небесные пребудут с душой Риты. Услышь нас, Господи. Молим за тех, кто остается на этой земле, особенно за ее мать Элену, дай им сил разлучиться с Ритой и отпустить ее со смирением и радостью, с той самой радостью, с которой Рита шла по земле. С какой такой радостью? – думает Элена. А может, другие, в отличие от нее, видели Риту радостной? Этот священник, что зовет ее по имени, или Роберто Альмада, который сейчас кивает в такт его словам? Помолимся. Услышь нас, Господи. Элена не знала, слушает ли Господь, но сама она прислушалась – и не различила радости, и не распознала ее в своей дочери – холодной, окоченевшей, похожей на пустой пакет. Смирение – да, потому что из смерти нет возврата, хоть дубовый у тебя гроб, хоть самый дешевенький, и неважно, услышит кто-то твои молитвы или некому их услышать, и неважно, оплакивает твою дочь целая деревня или никто не явился на похороны, – все равно из смерти возврата нет. Вскоре после второй таблетки настало время опускать гроб в землю. Одна из соседок помогла Элене встать. Работник похоронного бюро закрыл крышку гроба (бесстрастное лицо Риты исчезло из виду) и громко сказал: мужчины, кто хочет нести гроб, подойдите, пожалуйста. Элена услышала: мужчины, – но все равно подошла, не стала ни задавать вопросов, ни просить разрешения. Оторвала от пола левую ступню, пронесла вперед в воздухе, опустила и повторила всю последовательность снова, медленно, но уверенно направляясь к передней бронзовой ручке по левую сторону гроба, в котором ее дочь понесут на кладбище, встала перед отцом Хуаном и Роберто Альмадой, а по другую сторону гроба встали сосед, который подарил ей коробку от двадцатидевятидюймового телевизора, доктор Бенегас и хозяин ремисерии.

Им пришлось подождать, пока Элена займет свое место, пока развернется, чтобы стать лицом к двери, пока выпрямится, насколько позволит болезнь, и наберет воздуха в легкие, а потом правой рукой, которая лучше слушается, возьмется за ручку гроба, в котором лежит тело Риты, за первую ручку с левой стороны, за которую не взялся ни один из мужчин, и двинется, неся гроб с телом дочери к ее последнему пристанищу.

7

Усевшись наконец в поезд, который мчит ее к цели, Элена смотрит, как мимо проносятся деревья. Настало время заслуженного отдыха: сейчас ей больше ничего не нужно делать и можно просто смотреть, как деревья за окном гонятся друг за дружкой, убегая в сторону, противоположную ее движению. Силуэты домов и деревьев мелькают и стираются в ритме паровоза. Будто бы одно дерево проглатывает другое, будто один дом проглатывает другой. Элена следит за ними искоса, как может, глядя в окно уголком глаза. Она принимает ограничения, которые накладывает на нее болезнь. Глаза все еще верны ей, они смотрят туда, куда укажет Элена, хоть и утратили выражение. А вот шея окостенела, стала твердая, будто камень, ее подчинила себе болезнь. Показывает, кто тут хозяин. Тело Элены слушается Ее приказов, Она заставляет Элену потупить голову, будто от стыда. Несколько месяцев назад у нее начала течь слюна, и склоненная голова делает только хуже, потому что слюна не удерживается во рту. Мам, ты можешь не капать на обеденный стол? Слюна капает на блузку, и Элена всегда чувствует себя грязной. Рита каждое утро выдавала ей свежевыстиранный и выглаженный платок, чтобы она не закапала слюной весь дом. Сейчас у нее в сумке лежит такой платок, вот только стирать и гладить его пришлось самой. Тактика дочери не сработала – скомканные, закапанные слюной