Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России) Страница 98

Л. Тихомиров национального в этом явлении не видел, но в 1910 сделал такие заметки о характере российской прессы: "Хлёсткость на нервы... Односторонность... Не желают приличия, джентльменства... Не знают идеала, понятия о нём не имеют". И воспитанная этой прессой публика "требует бойкости, хулиганства, знаний не может ценить, невежества не замечает"42.

И, совсем с другого политического края, большевицкий публицист (М. Лемке) выразился о качестве этой прессы так: "В нашу пореформенную эпоху идеи стали дешевы, а информация, сенсация и наглое авторитетное невежество заполнили прессу".

Специфичнее, в культуре, горько жаловался в 1909 и Андрей Белый, уж никакой не правый и не "шовинист": "Главарями национальной культуры оказываются чуждые этой культуре люди... Посмотрите списки сотрудников газет и журналов России: кто музыкальные, литературные критики этих журналов? Вы увидите почти сплошь имена евреев; среди критиков этих есть талантливые и чуткие люди, есть немногие среди них, которые понимают задачи национальной культуры, быть может, и глубже русских; но то - исключения. Общая масса еврейских критиков совершенно чужда русскому искусству, пишет на жаргоне эсперанто и терроризирует всякую попытку углубить и обогатить русский язык"43.

В те самые годы предупреждал и дальнозоркий сионист Вл. Жаботинский, жалуясь на "передовые газеты, содержимые на еврейские деньги и переполненные сотрудниками-евреями": "Когда евреи массами кинулись творить русскую политику, мы предсказали им, что ничего доброго отсюда не выйдет ни для русской политики, ни для еврейства"44.

Российская печать сыграла решающую роль в предреволюционном кадетско-интеллигентском штурме на правительство; её настроение, властно им захваченный, выразил депутат Думы А. И. Шингарёв: "Пусть эта власть тонет! Такой власти мы не можем бросить и обрывка верёвки!". К месту здесь упомянуть, что 1-я Дума вставала в память жертв белостокского погрома (не соглашаясь, как мы видели, что то была вооружённая битва анархистов с войсками), 2-я Дума - в честь убитого террористом Иоллоса; но когда Пуришкевич предложил почтить вставанием и память убитых на постах полицейских и солдат - его за то лишили слова и исключили из заседания: разгорячённым парламентариям тогда немыслимым казалось посочувствовать и тем, кто охраняет простой порядок в государстве, необходимый для них же всех, и для общей спокойной жизни.

Верно заключил, но поздно, но в оглядку на прошлое из эмигрантской "Еврейской трибуны" 1923 года, член Союза полноправия А. Кулишер: "В русско-еврейской общественной среде перед революцией действительно были люди и целые группы, деятельность которых характеризовалась... именно отсутствием чувства ответственности за разброд в умах русского еврейства... распространени[е] неопределённого и легкомысленного "революционизма"... Вся суть их политики была в том, чтобы быть левее кого-то другого. Всегда оставаясь в роли безответственных критиков, никогда не идя до конца, они видели своё назначение в том, чтобы говорить: "Мало!"... Эти люди были "демократами"... Но были и демократы в особенности, так и именовавшие себя "Еврейскою демократическою группой", прибавлявшие это прилагательное ко всем неподходящим существительным, сочинявшие невыносимый талмуд демократизма... с целью доказать, что другие недостаточно демократичны... Они создавали вокруг себя безответственное настроение беспочвенного максимализма, отсутствие точного предела в требованиях. Это настроение проявилось с пагубными последствиями в революции"45. Разрушительность, истекавшая от той прессы, действительно была из самых слабых, уязвимых мест государственной России к 1914, к 1917 годам.

Но что же - та "рептильная печать" - то есть ползком перед властями, печать русских националистов? "Русское знамя" Дубровина - говорят, из рук выпадало, до того грубо и бездарно. (А кстати, было запрещено рассылать его в армию, по возражению генералов.) Вероятно, не намного добротней была и "Земщина" - не знаю, не читал обеих. Оскопились, одряхлели и с 1905 потеряли читателей и "Московские Ведомости".

Где же были сильные консервативные, радеющие о русских умы и перья? Почему не создали газет достойного уровня, но противовесных этому разрушительному вихрю?

А - к состязанию с гибкой мыслью и письменностью либеральной и радикальной прессы, столь обязанной в своей энергии и непрерывном развитии сотрудникам-евреям, русские национальные силы, медлительные благорастворённые умы, совершенно не были готовы тогда (и уж тем более сегодня). Вместо них высовывались озлобленные левой печатью, но совершенно топорные перья. Добавим ещё сюда: правые газеты еле-еле существовали финансово. А в газетах, содержимых, как писал Жаботинский, "на еврейские деньги", - прекрасная оплата, уже потому богатый набор перьев, и те газеты, все сплошь, прежде всего: интересны. При всём этом левая печать и Дума требовали закрытия "субсидируемой" печати" - то есть тайно и вяло субсидируемой правительством.

Государственный секретарь С. Е. Крыжановский подтверждал, что правительство поддерживало финансово более 30 газет в разных местностях России, но - безо всякого успеха: от отсутствия у правых - образованных людей, подготовленных к публицистической деятельности; отчасти - и от правительственного неумения. Способнее других был И. Я. Гурлянд - еврей из м.в.д., одинокое явление, - который под псевдонимом "Васильев" писал брошюры, и тайная экспедиция рассылала их заметным в обществе лицам.

Итак, у правительства был только сухо-бюрократический перечислительный "Правительственный вестник". А создать что-либо сильное, яркое, убедительное, чтобы открыто бороться за общественное мнение, не говорим уже Европы, но хотя бы внутри России, - царское правительство или не догадывалось, или не умело взяться, или это было ему не по силам, и не по смыслу.

На правительственной стороне долго выступало "Новое время" Суворина живая, яркая, с пульсом (впрочем, пульсом переменным - то за союз с Германией, то с неистребимой ненавистью к немцам), и увы, нередко путающая нужду национального возрождения с замахиванием на евреев. (И основатель её старик Суворин, умирая и деля имущество между тремя сыновьями, поставил им условие, чтобы они не продавали паев евреям.) Витте относил "Новое время" к газетам, которым в 1905 "было выгодно быть левыми... Затем они поправели, а теперь черносотенствуют. Разительный пример такого направления представляет [эта] весьма талантливая и влиятельная газета". Хотя и коммерческая, "это всё-таки одна из лучших газет"46. Она была очень обильна информацией и изрядно распространена - может быть, самая энергичная газета в России и, конечно, самая умная из правых.

А правые деятели? а правые члены Думы? Большей частью вели себя несоразмерно истинному соотношению своих сил и слабостей, действовали напроломно и тщетно, не видели других путей "защиты самобытности русского государства", как взывать к государственным антиеврейским запретам. Депутат Балашов выдвинул в 1911 -вопреки всему вектору времени, его ветрам программу: укрепить черту оседлости, устранить евреев от печати, суда и русской школы. Депутат Замысловский протестовал против того, что при кафедрах высшей школы, "по скрытой симпатии", оставляют или евреев, или эсеров, социал-демократов - как будто против "скрытой симпатии" можно убороться государственными средствами! - В 1913 съезд объединённого дворянства требовал (как звучало и в 1908 в 3-й Думе): пусть не брать евреев на военную службу, но и не допускать на гражданскую, земскую, в городское самоуправление и в присяжные заседатели.

Весной 1911 Пуришкевич, рьяно участвуя в травле падающего Столыпина, предлагал в Думе закраине: "Евреям строжайше воспрещается занятие в Империи каких-либо должностей в области государственного управления по любому из ведомств... в особенности на её окраинах... Евреи, изобличённые в посягательстве на занятие любой должности по государственному управлению, привлекаются к судебной ответственности"47.

Итак, правые винили Столыпина - в уступках евреям.

А Столыпин, входя в правительство весной 1906, вынужден был принять Манифест 17 октября 1905 как отныне сущее, хотя и взывающее к поправкам. Слишком ли поспешно, необдуманно, легкомысленно он был подписан Государем это уже не имело значения, предстояло его выполнять, предстояло в трудностях перестраивать государство - в соответствии с Манифестом, вопреки колебаниям и самого Государя. А из него неотклонимо вытекало уравнение евреев во всех правах.

Разумеется, антиеврейские ограничения сохранялись ещё не в одной России и не только в собственно России. В Польше, почитаемой тогда наряду с Финляндией как угнетённая, они ещё резче выражались от польских настроений. А, пишет Жаботинский, "о таком гнёте над евреями, какой существует в Финляндии, даже Россия и Румыния не знают... Первый встречный финн, увидев еврея за городом, имеет право арестовать преступника и представить в участок. Большая часть промыслов евреям недоступна. Браки между евреями обставлены стеснительными и унизительными формальностями... Постройка синагог крайне затруднена... Политических прав евреи лишены абсолютно". А в австрийской Галиции "в политическом смысле поляки откровенно смотрят на евреев как на материал для эксплуатации в целях упрочнения своей власти над краем... были случаи исключения учеников из гимназии "за сионизм"", всячески стесняются еврейские школы, проявляется ненависть к жаргону (идишу), и даже еврейская социалистическая партия "бойкотируется и преследуется польскими социал-демократами"48. Да и в среднеевропейском австрийском государстве ещё калилась ненависть к евреям и сохранялось множество частных и переменчивых ограничений, как например лечение в Карлсбаде: то - евреям вовсе нельзя, то можно только летом, а "зимние евреи" допускались лишь под особым наблюдением49.