Наталья Нестерова - Лялька, или Квартирный вопрос (сборник) Страница 13

Он называет «успешным наступлением» свою вялую оборону от натиска жены?

– Лешка! – догадалась я. – У тебя есть другая женщина!

– Ничего тебе не говорил, – не без бахвальства ответил он.

– Которая боготворит тебя? Для нее ты – царь, бог и воинский начальник? Как Ольга в молодости? И давно связь? И не первая, поди?

– Много будешь знать, – его улыбка перешла в самодовольный смешок.

– Ларчик просто открывался.

– Что? – не понял Леша.

От моего минутного влечения к нему не осталось и следа. Дамский угодник! Козел на капустных грядках. Лешка, конечно, без труда находил… чего там «находил», сами в руки шли – одинокие женщины, которые влюблялись в него без памяти. А чего не влюбиться? Красивый, непьющий, мужественный и нежный одновременно – гремучая смесь для женской души. Гад и сволочь! Любовницы его, поведясь на Лешину якобы-слабость, думали, что оторвут его от семьи, получат в личное долговременное пользование. Дуры! Он к Ольге намертво приклеен. Хотя ее заслуга только в том, что первой на пути встретилась.

– Настя, какой «ларчик»? – повторил Леша.

– Который сундук с шутихами.

– Что? – снова не понял Леша.

– А тебе Ольгу не жаль? – резко спросила я.

– Только что ты называла ее мымрой, – напомнил Леша.

И голосе его прорезалась досада. Половой признак: мальчики, юноши, мужчины не любят, когда им тычут в лицо справедливой критикой, когда напоминают о дурных поступках. Чтобы сносно существовать, мужчина должен внутренне уважать себя более, чем уважают его окружающие. Даже мой сын, неправильно решив уравнение, пыхтит: «Я только знак перепутал, а так – все правильно».

– Предательством смываешь унижения в семье, зализываешь раны на стороне? – спросила я, оставив без внимания Лешин упрек.

Ответа я не получила – мы подошли к Машиному дому.

Элементарная вежливость диктовала, что Ольгу и Лешу с дочерями следовало пригласить в Москву. Девочки – пожалуйста. Но терпеть бесконечные жалобы Ольги? Или смотреть на физиономию доморощенного Казановы?

Если моя деликатность хромала, то у Ольги отсутствовала напрочь.

– Выберемся к тебе обязательно, – пообещала Ольга. – Давно я в Москве не была.

– Конечно, – без энтузиазма отозвалась я. – Показать девочкам столицу.

Мы попрощались, вошли в подъезд. Поднявшись на два этажа, в окно на лестничной площадке я увидела удаляющиеся фигуры Ольги и Леши. Он обнимал ее за плечи, она держалась за его талию – сладкая парочка, да и только.

У Ольги мы от чая отказались, пили его с Маняшей дома. Сестра заварила какие-то травки, угощала меня чудными вареньями и желе собственного производства – из брусники, черники, голубики, костяники.

– Наверное, мама была права, – сказала я.

Маша кивнула.

– Соглашаешься, даже не зная, о чем речь, – попеняла я.

– О чем угодно. Рано или поздно ты всегда приходишь к мысли, что мама пыталась донести до тебя истину, а ты ершилась.

– Мне ужасно не хватает мамы.

– А мне тети. Что на сей раз до тебя дошло?

– Когда Ольга в первый раз к нам приехала, паразитирующая влюбленная грезиетка! Мама сказала, что я ей завидую. Было обидно до слез. Тупой неряхе завидую я, вся из себя умная и правильная. А на самом деле, не отдавая себе отчет, я желала влюбиться с той же силой, что парализовала Ольгу. Страсть как безумство, помешательство, перечеркивание правил, устоев, морали – огонь души. Не случилось. Да и к лучшему. Что мы имеем на месте вулкана любви Ольги и Леши? Не лаву застывшую – увековеченный памятник великого счастья, а зловонное болото, к которому противно приближаться.

– Преувеличиваешь. Они, слава богу, не померли на пике своей любви, чтобы остаться в вечной памяти. Ромео и Джульетта, проживи вмести десять, двадцать, тридцать лет, неизвестно, какими эпитетами обменивались бы.

– Хочешь сказать, чем выше градус любви, тем ниже и больнее падение? Хотя синяков на Ольге я не заметила.

– Не слишком верь, когда Ольга клянет мужа.

– Маня, ты знаешь, что Лешка изменяет Ольге?

– Все знают.

– Даже так? – поразилась я. – Выходит, Ольга поедом ест мужа, вымещая боль измены?

– Как раз Ольга в полном неведении.

– Не поверю, что не нашлось доброй, в кавычках, души, которая не посчитала бы нужным раскрыть Ольге глаза.

– Периодически пытаются раскрыть.

– И что?

– Ольга не верит. Домой придет и Леше говорит: «Мне тут намекали, что ты с Анькой Павловой шуры-муры крутишь. Куда тебе, недотепа!»

– А он улыбается своей фирменной улыбочкой, – предположила я, – мотает головой и смотрит верным псом, хоть и беспородным, к собачьим выставкам не допущенным, зато своим и преданным.

– Примерно так. Хотя сравнение с собакой мне не очень нравится.

– Да он пес гулящий! Маня, а Ольга не придуривается? Может, это фантастическая игра на грани фола?

– Нет, Ольга не актриса.

– Тогда она сделана из мрамора, если не сказать – железобетона. Каменная баба. И ты ее жалеешь. Вот! Поняла, почему с Ольгой дружишь. Как со слепой, милость к инвалидам.

– Заблуждаешься. Я не оказываю милость Ольге, просто дружу с ней. Каменная она? Возможно. Точило-точило море камень, а он в гальку превратился и только красивее стал.

– Ты все время меня поправляешь, к каждому слову придираешься.

– Больше некому, я отдуваюсь. Ты Ольгу слепой назвала, а сама? Будто дальтоник – черное и белое. Чтобы оттенки заметить, тебе года, десятилетия требуются.

– Ой, вы все такие радужные! А я в черно-белом свете?

– «Мы все» – это твоя мама и я. Тети не стало, приходится мне окуляры тебе подкручивать. Не злись, пожалуйста! Когда ты вспыхиваешь, начинаешь говорить бог знает что. А потом терзаешься. Попей еще чайку?

– Наливай.

Сдерживая гнев, я глотала травяной чай, не чувствуя его вкуса.

– Маня?

– Да?

– О чем мы спорим?

– Пытаемся понять, почему Ольга вызывает у тебя активную неприязнь. А мне с ней легко, и тетя к ней хорошо относилась. Иными словами: мы говорим о тебе.

– Обо мне?

– Конечно. Разве не ясно?

– Допустим. Но поясни мне! Что в Ольге вас привлекает?

– Искренность чувств. Никаких двойных стандартов, интриганства, вранья. Живет как поет. Всегда что на сердце, то и на языке.

– С языка у нее льется бесконечный поток обвинений и претензий мужу и дочерям.

– А девочки замечательные.

– Мне постоянно приводят Ольгиных дочерей в качестве аргумента.

– Ты знаешь более убедительный аргумент в защиту хорошей семьи, чем славные дети?

– Но ты-то не пилишь дочь с утра до вечера, и я не собираюсь воспитывать сына на упреках. Не спешим брать на вооружение тактику великого педагога Ольги.

– Каждой семье – свое. Помнишь, бабушка говорила: всяк молодец на свой образец. Неужели тебе не ясно, почему Ольга так ведет себя?

– Совершенно не ясно.

– А кто у нас умный? – хитренько спросила Маша. – Кто у нас скромный? Кто ничтоже сумняшеся вешает на людей бирки и еще вслух поясняет значение надписей?

– Признаю критику. Такая вот я, рыба с вилкой.

– Кто-кто?

– Ольга меня назвала рыбой с вилкой. Даже не с трезубцем.

– Не могла Ольга, – уверенно помотала Маша головой, – выдать подобное сравнение. Ольга не злая, да и образное мышление у нее отсутствует. Это ты, как водится, слова из речи выхватила и приписала человеку то, что он отродясь не думал произнести. Я иду чайник подогреть, – поднялась Маша. – А ты задачку решай, Кобалевская!

В детстве я мечтала стать великим математиком. Женщиной-математиком, как Софья Ковалевская. Фамилию кумира перепутала и твердила: «Буду как Кобалевская». Мама и Маняша, поначалу недоумевавшие – кто такая Кобалевская? – потом уличили в ошибке. И если требовалось меня приструнить, говорили тихо: «Опять Кобалевская полезла».

– Сдаюсь! – подняла я руки, когда сестра принесла чайник. – Решение не найдено.

– Все очень просто, Настя. Все сложное – просто.

– Только не дави меня софизмами!

– Ольга боится сглазить, поэтому ругает детей и мужа. Знаешь, как подходят в коляске, в которой лежит младенец, и, чтоб не сглазить, плюют через плечо и говорят, что ребенок противненький. При этом улыбаются, всячески показывают, что дитя – прекрасное. У Ольги страх сглазить, накаркать беду разросся до гигантских размеров. Она такая – ни в чем удержу не знает.

– Гипертрофированное язычество.

– Можно и так сказать.

– Глупость и мракобесие!

– Настя! Если ты не смогла решить задачку, это еще не значит, что условия формулировали дураки. – Маша впервые за вечер повысила голос. – С чего ты взяла, что у Ольги проблемная семья, что у них разлад?

– У них – сказка! – Я не заметила, как, вторя сестре, тоже заговорила на повышенных тонах. – Идиллия! Муж гуляет направо и налево, дети, заходя в туалет, нос зажимают. Мамочка только и знает, что жаловаться. Это счастье?