Майя Кучерская - Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник) Страница 12

Это вовсе не единственное, я начал спрашивать элементарное, чтобы понимать, какая ты. Невидимки не сильно привлекают :)

Она не ответила. Позвонила в телефонную компанию выяснить, можно ли занести в черный список нежеланного автора эсэмэсок. И услышала – нет, нельзя. Черный список распространяется только на звонки – он будет звонить вам и не дозваниваться. Против эсэмэсок компания бессильна.

Новый конверт между тем уже ждал ее, он пришел во время разговора с оператором.

Я ростом 182, темный, длина волос средняя, глаза зелено-серые, худощавый, среднестатистическое лицо.

Она пыталась его представить – и не могла, запиналась.

Среднее, серые – внезапно она вспомнила, как однажды ее обокрали в метро. Парень, стоявший рядом, незаметно вытащил кошелек из кармана куртки, она обнаружила пропажу сразу же, в очередной раз ощупав карман – подняла глаза, и не было сомнений: вор стоял прямо перед ней, в вечерней тесноте, сбежать ему было некуда, вот он, и вот зачем он так навалился, когда вагон качнуло, и он, и она стояли у самой двери, он явно готовился выскочить на следующей станции. Она жадно всматривалась в него: одет он был незаметно, серая курточка, темный шарф, бледное лицо, в котором тоже не за что было зацепиться. Вот это, наверное, и значит «среднестатическое» лицо, у них там, видимо, отбор, в их шайке. Носатых, усатых, волосатых в карманники не берут.

А Яша бы наверняка сгодился – правда, он написал, что – «темный». Смуглый или это про волосы? Все, помимо внешности, оказалось значительно четче: жил Яша вовсе не в Дельфах, а на метро «Сокол», работал юристом-консультантом на метро «Добрынинская», в офисе; как и она когда-то, был нездешним, приезжим, «окончил не в Москве» и по-прежнему жаждал встречи! Поджидая, каждый день он желал ей спокойной ночи, а если она долго не отвечала, исправно поскуливал: «Соскучился! Явись, родная!» Она выяснила наконец, сколько Яше лет. 26.

Это было забавно. Ему что, негде познакомиться с девушкой?

«У меня двое детей. Я замужем и люблю своего мужа», – написала она ему еще в самом начале. И добавила, поколебавшись: «Мне 37 лет!» Прибавила себе год, чтобы Яшу сразить. Одиннадцать лет – бездна. Но Яша оставался невозмутим и все равно просил о встрече, то жалобно, то с напором, она однообразно и уже устало отнекивалась, тогда он писал что-то вроде: «Я и не принуждаю, дорогая, приятных сноф».

Года два тому, позапрошлой весной, немолодой уже препод с их курсов тоже начал было приударять за ней, уверял, что без памяти влюбился, успел даже написать и несколько сообщений, повторял абсолютно те же слова, буквально – как я скучаю, я не принуждаю, и, ужас! точно так же сдабривал свои послания намеренными орфографическими ошибками – так им казалось обаятельнее? Теплей? Тому она просто не отвечала никогда, и отвял. Но два года назад Лешик был малышом. Два года назад сын крепко держал ее за руку беспомощностью, зависимостью, звериной любовью, к тому же постоянно хотелось спать…

Препод, кстати, уволился довольно быстро, и сейчас она не могла даже вспомнить, как его зовут, но вот эти «прасти», «скучаю па тибе», «драствуй» вспомнила и думала горько: прорезей, сквозь которые проливаются чувства, страшно мало. Две-три. Все те же ошипки. Беден язык любви – людям нечего сказать, кроме как щелкать друг в друга двумя-тремя-четырьмя пустыми желудями!

Спустя неделю Яша снова вернулся к любимой теме – он всего лишь хотел ее представить. Ты стройная или прекрасными формами обладаешь?

Почему ничто, кроме форм, их и в самом деле не волновало? И эти инверсии… Она отвечала теперь на третье, четвертое его письмо лениво, сонно. Близилась зима. Пора было погружаться в спячку.

Яша, Яша. У меня все в порядке с формами. Теперь еще и фитнес с тренером дважды в неделю – никто не дает мне моих лет. Девчонка!

Но если всех как одного только это – что ж, она выйдет за лучшего, самого спокойного и надежного, с собственной квартирой и автомобилем спортивным, владельца небольшой торговой сети.

Няте, своей начальнице и подруге, прямо на работе она все-таки рассказала про Яшу-два. Няте было некогда, но она успела покрутить пальцем у виска и выпалить, расстрелять ее, грассируя (Нята не выговаривала «р»): «Красавица ты моя, ты не знаешь о нем ни-че-го. Может быть, это серийный убийца? Или маньяк? Доиграешься – вцепится и не отпустит, и ты так хочешь встретиться с этой… голодной пустотой? На что ты вообще готова? Был у меня похожий случай, не знала, как отделаться потом, – только не это, поверь! Ну, хочешь я тебя с моим братом двоюродным, Шурой, наконец познакомлю, он меня даже просил, но о тебе я не подумала, конечно…»

Она слушает, кивает и, едва прощается с Нятой, получает очередную эсэмэску-мольбу. И две новые на ночь. Похожего содержания.

Утром она соглашается. Довольно. Разрубить все немедленно или спаять. Хватит медлить. Хватит тянуть. Раньше или позже, вчера или завтра – один черт. Все ясно как божий день.

Она пишет ему по-деловому, без лишних уточнений.

Завтра, в 17:30, адрес, название кафе. Сможешь?

Яша оторопел. Яша даже не сразу ответил. Через две минуты. Целых две минуты она ждала. И вот: Любимаямилаякакясчастливконечноконечноконечносмогу!!!

До встречи нашей!

Уф.

Свидание назначено в ее фитнес-время. Лешика из сада заберет, как обычно, няня. Звонок тренеру – и вот уже тренировка отменена.

На что ты готова? Нята, Нята!

На всё.

День проходит так тяжко, так ужасно, что даже Яша умолкает. Точно не веря скорости исполнения своих несбыточных мечт, молчит. Только ут-ром написал, уточнил, подтвердил – и «До вечера, восхитительная, любимая! До встречи, родная моя!» Пока она собирается, по радио подробно рассказывают про человека, расстрелявшего на почве несчастной любви сослуживцев (сотрудников небольшой туристической компании). Тех, кому он мстил, в конторе, правда, в тот момент не оказалось – один человек скончался на месте, ранено… Она выключает, не дослушав.

На улице – промозгло, сыро, пронизывающе. Она идет с открытым лицом. Зачем кутаться? Теперь уже неважно. Самолет вот-вот пойдет на вынужденную посадку, которую вряд ли успеет сделать. Ноябрь. Порывы ледяного ветра, зовущего снег. Слишком легкий плащ, зато красивый, она в нем еще стройнее, широкая темно-синяя шаль окутала шею, ложится на плечи, тоже элегантно, но почти не греет, шляпка – с этого сезона они снова в моде – надвинута на лоб, и все равно продувает насквозь.

Вот-вот с неба прольется мелкий сырой. Сумерки белые. Черные лужи. Она их переступает, обходит, зачем-то и каблуки еще! Вот уже и зеленая вывеска кафе проступает сквозь изморозь, сияющую в люминисцентном свете взвесь. Горят в гирлянде цветных фонариков кафешные окошки – здесь уже начали отмечать Новый год.

Интересно, он выстрелит сразу или сначала все-таки выпьет с ней кофе? Например, капучино? Или эспрессо двойной?

Ни один человек не знает, что она идет вот сюда. Что она здесь. С Яшей. Значит, его не найдут. И ее. Конечно, никаких выстрелов не будет, покормив, он поведет ее прочь, в одному ему ведомое место. Мобильный сразу же отберет, симку выбросит. А там и…

Не менее вероятно, что он не станет торопиться и сначала постарается заинтересовать ее, очаровать, привязать покрепче и только потом невзначай позовет в гости? Но может быть, все и вовсе невинно, и этот юрист в начале карьеры жаждет обычного дружеского общения, почему она думает о нем плохо? А все эти неуклюжие вопросы про фигуру оттого, что он не знает, о чем еще можно спрашивать особу женского пола? Он бы и рад о другом, но он просто не знает! Может, это самый обыкновенный замерзший щенок? С зелено-серыми глазами, среднестатистическим лицом. На мгновение ей кажется, она слышит грохот его запуганного сердца. Шум его дыхания прямо над ней.

Она быстро поднимается на три ступеньки, покрытые зеленым антискользким покрытием, – в тепло, скорее! Изо всех сил тянет на себя громоздкую деревянную ручку, истертую, еле-еле отворяет тяжелую дверь.

Сейчас она увидит его.

ИГРА В СНЕЖКИ

То ли бывший клуб это был, то ли заброшенный склад – Анна долго, сонно перебиралась через мятые картонные коробки, гнилые доски с ржавыми гвоздями, в коробках и рядом лежали горы старых книг, забытых, нечитаных, скучных, это было видно по их обложкам. Как хреново работать на ночной работе, можно заснуть везде. Рельсы уткнулись прямо сюда, в эти пыльные библиотечные подвалы, она вылезла из пустого вагона и шагала теперь по ним, не ведая, к кому так стремительно движется навстречу. Девочка вынырнула откуда-то снизу и сбоку, из-под локтя, – и оказалась по плечо. Ей было, видимо, тринадцать или четырнадцать лет, темные кудри до плеч, чистый лоб, серые внимательные глаза, курносый нос, синяя куртка, джинсы-трубочки. Первый раз она видела такую девчонку, чтобы она была настолько младше ее, но сразу родной. Анна бросилась к ней, поцеловала в узенькие губы. Девочка только этого и ждала, тут же ответила на поцелуй, запрокинув голову и притянув Анну. Анна засмеялась, оттолкнула ее.