Марина Болдова - Шанс (Коммуналка) Страница 12

– Как внук? Олечка родила? Что же она нам сама ничего не сказала? Все ты, обидел ее, вот она…Ехать же нужно! Витя, давай собираться! Бросим все! Бог с ней, квартирой, станем с Олечкой жить. Или она замуж вышла? Что же мы не знаем-то ничего?! А все ты, ты виноват! А я, дура, тебя всю жизнь слушала! Все! Уезжаем, тот час же!

Он смотрел на свою жену, молча соглашаясь с ней во всем. Он не знал, как сказать ей главное. В любом случае, это убьет ее. Узнает ли она, что дочери больше нет, когда приедет в Самару, или прямо сейчас. Все равно, сердце не выдержит.

– Что ты застыл на пороге! Звони насчет билетов! Витя, ну что с тобой? – она уже сердилась. Смешно морща нос, точно с брезгливостью, всем своим видом укоряя его за неповоротливость.

Вдруг она остановилась.

– Ты мне не все сказал, да? Говори! – почти крикнула она, прислоняясь к стене.

– Зоя, не выдумывай.

– Говори! – уже в полный голос прикрикнула она на него.

– Зоя, нашей Оленьки больше нет, – кляня себя, не выдержал он, – Она погибла.

– Как это?! Так не бывает! Она же внука нам родила…Глупая девочка, молчала зачем-то!

Он смотрел, как страшная весть постепенно доходит до сознания его жены.

– Как это случилось? Где внук? – вдруг твердым голосом задала она вопрос.

– Авария на дороге. А внуку уже пять лет. Он остался один. Марина просила приехать, мы нужны мальчику, ты и я.

– А пять лет нужны не были? Как же так, Витя? Что же ты наделал, Витя? И я виновата, слушалась тебя! – Зоя Михайловна, глядя на Маринина почти с ненавистью, пятилась от него к двери их спальни.

– Зоя, осторожно! – дернулся он к ней, видя, как та запнулась о порог комнаты.

Она умерла, еще падая, как сказал врач. Сердце просто остановилось.

"Господи, прости!" – молил он впервые за свою жизнь, понимая, что только и осталось, что просить прощения у Бога: мертвым его "прости" уже не услышать.

Глава 12

– Ну, давай, рассказывай все по порядку, – Катерина покосилась на сына, уж больно медленно шнуровавшего ботинки.

– А, че, теть Аль, вы от мужа ушли, да? – выпалил двенадцатилетний Марат, округляя свои карие глаза.

– Не твое дело! Что за парень, сплетник просто! Все подслушивает, во все лезет! Аль, скажи ему, – Катерина показала кулак так не похожему на нее мальчику. Марат был "отпечатком" Равиля, Катерининого мужа, отличался от старшего брата простотой в общении и нахальством.

– Да, Марат, – спокойно ответила Аля, считавшая, что лучше тот будет знать правду, чем домыслит себе невесть что.

– Правильно, – одобрительно сказал Марат, и, увернувшись от занесенной над его головой рукой матери, резво сбежал с крыльца.

– Нани его избаловала. Берет все время с собой в деревню, тот слушает бабские разговоры, кто женился, кто так гуляет, кто кому глаз подбил, потом приходит, мне пересказывает. Попробовал бы отцу, так к нему не лезет, знает, чем чревато. Равиль ему пилу в руки – и пилите, сэр, пилите! Не все языком работать. А Маратик наш ленив, хитер, настоящий татарчонок!

– И ты его любишь больше, чем Сашку!

– Не больше, по-другому. Сашка скрытный очень, в своего отца. И какая-то в нем повышенная тяга к справедливости. Это уже от меня. Ищет, ищет он эту справедливость, а сам все время на подлость натыкается. Я думаю, комплекс у него из-за того, что мы рассказали, что Равиль ему не родной отец. Рано рассказали, нужно бы лет пятнадцати дождаться, он бы не так остро все воспринял. А то – первые слова были, как он, отец, мог меня, беременную, бросить – ведь несправедливо же! С тех пор все на черное – белое делит. И все мои слова, что не знал его настоящий отец о нем, что я не говорила – все бесполезно. Словно не слышит. Говорит, мужчина должен отвечать за свои поступки. Я уж ему не говорю, при каких обстоятельствах он был зачат…

– Брось, Кать, парень вырос давно, сам скоро отцом станет.

– Не станет, Аля. По крайней мере, в ближайшее время. Разошлись они с Яной. Теперь пытаюсь Сашку в чувство привести: опять считает, что не заслужил такой подлости. Янка изменила ему, почти не пытаясь скрыть этот факт. Подозреваю, порвать с Сашкой она давно уже задумала. А тут выпила лишнего, что греха таить, любит она по водочке, и ушла с каким-то парнем из клуба, на прощание наговорив Сашке всякого. Так для него теперь все бабы – дрянь. Ладно, может быть действительно с ним это пройдет! Как Буров-то отреагировал на твое бегство?

– Шубу на ленточки порезал, – усмехнулась Аля, – спасибо, не меня! Кать, я думаю, он мне еще устроит проводы! Я хотела к Лизке сразу уехать, но передумала. Не могу вот так, снег на голову. Я пока в Светкиной коммуналке поживу, устроюсь на работу, сниму квартиру.

– Ты сама себя слышишь? Какая работа? У тебя хоть трудовая книжка есть? Насколько, я знаю, нет. Буров ведь тебя специально дома держал, чтобы ты от него полностью зависела. Поезжай к Лизе. Хотя, могу предложить еще один вариант. Комната в мансарде свободна, дом отапливается, жить можно и зимой, а в деревенской школе не хватает учителей. Не возьмут в школу, можно воспитателем в детсад. А, если мой муж не перестанет пить, зимовать вместе будем. Пусть уж в городской квартире спивается.

– Что, опять?

– Снова. Нани вся почернела, жалко ее. Ведь у татар как мать почитают! А этот…

Раньше, хотя бы, боялся ее. Потом, брат Нани жив был. Равиль пикнуть не смел. Я уже неделю его рядом с нами не наблюдаю. В городе живет, запой у него. Вот деньги кончатся, приползет. Беда, Алька, прямо беда! Никогда не думала, что Равиль таким слабым окажется. Черт его дернул тогда, в девяносто пятом, связаться с этим Крестовским.

…Его отговаривали все. А он никого не слушал. Молчал, набычившись, и с тоской глядя на скудно обставленный стол. В день рождения своего сына он накричал на Катерину, попытавшуюся с юмором сгладить обстановку: ну, нет мяса, а пирожки с ливером, капустой, картошкой, да сладкие! Она еще не поняла, что так взбесило Равиля, гости с удовольствием закидывали в себя пирожок за пирожком и сыто отваливались от стола. Потом просто посмотрела в ту же сторону, куда и Равиль: на его школьного друга, имеющего по тем временам достаток выше среднего. В наступившей после проявления восторгов тишине вдруг зло прозвучал голос ее мужа: "Следующий день рождения моего сына мы будем отмечать в ресторане, я обещаю. Я открываю свое дело!" "Что за дело?" – тут же заинтересовался бывший одноклассник, – "Можно поучаствовать финансами?" "Не нуждаюсь. Сам Крестовский дает мне деньги под мою идею!"

Первым и начал отговаривать Равиля его школьный друг…

Дальше все по накатанной: идея не прошла, деньги нужно было возвращать, Нани продала свою квартиру, но и этого было мало. В тот день, когда тот самый его друг принес ему деньги, Равиль сорвался в первый раз… "У нас в роду никто капли спиртного в рот никогда не брал!" – наступала на сына Нани. Он отмалчивался, пил втихаря с кем попало, в пьянке впадал в гнев и, в конце концов, ударил – таки подвернувшуюся под руку Катерину. "Ты мне не сын!" – подписала приговор Нани и уехала на дачу. Катерина, с тоской представив свое будущее, потрусила за ней, благо до каникул оставалась неделя, и пацанам в школе делать было уже нечего. Равиль через полмесяца пришел в себя, отмолил прощение и, получив шанс, поселился с ними. Мальцы, скучавшие без мужика, ходили за ним по пятам и, потому, первыми знали, когда отец начинал заглядывать в сельмаг. И все катилось по новой…

– Кать, давай бабку найдем. Деревенскую. Заговорит его, в рот взять спиртное не сможет.

– Не пойдет он, пробовала я. "Не лишай меня последней радости", – говорит. Вот как! Радость одна – водка. А мы так, по жизни недоразумение. Хватит о нем, надоело, – произнесла Катерина довольно жестко, – Давай еще по чайку и пойдем устраиваться.

– Подожди. Совсем забыла! Что-то странное со мной сегодня произошло. Да-да…,– Аля потерла пальцами лоб, словно силясь вспомнить, – Старушку одну я встретила. В сквере, у площади. Кого-то она мне напоминает…

– Аль, ты о чем? – встревожено посмотрела на подругу Катерина.

– Сейчас. Я из дома ушла очень рано, в начале восьмого. Буров только проснулся. Пока собиралась, так перетряслась, что ноги подкашивались. Дошла до Оперного, села в сквере на лавочку. Может, и задремала. Нет, точно, нет! Только не помню, откуда та старушка пришла. Как материализовалась, ей-Богу. Такая, знаешь, как в сказках братьев Гримм. Только вместо капора – береточка кокетливая. Зонтик-тросточка, сумочка лаковая. Кстати, дорогая, современная, не старый ридикюль.

– Мало ли у нас таких старушек? Может, городская сумасшедшая. Помнишь, ходила у нас одна по Дворянской. Букли огненно – рыжие, шляпка, как горшок с цветами. И все бубнила себе под нос что-то!

– Нет, эта не такая! Понимаешь, она, кажется, и двух слов мне не сказала, просто поздоровалась. Даже и не спрашивала ничего…А я ей все про себя выложила. Как на духу. Говорила, говорила!

– А она?

– Она? Слушала, молча. Ни разу не перебила. А, когда я замолчала, просто похлопала меня по руке, так, знаешь, успокаивающе, и сказала: "У тебя все будет. Не просто хорошо, а отлично". Я на нее посмотрела, наконец, внимательно. И, знаешь, она мне показалась знакомой. Что-то из детства.