И. Евстигней - Переводчик Страница 13

Девушка торопливо склонилась к монитору, спрятавшись от меня за завесой нефритовых прядей, и забегала пальцами по клавиатуре.

– Да, у нас имеются работы профессора Линга, но только пятилетней давности. Возможно, в последние годы у него не было новых публикаций. Будете делать заказ?

Интересно, можно ли верить словам очаровательной фарфоровой куколки, которая на втором слое щебечет вам о необычайно изменчивой погоде, установившейся этим летом над полуостровом Девяти драконов – «знаете, то испепеляющая жара, то проливные ливни… потоки на улицах аж до самых (восхитительных, персиковых, с ямочками по боками, я в этом не сомневался) коленок!» Насколько я помнил, та исследовательская работа, которую я переводил в России, была издана чуть больше года назад. Перевод был заказан Институтом истории Российской академии наук, следовательно, работа попала в страну вполне официальным путем – вряд ли наших академиков можно было заподозрить в пристрастии к контрабанде. А это значит, что до недавнего времени в самой Поднебесной опусы профессора Линга представляли собой чисто научный интерес и находились в открытом доступе. Но потом вдруг случилось нечто — что именно, хотел бы я знать! – что насторожило китайские органы безопасности, заставило их принять меры, и так далее и тому подобное, со всеми вытекающими отсюда последствиями… в том числе и для меня тоже…

– Странно, а я был уверен, что профессор всегда полон свежих идей и грандиозных планов. Видимо, я ошибался. Что ж, придется довольствоваться старыми работами. Может быть, открою для себя что-то новое… – я прервался на полуслове, поймав ошарашенный взгляд девушки, и едва не захохотал… Да, Алекс, хреновый из тебя шпион, прямо сказать. Задумался. Отвлекся. И что ты там цитировал на втором слое? Ах да, отрывок из «Оды великой радости любовного сплетения Неба и Земли» Во Синцзяня? Как там у нас… «любовница послушная, наложница услужливая, – щек мягких полукружие, и лезвия бровей…» Чудненько… И с таким-то вот гениальным умом ты ещё на что-то надеешься?! Например, открыть "что-то новое" в социо-исторических опусах профессора Линга, вдоль и поперек изученных спецами аналитического отдела Управления государственной безопасности Поднебесной? Какая восхитительная самонадеянность…

Я ткнул наугад в первые пять книг, дождался, пока девушка неспешно, как и подобает русалке, прикатит массивную тележку с переливчатыми рулонами, и устроился перед огромным окном. Посетителей в зале было мало, троица студентов с тоскливыми взглядами и парочка аспирантов. Было хорошо и спокойно. Может быть, я действительно становлюсь параноиком? Нелепые догадки, подозрения… («Лёшка, будь честным хотя бы перед собой…» Чёрт подери, опять эта фраза! На этот раз голосом Али. Ну да хорошо, буду, буду!)… бредовые галлюцинации посреди душной летней ночи… Да ладно бы просто галлюцинации. Махнул рукой да забыл. Так ведь нет, ты повелся на них! Поверил, рванул из страны, как ошпаренный, чтобы проверить свои догадки! Ну, хорошо, Алекс, допустим, ты и впрямь сумасшедший. Но почему тогда в библиотеке нет последних трудов профессора Линга?! Кому и зачем могло понадобиться изымать работы историка-чудака, которого интересует лишь давным-давно забытое прошлое, укрытое толстенным слоем пыли веков?

Заправив край тонкой ткани под деревянный валик, чтобы удобнее было читать, я дернул за болтавшийся перед глазами красный шнур. С потолка с мягким шелестом упала-развернулась бумажная ширма с полупрозрачными водяными драконами. Ну не могу я с собой ничего поделать – не люблю я читать книги на людях и всё тут. Поэтому читал я всегда воровато, украдкой, выискивая местечки поукромнее и ревностно следя за тем, чтобы кто-нибудь – не дай бог! – не заглянул мне через плечо. Почему-то чтение представлялось мне занятием в высшей степени интимным, в чем-то сродни занятию любовью (ох, Алекс, как хорошо, что тебе не пришло в голову высказать эту мысль нашему психиатру!). Как будто бы для того чтобы пролезть сквозь узкую кроличью нору в сотворенный чужим сознанием мир, нужно было поднять забрало, сорвать с лица все маски и скинуть с души тяжёлые защитные латы… в результате чего человек с открытой книгой в руках сам становится открытой книгой для сторонних глаз, ну или для камер наблюдения…

Иероглифы были вплетены в ткань простой чёрной нитью. Для художественной литературы, а тем паче для поэзии, часто использовали перламутровую или хамелеоновую нить, а иллюстрации вышивали вручную, и такие книги стоили целые состояния. Но научная литература ткалась без подобных роскошеств, а газеты так и вовсе принтовались чёрной краской на искусственном шёлке. Ладно, перейдём к делу. Что тут у нас? «Антропотоки и модель этнокультурных плит»…[9] Да уж, весьма увлекательно… «Тогда как Океан представляет собой мировое пространство коммуникации, производство геополитического материала, в том числе демографического ресурса, носит в основном прибрежноконтинентальный характер. Рассмотрим геополитический чертёж земного шара в период с…» Какая-то странная мысль резанула моё сознание, но тут же исчезла. Ладно, обдумаю это потом, на досуге. А пока… а пока очевидно одно: никакого третьего слоя нет и в помине!

Через пять часов, когда чёрная россыпь иероглифов стала сливаться перед глазами в неразборчивую каракульную мешанину, я поднял ширму, скатал последний рулон и жестом показал русалке, что книги можно убрать. На выходе из здания стояла пара банкоматов. Я походя всунул в один свою банковскую карту – если российские спецслужбы уже взялись за меня, счет скорее всего будет заблокирован – и после секундного размышления набрал сумму. За услуги в Китае платили по странному принципу" после и сколько сочтете нужным", но, на удивление, бизнес в стране процветал. Через секунду на экране замигала надпись «Оплата произведена», и на втором слое «Спасибо за ваш визит. Будем рады видеть вас снова». Вот и ладненько. Пока не заблокировали. Значит, какое-то время у меня ещё есть. Я выдернул из банкомата карточку и выскочил на улицу.

Снаружи меня подхватил горячий, солёно-слёзный муссон и уже не отпускал ни в просторной красной шаланде такси, пойманной мною тут же, на узкой улочке меж облупленных небоскребов, – он залетал в открытые настежь окна и ласкал, держал меня нежными, родными ладонями – ни когда я поднимался по выщербленной каменной лестнице старого кладбища, многоступенчатым амфитеатром врезанного в склон холма над роскошной, подернутой пастельно-бирюзовой дымкой бухтой; ни потом, когда я медленно присел на колени и прижался лбом к тёплой, напитанной солнечным светом башенке-надгробию с многослойными завитками крыши. Симпатичная молодая женщина со смеющимися глазами, какой я её помнил по сохранившимся фотоснимкам, смотрела на меня пристально, не отрывая взгляда, будто пытаясь впитать меня всего, впечатать, выгравировать в своей памяти до мельчайших деталей… «Вот и я, добрый вечер, мама…»

Она продолжала неотрывно смотреть на меня и улыбаться. «Видишь, каждый раз я приезжаю к тебе всё более взрослым… скоро стану старше тебя… и всё более сильным и умным…» Она засмеялась, засветилась, протянула изящную золотистую руку, сотканную из солнечных лучей и соленого ветра, и ласково потрепала меня по волосам. «Ты мой взрослый, самый-самый глупый и самый-самый любимый сын…»

…не отпускал он меня и тогда, когда я лежал вниз лицом на пустынном песчаном пляже, том, что почти напротив интерната – только спуститься вниз по ущелью, по заросшей влажной зеленью туннельной аллее к океану – и лениво смотрел, как переливаются застрявшие в ресницах соленые капли под робкими лучами вечернего солнца. После полуторачасового заплыва голова слегка кружилась, тело было легким и невесомым, будто всё ещё парило в зеленовато-прозрачной толще воды. Именно ради этого сладостного ощущения полета, которого безжалостно лишает нас воздух, мы в детстве купались в любое время года, даже в страшный сезон штормов – надо было лишь неслышно, втайне от дежурного воспитателя, выскользнуть из окна подсобки, выходящего в заросли чайного кустарника, быстро-быстро добежать до побережья, скинуть с себя всю одежду, чтобы потом не выдать себя мокрой футболкой или штанами и… и летай! Главное было не бояться. И я не боялся – ведь тонет лишь тот, кто боится…

Солнечный диск вяло погружался в блеклую воду, как разморенная медуза, утягивая за собой шафрановые щупальца-лучи. В тех книгах, которые я бегло просмотрел сегодня, я не обнаружил ни намека на существование третьего слоя. Ни-че-го. Немного заинтересовала меня лишь одна из ранних работ, да и то из-за самой темы. В ней профессор анализировал мифологию различных народов и классифицировал все нации по двум категориям – те, кому с разной степенью успешности и на разных этапах своей истории удалось воплотить в жизнь свои мифы-мечты (да-да, оказывается, мечты есть не только у людей, но и у наций. Вот уж никогда об этом не задумывался!), и те, кто потерпел в этом неудачу. Однако ученый ограничивался лишь сухой классификацией, не объясняя причин подобных удач или провалов. В целом же я остался топтаться на том же месте, откуда начал. В голове услужливо всплыла старая пословица на древнем, а потому однослойном вэньяне – «не спросив дороги, не спеши вперед». Однозначно разумно, но в твоем случае, Алекс, дорогу спрашивать не у кого, да и в общем-то небезопасно. Может, стоит заглянуть в университетскую библиотеку, а потом уже встретиться и с самим профессором?