Нодар Хатиашвили - Дьюри, или Когда арба перевернется Страница 11

– Век – живи, век – учись, – вспомнил Дьюри пословицу, поражённый прочитанным. Дочь переживала то, что и он, как ни странно. Такие разные люди, с совершенно разным жизненным опытом и вдруг на тебе…

Ему захотелось встать, пройтись, освободиться от навалившихся мыслей и чувств. Он машинально взял Цилике на руки и, убаюкивая её как младенца, зашагал по комнате. Кошка даже замурлыкала от удовольствия, однако Дюри не обратил на это внимания, он был полностью во власти своих дум:

– Я имел дом, но не имел своей комнаты. Чилла не имела ничего, но имела свою комнату. Я видел многое, она ничего. Я любил свою жену, а она не любила свою мать. Я хотя и любил, был одинок, так как меня не любили. Ты одинока потому, что не любишь. Ты одна именно из-за этой непосильной ноши, которую твоя мать взвалила на тебя. Так же, как я на работе. У нас с тобой не было ни времени, ни желания иметь друзей, мы вспоминаем о них только тогда, когда чувствуем потребность в них, а их надо искать, но для этого надо много времени и желания. Всё надо делать в своё время. Раньше не было времени, оно принадлежало только Ице, сейчас оно есть, но. – устав ходить, да баюкать кошку, Дьюри решил сесть и продолжить читать. Устроившись удобнее, положив Цилике себе на колени, Дьюри, погладив её, сказал: – Любишь ты, Цили, хорошую жизнь. – И кошка как бы ему в ответ постаралась удобнее устроиться у него на коленях. Дьюри ласково посмотрел на кошку. В его голове после раздумий вдруг сложился неожиданный афоризм: «Если век проживёшь с открытыми глазами, не перестанешь удивляться». Он придвинул рукопись поближе и начал читать дальше:

«…Вскоре мама настолько отяжелела, что с трудом передвигалась по квартире. Я помогала ей, насколько могла, по хозяйству. Мама стала добрее ко мне, мы часто говорили о чём-то будничном, но, ни о чём серьёзном, иначе я бы запомнила.

Перед мамиными родами у меня появилась подруга. Я страшно обрадовалась её появлению, тем более что не я добивалась её дружбы, а она. В первый же день она мне сразу выложила, что влюблена в одного мальчика из соседней школы и потащила меня к этой школе, чтобы показать его. Мы простояли у школы битый час, замёрзли, но его так и не дождались. Меня очень заинтересовал мальчик, конечно, интересно посмотреть на человека, в которого влюбилась моя подруга Марта, но для меня намного интереснее, как он будет отвечать на её любовь. Во-первых, мне до этого казалось, что любовь – удел взрослых, а мы ещё дети. Во-вторых, я ещё никогда не испытывала этого чувства. Может, кто-то мне порой и нравился, но как музейный экспонат, которым любуешься, но знаешь, никогда не будет твоим, и поэтому не мечтаешь владеть им.

Вскоре нашим ежедневным маршрутом стало проходить мимо этой школы с остановкой возле неё. И в один прекрасный день мы, наконец, увидели Его. Мальчик как мальчик, ничего особенного. Сколько я ни пыталась увидеть в нём что-то особенное, выделить его среди других мальчиков, в которых никто не влюблялся, не могла, а Марта им бредила. Когда мы с ним познакомились, он совершенно разонравился мне, но ради Марты, для компании, мне первое время надо было выслушивать его бредни. Мы гуляли вместе и я с трудом сдерживала раздражение от глупостей, которые он говорил, что остановить Марту не могло, она от его присутствии настолько терялась, что говорила с ним только я. На одно свидание я не пришла, что-то надо было сделать по дому, но они пришли ко мне домой в беспокойстве, не случилось ли со мной что – нибудь. На моё счастье, мама вскоре родила, и у меня был прекрасный предлог больше не встречаться с ними, хотя я и привязалась к Марте и потом часто скучала и думала о ней. Мама родила нам ещё одну девочку, назвали её Тыко. Всем она нравится своим характером. Она настолько спокойная, что даже когда намочит подгузники, не плачет, а когда голодная – чуть похныкивает и сразу замолкает, когда получает грудь или соску. Она не то, что Габи. Впервые я почувствовала неприязнь к Габи, когда ей было около трёх лет. У меня, которая чувствовала напряженность отношений отца с матерью, была одна отрада – мои игрушки. Я за ними ухаживала, любила их и подолгу с ними играла. Я с такой нежностью и трепетом относилась к ним, что, несмотря на их возраст (уже около 5 лет), они выглядели как новенькие. Только уголок, где находились мои игрушки, напоминал о былой, полной достатка жизни нашей семьи. Играя со своими игрушками, я забывала грубую повседневность. С годами игра принимала болеё осмысленный характер. Куклы мне заменяли подруг, которых я не имела из-за того, что намного переросла одноклассников, и с ними мне было не интересно, во-вторых, они грубы, бестактны, как взрослые. Габи тоже хотела играть куклами, но я не давала их. Тогда Габи начинала плакать в присутствии родителей, потому что она знала, что в другом случае слёзы ей не помогут. Плакала она до тех пор, пока у родителей не сдавали нервы, и тогда вмешивались или отец, или мать. Разговор развивался по следующему стандартному сценарию:

– Габи, девочка, почему ты плачешь?

– Чилла не даёт куклу.

– Чилла, ну как тебе не стыдно, ведь это твоя сестра, дай ей поиграть.

На что я, конечно, возражала, что Габи её испортит. Кто-нибудь из родителей, естественно, требовал:

– Не испортит она твою несчастную куклу, ну дай ей сейчас же.

Я пыталась объяснить, что в прошлый раз она поломала руку у моей куклы.

Само собой ответ был один и вполне ожидаемый:

– Ну и пусть ломает, для чего тебе игрушки, ты уже взрослая.

Кончалось обычно тем, что я убегала плакать, но иногда оставалась, и наблюдала за Габи. Как только та делала с куклой что-то не так, я набрасывалась на Габи, отнимала куклу, та, естественно, пускалась в рёв. Если родители были поблизости, те опять вмешивались.

Так постепенно она мои игрушки испортила или поломала. Она и вправду не играла с ними. Как только игрушка оказывалась в её руках, она срывала свою злобу на бедных игрушечных зверятах, начинала издеваться над ними. Но одну куклу я всё же не давала ей ни под какими уговорами и угрозами родителей. Я прятала свою любимую игрушку на чердаке, но в один не слишком прекрасный день Габи и до неё добралась и оторвала ей голову. Когда я увидела, что кукла без головы, я избила Габи. Во мне накопилось столько злости и ненависти, что я готова была оторвать голову своей маленькой сестре, как она моей последней и любимой кукле. Как мне хотелось в тот раз с ней расправиться! Теперь я, конечно, рада, что у меня не было, и нет столько сил, а то: чем чёрт не шутит, когда бог спит.

После родов мама вскоре поправилась настолько, что начала хозяйничать дома. Гости к нам не приходили. Отец приносил с базара продукты, мама вкусно готовила. У меня появилось свободное время. Я подолгу задерживалась после уроков с Мартой. Меня начали интересовать мальчики, правда, не так, как Марту, которую интересовал только секс. С ними было лучше, чем с девочками, хотя и с ними я не могла найти ничего общего, но их присутствие хотя бы что-то обещало, если не сейчас, то в будущем.

В нашем классе мальчики делились на три группы: мальчики, как девочки, у которых в голове только тряпки и секс. Мальчики, которых ничто не интересует, кроме машин, и денег их родителей. Мальчики, которых интересовало всё, кроме выше перечисленного. К сожалению, я обратила на него внимание, когда у меня становилось всё меньше свободного времени.

Ица перестала кормить Тыко и всё чаще уходила к своим подругам. Всё хозяйство снова сваливалось на меня. Миклоша я знаю ещё со второго класса. Он всегда учился хорошо, но редко оставался в школе после уроков, так же, как и я. Хорошо помню, что ещё в младших классах кто-то сказал, что он убегает домой, чтобы подольше зубрить уроки. И все согласились с этим, ни у кого в классе на протяжении нескольких школьных лет даже не возникло никакого сомнения, что всё обстоит именно так. Все пользовались его подсказками, списывали с его тетрадей домашние задания. Для всех он был ходячим справочником и только. Это почему-то его устраивало. В классе у него не было ни друзей, ни врагов. Обратила я на него внимание совершенно случайно. Несколько девочек говорили на излюбленную тему: о сексе. Я хотя и не люблю обсуждать эту тему, но вдруг влезла в разговор, сказав, что не понимаю женщин, которые замужем и всё же ищут себе любовь на стороне. Никто из моих подруг и не собирался понимать таких женщин, подобных женщин обычно обзывали одним известным мерзким словом, которое, подобно звуку пощёчины, стояло в ушах. Впервые я почувствовала стыд за мать, хотя это слово совершенно несовместимо было с образом Ицы. Всё восстало во мне против столь несправедливого, как мне казалось, обвинения, и хотя многим в маме я была недовольна, все мои подруги стали вмиг мне противны. Я готова была плюнуть всем в их противные мерзкие лица и немедленно доказать своим подругам, что они жестоко ошибаются. Я готова драться со всеми, но в горле застрял какой-то комок, слезами наполнились глаза, лица девчонок передо мной расплывались… Стараясь спрятать от них своё лицо, я резко повернулась и побежала домой. Подходя к своему дому, я плакала от обиды за мать, но идти туда мне не хотелось. Однако что мне делать здесь, возле нашего дома? Свернув в первый попавшийся переулок, я вдруг наткнулась на Миклоша. Мы удивлённо посмотрели друг на друга. Может быть, и он подумал про меня, что я его преследую, как я подумала о нём. Когда же мы выяснили, что оба живём поблизости от этого места нашей случайной встречи, то дружно засмеялись. Мы немного погуляли, а на прощание Миклош мне посоветовал прочитать „Мадам Бовари“. Я впервые слышала это название, поэтому от смущения только пробормотала: „Конечно, конечно“. На другой день по дороге домой он достал из сумки книгу и, протягивая её мне, сказал: „Возможно, у вас такой книги нет“. Я опять засмущалась, даже не посмотрела на заглавие и быстро сунула книгу в сумку. Придя домой и, вытащив роман из портфеля, я прочитала его название: „Мадам Бовари“. Сразу начала читать, но тот далёкий мир не трогал меня. Дома было много неотложных дел, и только по вечерам, закончив уроки, несколько раз я начинала его читать, но засыпала. Вскоре я даже перестала вспоминать об этой книге, когда ложилась спать. Прошло несколько месяцев. Я совершенно позабыла о книге, тем более что Миклош о ней даже не заикался. Как-то раз, когда я в спешке собирала учебники в школу, мне под руку попалась и книга Миклоша. После уроков я чистосердечно призналась ему, что не смогла прочесть книгу, совершенно не было времени, но не принесла её, так как надеюсь её всё-таки прочитать. Он улыбнулся и сказал, что дарит мне эту книгу на память. Я, конечно, поблагодарила его и обещала, что обязательно поговорим о ней с ним, как только прочту. Он ответил, что готов ждать, и смущенно улыбнулся. Ему пришлось долго ждать. Мне всё больше и больше приходилось работать дома. Я с трудом успевала готовить уроки, ведь на мне уже висели как гирлянды Габи и Тыко, благо Тыко была спокойным ребёнком, зато Габи чем старше, тем становилась хуже. Особенно при родителях, когда чувствовала около себя защитников. Она исподтишка делала гадости, но стоило мне заметить её проказы, как она с воплем о помощи бросалась под защиту взрослых. Первое время я старалась внушить ей, что смогу отплатить ей за всё, когда мы останемся одни, но на неё это не подействовало. Несколько раз я её отлупила, когда дома не было родителей, но и это не очень помогло. Вскоре я смирилась, у меня просто не хватало сил на всё и всех. Я недосыпала, ложилась поздно, вставала рано, часто с головной болью. До школы надо было принести из магазина для детей молоко, какао, кефир, хлеб. Накормить их да бежать в школу. В повседневной суматохе я абсолютно перестала чувствовать время. Пролетела осень, наступила и растаяла зима, расцвела и отцвела весна. Я повзрослела, но ничего в моей жизни не изменилось. Наконец кончились занятия в школе. Наступили летние каникулы. Я так много ожидала от них, что если бы даже всё сложилось хорошо, то я всё-таки была бы разочарована. У меня начала расти грудь, и мне уже стыдно было бегать перед отцом по дому в одной сорочке, как раньше. Пока я собиралась прочесть книгу и поговорить с Миклошем, он уехал отдыхать к бабушке в деревню. Это сразу изменило мои планы. Книжку я отложила до его приезда, чтобы не забыть, о чём говорить с ним. Мне и самой хотелось немного отдохнуть. Однако первые несколько дней я чувствовала себя не в своей тарелке. Было много свободного времени. Но вскоре моё свободное время кончилось. Дни полетели быстрее, и вот уже наступила пора снова идти в школу. Я чуть не заплакала от огорчения.