Вионор Меретуков - Лента Мебиуса Страница 10

Пока дамы рассаживаются, король решает, кто из них мадам Бухман… Вероятно, та, что побойчее. Итак…

– Итак?.. – любезно произносит король, понуждая посетительниц начать беседу.

– Ваше величество! – как ни странно, но голос подает как раз та, чьи глаза – предположительно – только что любовались видом надгробных плит. Дама говорит настолько противным голосом, что короля так и тянет треснуть ее по голове чем-нибудь тяжеленьким, потом быстренько-быстренько доставить туда, откуда она, по всей вероятности, только что прибыла, и там, облив керосином, сжечь, а останки зарядить в пушку и выстрелить. Охваченный кровожадным желанием, король в ажитации ломает пальцами карандаш. – Ваше величество, мы вынуждены искать высокой защиты у вашего величества. Дело в том, что законы, установленные еще вашим достопочтенным дедом, королем Самсоном Первым, к великому сожалению, устарели.

Король, не мигая, смотрит мимо говорящей. Он увидел муху и думает все о том же: о непорядках во дворце, в королевстве… Конечно, муха не лошадь, и ей не прикажешь вылететь вон, но все же, как это скверно, когда муха безнаказанно летает в кабинете короля. Где-то у него в столе лежала мухобойка…

Он вполуха слушает бред старухи, иногда искоса поглядывает на нее, а та все говорит, говорит… Ее бледные губы, тронутые помадой, шевелятся с нарастающей быстротой… Как же несдержанны и глупы старики, думает король, неужели и я, если случится дотянуть до преклонных лет, буду таким же выжившим из ума маразматиком, как эта изможденная непосильной общественной деятельностью старушенция? А посетительница тем временем с остервенением набрасывается на охотников, промысловиков, на устроителей пушных аукционов, на владельцев собак, кормящих своих питомцев всякой патентованной дрянью, на хозяев кожевенных заводов…

Король незаметно бросает взгляд на ноги старухи. Ну, конечно, он так и знал, сапоги из крокодиловой кожи… Жалуется на охотников, старая сволочь, а сапоги носит из кожи половозрелого аллигатора! Грохнула крокодила и теперь рассуждает о милосердии… Хорошо ей рассуждать, обула свои ноги в удобные, мягкие сапожки, а невинное пресмыкающееся, которому бы жить да жить, ради того, чтобы эта старая лахудра красовалась в сапожищах из баснословно дорогой кожи, не дрогнувшей рукой какого-то бессовестного браконьера отправлено к праотцам…

Всё болтовня, болтовня, только время отнимают у короля… Он незаметно подает знак Нисельсону.

Начальник Тайной канцелярии умело и вежливо обрывает старуху.

– Его величеству угодно знать, – говорит он со змеиной улыбкой, – в чем суть вашего визита, чем конкретно его величество может помочь вашей организации?

– Необходимо согласие вашего величества, – с угрозой сверкнув желтым глазом, вступает в разговор другая посетительница, та, которая поначалу произвела впечатление главной и наиболее бойкой, – да, согласие вашего величества на утверждение нового закона, в соответствии с которым всякое насилие в отношении любого – подчеркиваю, любого! – в голосе старухи появляются истеричные нотки, – живого существа каралось бы как насилие над человеком! Это было бы в высшей степени гуманно и демократично, и мы, хотя бы в этом отношении (вот же подлая тварь! – думает король), обошли бы самые передовые страны мира! Мы в нашей Лиге защиты животных составили проект закона…

Вот даже как, думает король. Сидела, значит, идиотка, закон составляла… Он незаметно бросает взгляд под стол. Ну вот, он так и думал! И эта старая корова в сапогах из крокодила!

– Хорошо, – произносит король, поднимаясь и давая понять, что аудиенция подошла к концу, – хорошо, я подумаю… А вы, мадам, передайте то, что вы там… э-э-э, накалякали, по инстанции. Граф вам подскажет, как там и что… Граф!.. – Нисельсон наклоняет голову, давая понять дамам, что все будет сделано согласно воле короля. И всем своим видом показывая королю: будьте благонадежны, похороним бумаги в канцелярии, да так, что никакой Шерлок Холмс не отыщет…

Дамы с довольным видом кланяются и чинно шествуют к дверям.

– Позвольте один вопросик, – останавливает их голос короля. – Вот вы, мадам, сказали, что в отношении любого живого существа… А это значит, стало быть, как за убийство человека, так? А как быть с мышами, крысами, пауками, тараканами, клопами, ядовитыми змеями, всякими там крокодилами? – король красноречиво смотрит на сапоги из крокодиловой кожи. – С ними-то как быть? Прихлопнул муху, убил крысу или крокодила, и что?.. Отправляйся на каторгу, а если убил с отягчающими вину обстоятельствами, то есть по заранее разработанному плану, например, чтобы стачать себе сапожки из крокодила, что тогда?.. Клади буйную головушку на плаху? Так?

Штукатурка на лицах старух принимает похоронный оттенок. Но король сегодня настроен миролюбиво:

– Можете не отвечать, можете не отвечать… Это я просто так спросил… Исключительно из любопытства… Я долее вас не задерживаю. И проектик-то пустите по инстанции, чего уж там, раз написали…

– Если еще раз допустишь этих дур до моих светлых королевских очей, не быть тебе больше статс-секретарем и начальником Тайной канцелярии! – набросился король на графа после ухода посетительниц. – Кстати, я так и не понял, кто из них родственница этого мошенника Соловейчика?

– Это та, ваше величество, что была в черном траурном платке…

– Который носит в знак памяти по утраченной сто лет назад молодости? – неудачно сострил король. – Итак, один пункт долой, можно зачеркнуть… Осталось семнадцать… Что там у нас дальше?..

– Министр обороны маркиз Геракл Закс, Ваше Величество.

– Послушай, Нисельсон, как ты полагаешь, король я или не король?

– Король, ваше величество, конечно, король!

– Тогда почему я не свободен в своих поступках?

Граф молчит.

– Ну же!..

– Боюсь сказать, ваше величество…

– Смелей, мой друг, перед тобой самый милосердный и добрый король из всех, кто когда-либо правил Асперонией. Говори, я тебе приказываю…

– Власть короля в Асперонии ограничена…

– Ну и что? Это я и без тебя знаю… Ты лучше скажи, можно ли из этого извлечь какую-нибудь выгоду?

– Я думаю, что вы, ваше величество, и так извлекаете… Если бы вы, ваше величество, были полновластным хозяином королевства, то и ответственность за все происходящее в стране лежала бы целиком на вас… А так, получается, что и парламент за что-то отвечает, и прокуратура, и суды, и, конечно, кабинет министров… Только вы, ваше величество, ни за что не несете никакой персональной ответственности. Кроме вас в сходном положении находится, так называемая, третья власть, то есть пресса и телевидение… Ну, может, еще ваш садовник, который вечно забывает подрезать кусты роз, и это ему сходит с рук. Я полагаю, такое положение дел для вас, ваше величество, очень выгодно и удобно…

– Вот как? – оживился король. – Интересно, интересно… А ты, Нисельсон, за что-нибудь несешь ответственность? Можешь не отвечать: я сегодня по ватерлинию набит риторическими вопросами… Так вот, я отвечу за тебя, ты несешь ответственность за мое хорошее настроение… Понял? А теперь гони этого говенного министра взашей! Сегодня у меня нет ни малейшего желания таращиться на этого усатого солдафона, который будет битый час стоять, вытянув руки по швам, и мямлить о необходимости пополнить воинские склады стратегическими запасами пороха, свинца, мыла, гороха, соли и спичек. Будто ему, старому хрену, предстоит завтра на рассвете, с первыми петухами, когда нежаркое солнце зальет своим светом обширные пляжи Асперонии, канонадой из всех орудий оповестить мир об открытии боевых действий против Монако или Андорры! Помнишь, с какой решительностью он предлагал сбросить десант на столицу Вагании? Одного полка, говорил он, ему за глаза хватит, чтобы через полчаса подавить всяческое сопротивление и взять короля Вагании Карла в плен. А на кой черт мне сдался этот соня? Что бы я делал бы с этим долбаным Карлом? Открыл бы для него персональный концентрационный лагерь смерти емкостью в один королевский кубометр? Или показывал бы в цирке за деньги, как дикого зверя? Скажи, Нисельсон, ну почему у этих военных всегда такие глупые головы и такое неистребимое желание постоянно с кем-нибудь – подозреваю, безразлично с кем! – воевать?

– Они говорят, что такими были с детства.

– Какими такими?

– Воинственными, ваше величество…

– Да? Странно… Помню я этого Закса, когда он еще школьником был… Мы ведь с ним ровесники… Никакой он не воинственный был… Лупцевали его, нашего доблестного министра обороны, все кому не лень, вечно ходил с разбитой и расцарапанной рожей… А ты, Нисельсон, почему не воинственный?

– У меня были интеллигентные родители. Они хотели, чтобы я стал скрипачом…

– Да, я помню твоих интеллигентных родителей. Папа у тебя, помнится…

Нежное лицо графа становится пунцовым.

– Ваше величество!..