Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина Страница 94

– Спроси у этого гада, – всхлипывала Муся, держа в руках новорожденного сына.

– Ну я никогда не поверю, что Митька такой зверь, что будет избивать кормящую мать. Может ты опять, что сказала? – продолжала допытываться Ирини.

– Сказала, сказала, что он и заслуживает…

– Что сказала?

– Сказала, что он хуже чечена.

Всхлипывающая Муся, после сих слов, сразу успокоилась. Ирини насмешливо подвела итог:

– Ну, а что ты тогда удивляешься? Это никому бы не понравилось.

– А, что я его назвала Чеченом? Я? – озлобленно спрашивала Муся. – Люди его так называют. Потому, что злой, как чечен.

– Ну ладно – Чечен, а… – Ирини прервала разговор: в тот момент комнату зашел Савва. Он только что пришел с работы. Надо было собрать ему на стол обед.

– Будешь Муся, кушать? – спросила она. Муся, отрицательно мотнула головой, отвернулась, все еще глотая слезы.

Савва посмотрел выжидающе на золовку. Та молчала, прижимала к груди ребенка.

– Ну что слезы льем? – спросил он.

Муся опять залилась слезами. Но ничего не говорила.

В ту ночь она переночевала у них, а наутро вернулась домой. Митька в это время должен был уйти на работу. На следующий раз, когда она опять с растрепанными волосами, но без ребенка ворвалась к ним, Митька бежал за ней с ножом. Савва попытался выбить нож, но не тут-то было. Хорошо Ирини успела втолкнуть ее в другую комнату и закрыть дверь. А сама стала перед дверью живой преградой. Митька толкнул ее, но она устояла, а тут и Савва подскочил, отпихнул его. Стал уговаривать и успокаивать брата. На этот раз Чечен был неумолим. Казалось, ничем его не убедить:

– Эта стервозная тварь живой отсюда не уйдет. Живой от меня не уйдет. – Разъяренное красное его лицо тряслось от злости. Не будь Саввы – точно прикончил бы.

Савва с трудом привел его в чувство. Перепуганная Муся с того времени слегка утихомирилась. Чечен пригрозил, что бросит ее окончательно и бесповоротно, если она не попросит прощения тут же при брате и невестке. Ей ничего не оставалось, как сделать это. Она боялась идти домой, и Савва пошел с ними. Через дня два, Слава Богу, все уладилось и снова супруги жили, растили своего Павлика. Он, кстати, был точным маминым портретом.

Теперь, оставшись без мужа, потеряв молоко, испуганная Ирини кое-как уложила дочь спать и бегом побежала к Мусе. Она встретила ее радушно, посадила за стол:

– Да некогда мне у тебя рассиживаться, Муся, – отказалась Ирини, – у меня ребенок некормленый, еле уложила спать.

– А что случилось?

– Не знаю, позавчера забрали Савву, а сегодня у меня пропало молоко, а дома как раз кончилась манка, и магазин, как назло, закрыт. Займи, мне пожалуйста, немножко на недельку, у меня и денег нет, все Савве отдала. Брат приедет, я с тобой рассчитаюсь.

Муся смотрела перед собой и ничего не отвечала.

– Ну, ты что молчишь? У тебя тоже нет манки, что ли?

– У нас есть манка, но она куплена для нашего сына, – отвечала Муся, все также глядя прямо перед собой.

Ирини встала. Кровь бросилась ей в лицо.

– Ну, до свидания, – голос ее звучал медленно и замороженно.

Она вышла, чувствуя, как резко побледнела. Она схватилась за плетень, боясь упасть. Голова кружилась. «Наверное, это у меня от всех переживаний», – подумала она. Немного оправившись, она быстро пошла к своей улице.

«Что же мне делать? Где же взять манки?» – стучало в голове. Занятая своими горькими мыслями она не сразу услышала, как кто-то ее окликнул, Ирини резко обернулась. Голос ей показался очень знакомым. И в самом деле, по другой стороне улицы опираясь на палку, шла бабушка Марии-Ксенексолцы, яя Сима. Яя знала, что Савву забрали, спросила, как поживает без него. Ирини грустно поведала о своем положении.

– Всего-то делов, – проговорила мягко яя Сима, – у меня дома много манки. Зубов то у меня почти нет, вот я и полюбила каши, особенно манную.

Она взяла Ирини под руку:

– Знаешь, что: возьми с собой дочку и приходи через полчаса, я ребенку сама сейчас же манку сварю, а, как пойдешь домой, еще дам. И ее потом можешь мне вовсе не отдавать.

Ирини заверила, что обязательно во что бы то ни стало отдаст должок и, счастливая, не шла, а летела домой за ребенком, не переставая удивляться, какие разные люди бывают на белом свете. «И что я удивляюсь, – сказала она себе, – греки есть греки! Разве можно их сравнить с русскими? И где только Чечен нашел ее?».

Маленькая Наташа плакала и уже видимо давно. От напряжения, она вся была красной, как мак. Так, кричащую, не переменив пеленки, она принесла ее к яе Симе. Каша уже дымилась. Увидев их в дверях, яя быстро налила в большую тарелку холодной воды, на воду поставила глубокую тарелку с жиденькой кашей. Ребенок прямо присосался к каше. Пока не съела всю тарелочку, основательно измазавшись, не успокоилась. Потом стала бить ручкой, требуя еще.

– Ну, красавица, пока хватит, а то испортишь свой желудочек, – сказала ей ласково яя. А через часика два еще покушаешь, ладно?

Глаза ребенка весело и сонно блестели.

– Надо бы ее подмыть, – виновато проговорила Ирини.

– А у меня есть горячая вода, сейчас разбавим и искупаем в тазике. И спать уложим. А сами в это время пирожков напечем: у меня тесто уже замешано.

Ирини удивилась ее энергичности. И когда бабуся успела сделать столько дел?

Наташа спала в тот день до вечера. Ирини забеспокоилась:

– Что ж она ночью будет делать?

– А ты оставайся у меня ночевать, поболтаем допоздна, пока снова не уснет. Мы уложим ее на сундук в комнате сына. Все будет хорошо, не беспокойся.

У Ирини выступили на глазах слезы. Никто так в жизни ей не помогал. Кроме, как в родной семье. Яя Сима, как будто угадала ее мысли:

– Мы же греки, должны помогать друг другу в трудную минуту.

Пробыв у яи Симы полтора дня, Ирини, как вроде, побывала где-то на отдыхе. Успокоились нервы. Ушло напряжение. Жизнь теперь не казалась такой уж тяжелой. Столько хорошего и интересного наслушалась она в гостях. Особенно, удивилась, как яя Сима отозвалась о ее малышке. Ирини потом часто рассказывала всем этот случай с малюткой-дочкой. А получилось так, что Наташа в тот день у яи Симы выспалась и выпросталась из пеленок, хотя Ирини пеленала ее крепко. Шлепнулась с высокого сундука, на который ее уложили и поползла на голоса, раздающиеся из-за двери. Две женщины безостановочно разговаривали,