Мария Панкевич - Гормон радости Страница 15

Толя освободился, и они поженились. Когда зачали ребенка, Рая была сама не своя от счастья – до этого она считала, что бесплодна. Врачи сказали ей, что от побоев в пресс-хате у нее в мозгу появилась опухоль и надо делать операцию. Врачи посоветовали избавиться от плода, иначе умрет либо ребенок, либо мать. Рая пошла к святой Матроне и долго молилась. Священник посоветовал ей рискнуть, и она выиграла. Черепную коробку вскрыли, опухоль вырезали. Малыша назвали Богданом…

Каждый день Раю вызывали в оперчасть по делу о разбое. Рая возвращалась оттуда бледная и валилась на шконарь с мигренью. Ее отвезли в Госнаркоконтроль, поставили рядом с ней мешок с героином – ей до пояса. «Это твое!» – «Нет!» – «Будет твое!»

Рая собирала вокруг себя женщин и рассказывала им сказки. Про сочную зелень Азербайджана. Про море. Про любовь и верность. Про маленькие города, где деток можно безбоязненно выпускать на улицу.

Через месяц она, не глядя на сокамерниц, собирала баул. «Зато в душ почаще, девочки, и телефон все же!» – говорила она, закусывая губы. Рае не оставили выбора – она переезжала в пресс-камеру, чтобы стать там смотрящей. А это значит, что теперь ей нужно будет выбивать показания из подследственных женщин всеми правдами и неправдами.

Вымогательница

Лена, неуклюжая, длинная, с застенчивой улыбкой, оказалась за решеткой за вымогательство. Она была неплохой девчонкой, поэтому ее история вызвала редкое для ожесточенных зэчек сочувствие.

Началось ее уголовное дело с очередной попытки переломаться. Целый день Ленка маялась, ныла, и бабушка вызвала «скорую». Подремав после укола, Лена допила бабушкино винище и решила все же поехать к маме за деньгами.

А вымогала она пятьдесят рублей на дорогу до мамы. Бабушка вопила, что денег нет, выскочила на лестницу и бросилась искать защиты у соседей. Лена, психанув, убежала из дома. Добросердечные соседи вызвали милицию.

Молодая оперативница умело допросила возбужденную бабушку. «А убить вас она угрожала? Била вас?» – «Не помню…» – «Ну распишитесь».

В том, что Лена села на героин, была, несомненно, заслуга ее мамы. Женщина решительная, в девяностые она накопила денег и, никому не говоря ни слова, села в самолет до Ташкента. Там в одиночку нашла дилера, купила мешок героина и привезла домой на реализацию. Деньжищи потекли такие, что Ленина мама и не мечтала.

Торчать Лена начала в тринадцать не выходя из дому, и родители долго этого не замечали. А потом было уже поздно, и началась свистопляска – больницы да ребцентры, молитвы да раскаяние.

Мама Лены узнала, что ее дочь в розыске по двум статьям из-за ссоры с бабушкой, и пришла в бешенство. Когда бабушка поняла, что мусора ее развели, то кинулась забирать заявление. Но согласно закону обратного хода заявлению нет.

В тюрьме Лену искусали клопы и сокамерница, режимники отжали отличные армейские ботинки (не положено). Бабушка ходила на свидания и носила передачи. Лена мрачно гоняла чиф и жаловалась, что скучает по бабуле.

Потерпевшая умоляла суд не лишать ее любимой внученьки, единственной отрады. Даже бухнулась на колени в городском суде, отбросив костыли. Судья пригрозила, что, если та не прекратит цирк, она направит дело на пересмотр в ином составе суда и грузанет Аену еще и за разбой. Бабушка уверяла, что подписывала бумаги не читая – не было с собой очков. Коллеги – Лена работала в такси диспетчером – просили взять ее на поруки. В петиции, которую представил дорогой Ленкин адвокат, расписался весь ее небольшой городок.

Приговор все расценили как нелепый и жестокий: пять лет дают за убийство со смягчающими, но не за ссору с бабушкой.

Провинциальные девушки

Друзей всегда много, когда дела идут неплохо. Это мы с девоньками часто обсуждаем. Только сейчас не видать никого, да и писем нет. Только и остается, что мечтать о новых приключениях да рассказывать друг другу о старых.

Мы с приятелем нюхали кокаин на площади Александра Невского в комнате покойной бабушки наших знакомых – двух здоровенных примажоренных лбов, Поляка и Митуса. По старой памяти все так и говорили: «Пойдем к бабуле», – хоть та была уже в лучшем мире и не могла видеть, как внучок красуется в ее шубе. Ему-то самому казалось, что это очень гламурно.

Братья решили отправиться в клуб рядом, а мы с приятелем – в «Революцию» на день рождения моей бывшей одноклассницы Сони.

Как только я подняла руку, остановилось «субару». Конечно, я согласилась поехать «бесплатно, но быстро» – светофоры мы пролетели на все цвета, и на Садовой были минуты через три. Однако водитель не хотел прощаться, а вместо этого спросил, можно ли ему лично поздравить именинницу. Отказать я не могла, так что мы направились ко входу.

Соня уже успела выпить литр водки и была зла как сто чертей. Ее сопровождали два кавалера, она специально выписала их из Москвы на днюху – потрахаться.

– Что это за уебище? – набросилась она на меня вместо «здрасьте». – Где ты это нашла?

– Софья, это хороший человек, – ответила я. – Ты бы не бросалась так словами. Он нас сюда привез, хочет тебя поздравить. Что ты хамишь?

– Телефон проебала. Или спиздили в клубе! – ответила Соня раздраженно.

Тут подал голос водитель «субару».

– Ну, стоит ли так расстраиваться из-за трубки, тем более в день рождения? Разве это невосполнимая утрата? Я без подарка, поэтому поедем, и я куплю вам, София, телефон. Какой захотите.

На лице моей подружки стала проявляться знакомая улыбка, покорная и ангельская.

– Правда? – спросила она доверчиво. – Но где же мы купим его в два ночи?

– На Московском вокзале. – Он уже вел ее к машине.

– За мной! – скомандовала, не оборачиваясь, Соня московским ебарям.

И мы полетели к вокзалу, где выбрали Сонечке хорошую трубку и положили тыщу на симку. Та рдела и бросала ласковые взгляды на нового друга. Пацаны терлись у стеклянных витрин, энтузиазма на их лицах не читалось.

– Обмоем телефон? – предложил загадочный незнакомец.

Мы на это не возражали.

Раз, два, три! – и любовью к водителю «субару» прониклась большая часть нашего коллектива. Только ревнивые москвичи держались особняком; а я пускала дым в сторону.

– Плохо, что ты куришь, – заметил щедрый знакомец.

Это была Сонечкина минута славы.

– А я вот не курю! – сказала она. – Я из поселка, и знаете что? Мы, провинциальные девушки, не испорчены большим городом!

Я не смогла сдержать хохот: Софа с москвичами и литрухой виделась мне пока слишком отчетливо. Чтобы сгладить ситуацию, приятель, с которым мы врывались по кёке, начал гладить водителя «субару» по руке.

– Вы такой великолепный! – гнусавя, причитал он. – Я, когда вас увидел, даже не думал, что человек может так водить машину. Вы бог. Да, вы бог. Я получу права и куплю себе «мазерати», чтобы быть, как вы. Какие у вас пальцы!

– Может, им обоим пизды дать? – спросил один из столичных гостей другого.

– Пошли отсюда вон! – тихо, но отчетливо велела парням София.

Наш новый друг кинул пятихатку нам на такси и попрощался. Мне было стыдно. Номер его телефона я так потом ни разу и не набрала, как Сонька меня ни умоляла.

«Ну и дура! – говорят девки. – Сейчас, может, и не сидела бы – такой бы отмазал сразу!»

Ну да. Дура. И психиатр мой тоже так думает.

Рыба

С психиатрами в тюрьме отдельная история. Чудо, если удается выпросить у них валерьянки, а как иначе заснуть – в камере ночами стоит дикий храп. Одна Рыба чего стоит.

Рыба получила такое прозвище благодаря своей остроумной сокамернице Петрухе. Та была единственной, кто не брезговал иногда ерошить ее немытые седые волосы, да еще и приговаривать: «Ты моя ры-ы-ы-ба!» – с нежными интонациями из рекламного ролика.

Рыба, когда это слышала, заливалась сиплым булькающим смехом и смотрела на Катьку с восторгом.

«Вы мне Рыбу не обижайте! – добавляла поучительно Катя. – А то Рыба вас всех порешит!»

Рыба оказалась в тюрьме из-за своего горячего нрава вкупе с алкоголизмом. Как-то вечером она заглянула в морозилку и обнаружила, что оттуда исчез большой кусок мяса. Это Рыбу расстроило, да так сильно, что, взяв кухонный топорик, она убила им воришек – свою племянницу и ее мужа.

Рыба была настолько пропитанной алкоголем, что от нее разило целый месяц после ареста.

На вид ей было лет шестьдесят. Впрочем, у нее водился любовник, который передавал ей в ИВС вещи и сигареты. Удивительная порядочность, учитывая, что очереди в женские тюрьмы состоят из полубезумных от горя мамаш. Мужьям и любовникам, как правило, нет дела до своих невезучих подруг жизни. Даже если десять лет ты прожила с любимым, кормила его и одевала – нет гарантии, что он донесет до тюрьмы хоть пачку чая.

Про своего друга Рыба никогда никому не рассказывала. Об уголовном деле – тоже. Писем никому не писала. Целыми днями она сидела за деревянным столом на лавке и молчала. Иногда она играла в шашки, иногда читала женские романы, иногда на ее глаза набегали слезы. Ночами Рыба оглушительно храпела. За это ее наказывали – сажали на ту же самую лавку, прибитую к полу, и она читала под тусклым светом лампочки те же романы, что и днем.