Галия Мавлютова - Моя еврейская бабушка (сборник) Страница 15

Заметно похолодало. Мороз сухо потрескивал, пытаясь пролезть за ворот тонкого свитера. Петров, ты где? Обманул, а ведь он ни разу еще не подвел меня. Надежный, как кусок железа. Я покрутилась возле табачного киоска, но курить расхотелось, наверное, от злости, отошла подальше от соблазна и посмотрела на часы. Валера опаздывал на полчаса. Ждать больше не было смысла. Я снова подошла к киоску, надеясь растянуть время, вдруг противный Петров все-таки нарисуется, но на горизонте было чисто и морозно – ни облачка, ни Валеры. «Наверное, он нарочно все подстроил. Разумеется, нарочно!»

Я прокрутила в голове наш разговор. «Да он и не собирался подстраховывать меня, ему надо было выполнить поручение шефа, что он и сделал с честью. За дуру меня держат. Все мужчины одинаковы. Придется одной идти». И вдруг что-то заныло внутри, как будто все происходящее когда-то уже было со мной. Я так же мерзла, стоя у табачного киоска, так же сухо потрескивал мороз, залезая за ворот свитера, мне так же было страшно и одиноко. Даже свитер был тот же самый, что сейчас на мне. Дежавю! А Валера обманул. Так и не пришел на встречу.

Я набрала номер, но женский голос посоветовал мне позвонить немного позже. Петрову отключили телефон за неуплату. Этого и требовалось ожидать. Я встряхнулась, сбрасывая оцепенение, и резво потрусила в сторону дома, где проливал слезы над покойной супругой безутешный вдовец. Сама себе я напоминала гончую, бегущую по путаному следу. А как же иначе? Сам шеф просил разобраться с тривиальным случаем. Ему нравятся происшествия с эротическим уклоном. Надо же такое придумать! Шеф отправил одинокую женщину распутывать темные тайники души Синей Бороды. Мне было очень жаль себя. А когда я себя жалею, то мигом забываю, что я оперативник со стажем и ношу пистолет под мышкой уже лет десять. Никто не должен знать, что внутри у меня. А снаружи я вооружена и очень опасна.

Состояние дежавю почему-то не проходило. Когда-то в юности я пошла проверять заявление, но квартира была заперта, пришлось позвонить в соседнюю, чтобы навести справки. Дверь мне открыли, в передней было темно, не задумываясь о последствиях, я влетела в квартиру. В темноте просматривался мужчина невысокого роста, плюгавенький, с длинными почти до пола, руками, но я почему-то была не в состоянии затормозить. В юности все делаешь на лету.

Сзади послышался лязг замка. «Кажется, я попала в нехорошую квартиру». Настоящая ловушка. Вдоль коридора тянулись комнаты, все двери огромной коммунальной квартиры на Зверинской улице были широко распахнуты. В комнатах было пусто, только в одной, самой последней, на полу лежал матрац, полосатый, затертый, с кусками вывалившейся ваты. С независимым видом «мне ничего не страшно» я зашла в комнату и присела на колченогий стул, одиноко притулившийся в углу, и быстро-быстро заговорила о чем-то постороннем, стараясь победить в себе страх. Мужчина стал медленно приближаться ко мне, но я вскочила со стула и, плавно обогнув его, ракетой понеслась по коридору, на ходу оглушительно тараторя разную ерунду, лишь бы не выдать свой страх. В кармане куртки мои пальцы нервно сжимали ригельный ключ от собственной квартиры, им можно было воспользоваться вместо заточки. Как только он дотронется до меня, ему не жить. Впотьмах отыскала защелку и цепочку, и лишь на улице поняла, что мужчина умудрился закрыть дверь на цепь.

Я неслась по Петроградке с шумом и свистом, мне казалось, что мужчина из пустой квартиры преследует меня по пятам. Он так же летит вихрем, разметав по сторонам взмокшие от похоти волосики, лишь бы не упустить свою добычу.

Страх прошел лишь тогда, когда я влетела в дежурную часть. Свалилась на стул возле дежурного и горько заплакала. Та история закончилась для меня благополучно, если не считать насмешек и колкостей коллег, но я больше не ходила проверять заявления в одиночку. Да что вспоминать прошлое! Ведь тогда я была юной девочкой, только что нацепившей погоны лейтенанта милиции, а сейчас я почти полковник, меня уважают коллеги, боятся преступники, а пустой страх внутри себя я давно уничтожила. Даже старости не боюсь. Но сегодня состояние дежавю почему-то не проходило. Наверное, от будущей встречи с Синей Бородой.

Я позвонила в домофон. В нем что-то щелкнуло, зазвенело, дверь тонко запищала, мне открыли без вопросов. Может, где-нибудь спряталась видеокамера? Я повертела головой, но никаких посторонних предметов наверху не обнаружила. Козырек, крыльцо, повсюду иней и наледь.

На улице подморозило, зато в подъезде было тепло и сухо, в старых петербургских домах иногда бывает вполне уютно. Я посмотрела в пролет лестницы, третий этаж отлично просматривался. В подъезде ни души. Я неслышно поднялась по лестнице. Дверь в квартиру оказалась открытой. Опять подкралось знакомое нытье давно забытого страха. Проклятое дежавю, но деваться некуда, отступать от намеченных планов не в моих правилах. Я вспомнила угрюмую физиономию Петрова и смело шагнула через порог. Там было темно, как в преисподней. Ни звука, ни шороха. В мозгу вспыхивали обрывки забытой сказки про старого женоненавистника, но я старалась отогнать от себя ненужные мысли. Не до того теперь, нужно быстро разобраться, в чем дело и вернуться в отдел, там много работы, гора бумаг, заявлений и нерассмотренных материалов.

И вдруг воссиял свет. Он вспыхнул неожиданно, я даже зажмурилась. Мне показалось, что я взошла на эшафот, вокруг толпа любопытных, а рядом притаился палач. Прошло несколько секунд, я рискнула приоткрыть глаза. Никакой Синей бороды в прихожей не наблюдалось. В дверях стоял мужчина, чуть выше среднего, с кривоватой полуулыбкой и очень симпатичный. Слегка небрит, небрежно одет, в уголках губ застыла надменность, но не явная, а так, для порядку, дескать, вы мне мешаете, в чем дело? Мужчина внимательно разглядывал меня и молчал. Пауза затянулась, из чего я сделала вывод, что он не заговорит первым. Придется начинать мне.

– Вы кто? – хрипло выдавила я.

– А вы? – довольно вежливо откликнулся он, впрочем, не меняя позы и выражения лица.

– Я? А-а, я… Из милиции. – Пришлось протянуть ему свое удостоверение.

– Вы по поводу смерти моей жены?

С мужчинами такое случается в трудных житейских ситуациях, они застывают, как студни, стараясь сохранить себя изнутри. Хотя, какое у него горе? Восьмая жена по счету коньки отбросила. Привык уже, наверное. Оскомину набил. Я старалась выработать в себе отвращение к мужчине, но, сознаюсь, у меня это плохо получилось. Симпатичный он, даже в глаза посмотреть стыдно. Вдруг он догадается, что понравился мне.

– Да… вот… по поводу… – забормотала я, пытаясь вытащить из себя хотя бы один корректный вопрос, но внутри меня что-то сломалось. Профессиональный механизм заклинило. В голове вскипала густая каша из старой сказки и дежавю без криминала.

– Моя супруга умерла естественной смертью, есть заключение эксперта, могу предъявить, но, вероятно, вы уже ознакомились с ним? – Он смотрел на меня, брезгливо оттопырив нижнюю губу.

«Под Майкла Дугласа косит. На женщин такая улыбка действует неотразимо. На меня, кстати, тоже. Совсем дар речи потеряла. Увидел бы меня шеф, убил бы на месте. И был бы прав. Действую непрофессионально, реагирую на бабников и изращенцев, а все от одиночества». Чего уж там, очень симпатичный вдовец. И на убийцу совсем не похож.

– Чем могу быть полезен? – Мужчина и скрестил руки на груди, отчего приобрел еще более надменный вид. И стал вдвойне привлекательнее. Я чуть сознание не потеряла.

– Лично мне ничем, а вот органам еще пригодитесь. Объясните, пожалуйста, как так получилось, что вы свели в могилу восемь жен, и все они из одного района, и каждая из умерших завещала вам свое имущество. Между прочим, не хилое имущество. Вы являетесь счастливым обладателем семи квартир в Центральном районе, и как мне кажется, прихватите одну в Адмиралтейском, ту самую, восьмую, в которой мы имеем счастье с вами мило беседовать.

Я говорила резко, отрывистыми фразами, словно бросала в мужчину камни, небольшие, но острые и тяжелые. При этом я успевала заглянуть в распечатку, заготовленную Валерой Петровым, он любит заниматься подготовительным трудом, хлебом его не корми, дай покопаться в личном мусоре подозреваемого.

Мужчина в дверях удивился столь резкому переходу, но стойку держал: руки крест-накрест, глаза в упор, ноги почти на ширине плеч. Я замолчала, весь запал иссяк. После долгой и утомительной паузы мужчина вдруг расхохотался. Самое странное, что по его смеху можно было определить, что он чист. Ну не убивал он своих старушек. Не убивал и все тут! Но это все эмоции, некогда мне с ним тут возиться. Я набрала в легкие воздуха и добавила, перебивая жизнерадостный смех безутешного вдовца:

– Все ваши жены были значительно старше вас. Каждая умирала в строгой последовательности, соблюдая очередность. Вы работаете по какой-то сложной системе. Объяснитесь, пожалуйста!