Алексей Лукшин - Семён Светлов Страница 14

Эдик поддакнул:

– Он умеет красиво говорить. С ним не поспоришь.

– Как порой хочется ему в голову залезть! Посмотреть, а как он на самом деле думает. Или как поступил бы, случись с ним подобное. Ладно, пойду в палату. Иди скажи: Будет переводчик – продолжим».

Расстроенный, впадая в лихорадочное состояние, Семён медленно направлялся в палату. Желая одного – уединения.

Глава III

Семён в палате слушал тишину. Один он пробыл недолго. Вернулся Эдик. Несколько минут не мог найти себе место. Он осторожно поглядывал на молчавшего брата и не решался заговорить. Но эгоизм сильнее развит и проявляется в среде близких людей. Чужие и посторонние неизвестно, как отреагируют. Людская натура же касаемо их воспитанности и тактичности склонна вводить окружающих в заблуждение на этот счёт. Лёгкий способ: несколько раз проявить себя, и мнение сколочено – не выбьешь. Зарекомендовав себя таковым, спустя время много проще извлекать выгоду. В современной скорости жизни и нынешних объёмах информативности граждане принуждены казаться, а не быть. Легче подстроиться под ситуацию, под человека, если необходимо и выгодно. В непостоянном мире характер, как вода. Или зададут направление, или куда придётся – под горку.

Наконец Эдик непринуждённо и проникновенно, якобы желая занять себя, сказал:

– Пока ждём Мишу, я могу съездить авто присмотреть. Чтобы время зря не терять. Тоже с бухты-барахты нельзя. Дело такое, выбрать с вниманием надобно. Рынок промониторить, цены прикинуть. Лучше от немцев приобретать. А то здесь авторынки заполонены турками и армянами. Битьём торгуют восстановленным. Советовали не связываться.

Семён недружелюбно отрезал:

– Давай к одному приступим. Потом обсудим, что дальше. Не торопись. Остынь.

Эдик согласился:

– Ты неправильно понял. Я собирался, если у нас время свободное. Скажешь Мишу ждать, будем ждать. Как лучше хотел. Чтоб без дела не высиживать.

Он уселся на кровать, положил подушку под спину и уставился в потолок.

Тишина надоела Семёну, желание действовать подталкивало его. Он заговорил, чтобы не лежать впустую:

– Ты обратил внимание, сколько здесь народу с ампутированными конечностями? И мне навязывают отхряпать. Не нравится мне подход местных профессоров. Если бы речь шла об ихней ноге – так же хладнокровно бы рассуждали? Вряд ли.

Эдик, не задумываясь, помня наставления ответил:

– Им видней. Андрюха Философ советовал прислушаться. Он как чувствовал, что разговор о том и пойдёт. Мишка приедет, всё встанет на свои места. Может, денег вымораживают. Кто денег не хочет? Немецкий врач, русский – всё одно. Лишь бы деньги платили. Скажешь ему заплачу, и сделает, как велели. Дождёмся Мишу. Он сказал ждать вечером.

– А вечером врачей не будет, – предположил Семён, – что толку он приедет. Спроси, узнай., кто из них будет вечером.

Эдик подорвался выполнять просьбу.

Он вернулся быстро, с ходу объявив:

– У них всегда кто-то есть. Даже ночью. Причём советуются, как пояснил мне врач, со специалистами лучших практикующих клиник мира. С ними не поспоришь.

Проанализировав услышанное, Семён заступился за своё отечество:

– Я в наших Кулибиных верю не меньше. Хорошо, ждём вечера.

Он переключился на другую тему.

– Обратил внимание на улицы. Словно выстирали и высушили, и продолжают пылесосить. Как из пластмассы деревья, асфальт; так чисто выглядят. Как неживое. Плюнуть стыдно. Немцы – они не видели наших лесов, полей. Не дышали воздухом морозным, чтобы дыхание обжигало. Не вдыхали весенней свежести, когда вдыхаешь полной грудью и ещё хочется, а некуда. А слышали ли, как в лесу сучки под ногами трещат? Думаю, что и девки у них по-другому стонут, не как наши. Поэтому они для меня чужие, а я для них. Не верю им. Хоть и есть у них, и немало, великие, но думаю, что они исключения. А эти все искусственные. И понимаю, почему «Мерседес» и БМВ такие. Других машин они просто не могут создать. Они знают, что будет завтра. Знают, что колдобин на дороге просто не может быть. Знают, что машина не может попасть в колею или канаву. Она не может сломаться за тысячу вёрст, где нет ни души, где не проехать, или заглохнуть, потому что заправщица напутала с кранами. А выскажешь, так она тебе матерно так разложит и выложит. И вообще ты кто такой, чтобы указывать. Любить нежней Россию надо.

Запал Семёна прошёл. Он откинулся на подушку и раньше, чем закрыл глаза, провалился в сон.

Глава IV

Вечером в кабинете врача снова состоялась беседа. Миша-компаньон, свободно владеющий немецким, переводил медицинские термины на человеческий, общедоступный язык Семёна. Не вмешиваясь, Эдик напряжённо следил за братом.

Врач что-то сказал. Семён и Эдик разом посмотрели на него, потом, не имея и малейшего предположения, о чём речь, переглянулись и опять вместе уставились на Мишу. Слабый немецкий Эдика не помог угадать ни слова. Видно – оба не поняли. Миша, слушая внимательно, поднял руку, как бы притормаживая, приостанавливая речь, чтобы уточнить и допонять. Лицо его сделалось недовольным. Но он согласился с говорившим врачом. Переводить стал медленно, желая заострить внимание на сути.

– Сём, говорит, дела плохи. Анализы и всё, что он видит, обязывают следовать одному: ампутировать ногу. Совет учёных проявляет солидарность. Гарантированно: десять или двенадцать лет жизни. При условии, если бы операция прошла вчера. Остальное – нецелесообразно.

Не раздумывая, Семён спросил:

– А заменить коленную часть протезом? По всему миру практикуют.

Он посмотрел на них и заподозрил, что они, все присутствующие, смотрят на его ногу и умственно уже отняли её. Семён тоже взглянул и положил руку на ногу, чтобы чувствовать под рукой этот близкий и родной ему объект дискуссии.

– Ты не гражданин страны, – услышал он снова Мишу, – в случае неудачного исхода слишком большие расходы понесёт клиника. Если бы ты был гражданином Германии, то бремя покрылось бы страховым учреждением. В противном случае ответственность на нём. Он представляет интересы своей клиники. Так он говорит. – Миша показал на врача.

Поразмыслив, Семён допытывал:

– Неудачный исход – это что?

Его планы, мысли, так удачно выстроенные, лопались мыльными пузырями, то есть бесследно и безвозвратно. Звёзды, благосклонно ложившиеся на всём пути его жизни, вот так, одним разом, исчезли с небосклона, не желая сопутствовать ему, человеку, всегда полагавшемуся на них.

Миша был готов. Педантичный немец подробно описал сложившуюся ситуацию.

– Если тебе поставят протез, а он по какой-то причине не приживётся, то тебе дадут статус инвалида. А это около двух миллионов евро единовременно на покупку дома в любом месте страны. Назначат пенсион в размере трёх тысяч евро ежемесячно. Два раза в год на курорты, которые ты предпочитаешь. За счёт клиники. Инвалиды в этой стране пользуются приоритетом по отношению к здоровым гражданам, которые сами себя обеспечивают. Он, – Миша указал на врача, – даже не будет рисковать.

Миша замолчал, чтобы сформулировать мысль.

– Как врач он считает, что если ты изыщешь всё-таки способ документированно обосновать отказ от гарантий и сделать подобную операцию… – он подумал, – впрочем, это теория. После вживления протеза необходимо следить за ним тщательней. Есть вероятность возобновления процесса. Потому, – он произнёс ещё что-то по-немецки, и потом снова по-русски, – удалять немедленно.

Миша сделал паузу и продолжил:

– Чтобы сохранить жизнь. По личному опыту рекомендует не ждать. Ампутировать.

Миша опять сказал фразу по-немецки в сторону врача. Тот согласился. Провёл рукой перед собой, якобы согласен, других вариантов у него нет.

Семён устал слушать, устал сидеть перед ними. Говорённое тысячью слов сводилось к одному. «Чушь. Они несут чушь. А Миша с ними согласился – не о его же ноге идёт речь». Он встал, бледный, не говоря ни слова, стараясь не выказывать внутреннюю лихорадку и злость, направился к двери.

– Я всё понял. Посмотрим. Пойдём в палату. Врач нам не нужен.

Они пошли в палату без врача.

Глава V

В палате Семён без причины оправдывался. Готовый впасть на истерику, он убеждал компаньона:

– Миш, он гонит, – большим пальцем показал за спину, словно там стоял врач, – я думаю, со здешними законами он в проблему даже не вникает.

Миша несогласно завертел головой:

– Не думаю. Известный, очень известный врач на всю Европу. Он говорит, что видит и понимает – ты не осознаёшь всей серьёзности положения. А дело нешуточное. Твоя жизнь в опасности! Уже сегодня тебе необходимо новое обследование, анализы. Вводить препараты, быстро оперировать. Они пациентам не дают думать. Им, врачам, видней!

Семён, упрямо считая разговор законченным, усмехнулся: