Владимир Исаев - Смотрящие вверх (сборник) Страница 10

– Ну, вот Светкой и назовём, – сказал я, раздавая карты.

Сыграв партию, мы услышали шорох: Светка подбежала к своим тарелкам и начала тыкать свой нос в каждую из них. Надо ли говорить, что карты были сразу заброшены – начиналось представление! Поев, она стала носить продукты в нору короткими перебежками. Там, как всегда на подхвате, стояли мышиные сыны и дочери. Они не выходили. Видимо, мать не разрешала бездумно рисковать жизнью и запрещала прохаживаться возле трёх пьяных, пусть и добрых мужиков. Я посмотрел на будильник: было ровно семь часов вечера.

– Охренеть, она ж меня разбудила в семь утра! Мы бы проспали, будилу ведь никто не завёл! И сейчас пришла в семь, – я зачем-то крутил будильник в руках.

– Ну вот, теперь нам и будила не нужен, хе-хе, – Ромыч оторвался от просмотра бесплатного цирка, – умная тварь, согласись!

– Далеко не дура, – сказал водитель и разлил спирт по стаканам.

– А почему ты на троих разливаешь? Нас же четверо, – я взял бутылку и плеснул разбавленного спирта в пластмассовую крышку.

IV

Утром, ровно в семь, меня разбудил тихий, ненавязчивый шорох: Светка сидела возле своих тарелок.

– Вставай, братва! Мышу кормить – да на работу! – я полез за сапогами под кровать.

– Надо бы пивка подлить Светке, а то она тоже вчера усугубила с нами, – Ромыч плеснул «Жигулёвского» в крышку. – Вот и порядок, подруга, сейчас лучше станет.

Так прошло десять дней. Светка, как по часам, приходила ровно в семь утра и семь вечера. Она ела и пила вместе с нами, а потом кормила своих детей. Вообще, своей заботой о потомстве, храбростью и решительностью она просто купила нас с потрохами! Мы так привыкли к ней, что вряд ли я могу описать словами эту, мягко говоря, странную дружбу. Тем более она казалась странной в этой дыре, где с нами из жителей никто даже не разговаривал, но почему-то дружили мыши.

Утром на одиннадцатый день знакомства я проснулся от яркого солнечного света. Луч пробился сквозь пыль и грязь окна и расплескался радугой на моём лице. Посмотрев на будилу, я вскочил:

– Мужики, девять часов! Проспали!

Ромыч повернулся на кровати:

– О, а Светка где? Почему не разбудила?

Точно! Светки не было! Мы рано легли спать и оставили ей пайку, но она оказалась нетронутой.

– Светка! Светка! Светка! – все ходили и топали по полу. – Может, спит?

Но её нигде не было.

Отработав последнюю смену, мы пришли в комнату собрать свои вещи, между делом продолжая звать и искать Светку; не хотелось уезжать не попрощавшись. Не по-русски это…

– Слышь, Ромыч, денег-то у нас совсем нет, – я смотрел под кровати, где валялось несметное количество стеклотары, – давай бутылки сдадим, пива купим хотя бы. За отъезд, то да сё.

– Давай. Не на себе ж тащить. В городе и сдадим.

Бутылок получилось два больших мешка. Быстро погрузив их в машину и оставив на прощание несколько открытых банок тушёнки и булку хлеба возле норы, тронулись. Мы уезжали: из каждого двора, дома, курятника за нами пристально следили глаза. Так нас провожали. По-другому здесь уже не умели.

V

В городе мы сразу же нашли приёмный пункт. В мрачном, тёмном подвале нам дали пустые ящики. Я, Ромыч и водитель в быстром темпе заполнили их бутылками.

– Принимаем только чистую тару, – огромная женщина профессионально трогала горлышки, проводя по ним пальцем и считая посуду, – вот эту забирайте! – она вытащила бутылку и отдала нам. – На хрена мышь-то туда засунули? Вы б ещё насрали туда, демоны! Всё шутки шутите! А если б не я, а Валька была? Да тут бы вам и конец пришёл, оглохли бы от крика!

Она вдруг замолчала от внезапно возникшей мрачной тишины. Мы стояли и смотрели на бутылку: там была мёртвая Светка.

Если кто видел нашу процессию со стороны, тот мог бы подумать, что троим мужикам то ли делать нечего, то ли выпить негде: на пустыре, выкопав небольшую могилу, мы похоронили Светку.

– Ну, всё как у людей, гляди, – водитель присел на сломанное маленькое деревце. – Видимо, по утру сушняк долбил, а пиваса не плеснули. Она и пошла искать, да залезла в бутылку – там же оставалось немного… А обратно уже не выйдешь – тишина, скользко. Вот ведь и не догадались там посмотреть. Научили, на свою голову, бухать… Ну, всё как у людей получилось…

Мы с Ромычем стояли и пили пиво: обратная дорога действительно очень тяжёлая и очень скользкая. 

Балкон

Если вы спросите, боюсь ли я высоты, отвечу «да».

Почему?

Дело было так. В начале семидесятых годов прошлого века мы жили на пятом этаже в однокомнатной квартире. Мы – это папа, мама и я. Был мне тогда год и месяц от роду. Ходил я так себе, поэтому в основном ползал и валялся в кровати. На руках меня носили в одном случае. Если сильно орал.

Из маминых рассказов о моём раннем прошлом складывалось впечатление, что я был человеком буйного и капризного характера, поэтому без подготовки со мной не всякий-то и справлялся. В нашей семье говорят, что когда папа посидел со мной дома месяц, то, выходя на работу, плакал от радости. Раньше ж как было: ребёнок родился, год на воспитание маме – и всё, на работу давай, а дитё в садик. Так вот чтобы продлить мне радость семейного счастья, папа и взял месячный отпуск сразу после годичного маминого. Но отпуск кончился, а с садиком что-то не получилось, поэтому к нам приехала бабушка (мамина мама, значит): понянчить да молодым помочь. Меня одного ещё рановато было оставлять и на работу не сильно с собой возьмёшь. Вот и оказалась бабушка у нас дома как нельзя кстати.

Уж не знаю, на какой день пребывания бабушки это произошло, но я вдруг стал дико орать и брыкаться, чем ввёл бабушку в ступор. Оправившись от первого шока, она сначала пела мне песни, качая на руках. Когда руки устали, бабушка убаюкивала меня в кроватке, но я всё голосил и ругался. Тогда она начинала плакать со мной, но и это не помогало. И тут бабуля решила меня выгулять, чтобы я подышал свежим воздухом и успокоился. Но так как дело происходило на пятом этаже, то спускаться на улицу была целая проблема: старый да малый, что с нас взять. Но выход из сложившейся ситуации был найден – балкон.

Одев меня, бабушка со мной на руках вышла «на воздух». На улице светило солнце и пели птицы: весна вступала в свои права, но я был чем-то сильно расстроен и, не замечая пробуждения природы, плакал навзрыд, орал и дёргался во все стороны. Бабушка продолжала петь колыбельные, качая меня на руках. Но, как я и говорил, уже в то время я был мужик резкий и противный, поэтому, изловчившись, я оттолкнулся от бабушки ногами.

Балконы в нашем доме, и не только в нашем, были настолько узкие и маленькие, что до сих пор непонятно их предназначение. Внутри мог поместиться только маленький, смелый и уравновешенный человек, да и то если уж сильно надо. Единственное, что там можно было делать – сушить бельё. Для этого на двух параллельно приваренных стальных трубах были привязаны пять проволок.

Вот на эти проволоки я и упал.

Да так и остался лежать на спине, раскинув руки. Бабушка оцепенела. Что характерно, я сразу замолчал и не двигался: понимал ли я, что подо мной пятнадцать метров тишины и асфальт? Но бабушка, видимо, понимала. Точно очнувшись, она в долю секунды подхватила меня и сгребла в охапку.

Здесь надо заметить, что бабушка была не из того теста, что наше сопливое поколение, которое только и делает, что ноет о повышенном холестерине да путается в сортах и названиях колбас и сыров, а в промежутках боится вампиров в кинотеатрах. Бабушка родилась и полжизни прожила в Забайкалье, в таёжном посёлке. Когда в сорок первом началась война, ей было тринадцать лет, а уже в четырнадцать она получила медаль «За трудовую доблесть», ибо с утра до ночи работала на военном заводе. Иногда из еды была только лебеда: и на первое, и на второе. В общем, что такое трудности жизни и какими бывают нервные потрясения, она знала не понаслышке. И жизнь во всех её ипостасях изучала не по рассказам и комиксам, а, что называется, в натуре.

Так вот после того, как бабушка молча прижала меня на балконе, она молчала два дня: просто сидела на стуле и молчала, ни с кем не разговаривая и не отвечая на вопросы. Папа с мамой пытались узнать, что же произошло. Я говорить внятно не мог, поэтому спрашивали в основном бабушку. Ничего не добившись и оставаясь в глубоком недоумении, родители отправили её домой. Так она и уехала. Потом, конечно, бабуля пришла в себя, но маме рассказала эту историю спустя десять лет.

Мама мне её и рассказала. Спустя ещё десять.

Но, видимо, тогда, спиной на проволоке, боязнь высоты и закралась мне в голову. Скорее всего, я что-то увидел в глазах бабушки. Знаете, иногда глаза человека могут показать многое такое, что и телевизор не всякий сумеет.

Хотя это всё так – домыслы и предположения.

Правда одна: я тогда не упал. 

Гитара с розовым бантом

Научиться играть на гитаре была моя idee fixe с самого рождения. Если сказать точнее, то идея сформировалась, когда я в первый раз услышал битлов: отец их обожал, и, понятное дело, полюбить в музыке нечто другое я не мог по определению. Все шедевры ливерпульской четвёрки изучались наизусть, затирались плёнки и магнитофонные головки, но гитара…