Юрий Запевалов - Донос Страница 16

– Так это что, мы теперь как раньше холопы на барщине трудились, так мы теперь на государство трудиться будем? Они четыре дня на себя работали, а два дня на барина. А мы что же, всю неделю «на барина» трудиться будем? Или выходные тоже прихватим? Как ты, Петрович, это рассудишь? Ты ведь у нас теперь вместо барина!

– Во-первых, никакой я вам не барин. Я такой же колхозник, как и вы. И тоже за трудодни работаю. А во-вторых, не на государство мы работаем, а на себя. Мы же всё, что произведём-вырастим, всё Райпотребсоюзу и Заготзерно продавать будем. Значит, денежки зарабатывать будем. И себе что-то оставаться будет. На себя будем работать, не на барина!

– Ладно, мужики, по делу говорить надо. – Заговорил, наконец, старик Алексеев. Пётр Гаврилович. Недавно вернулся «из переселения», зол был на весь белый свет. Да вот, потихоньку отходить начал. Оттаивать. А что делать! Семью надо всё же содержать. Кормить семью надо. Ничего из того, что раньше было у казака среднего достатка, ничего не сохранилось. Растащили всё. Свои же станичники растащили. Из колхоза этого.

– Хватит нам той политики. Петрович, ты вот сказал два коровника и конюшню. А я думаю, не потянем мы всё это. В одну-то зиму. Коней у хозяев оставить надо. Прокормим коней. Каждый-то по одному-два продержит. У кого нет корму, как у меня например, тем помочь надо. Хотя бы сеном, весной заготовленным. Окупится, Петрович, сено это. Конями окупится. Для них ведь и готовили. А раз содержать негде, у хозяев давайте оставим. А конюшню не успеть нам, да и материалов не хватит. А? Как вы, казаки, смотрите на это? За одну зиму не справимся мы, продержать, выходить скотину надо не за зиму, а за всё время, пока не подготовим места эти, для содержания колхозного. Раз поддержало областное начальство, надо нам готовиться содержать скотину да коней не только в одну зиму. Надолго планировать содержание это надо.

И использовать скотину в хозяйстве разрешить надо. И коней использовать. Нечего им задарма простаивать!

– Да, конечно, согласны, прокормим. Да и себе в хозяйстве подсобим, конями-то! Соглашайся, Петрович, тебе же забот о тех лошадях поубавится!

– Что ж, казаки, предложение дельное. Затверждаем! Составим график работ по колхозу, где-когда и какие лошади работать будут, в лес выделим коней несколько, а остальные, согласен, пользуйте в хозяйстве. Так, глядишь, и сберегём коней-то, а?

Господи, давно ли всё это было! А вот, три года уже прошло, пробежало!

Тогда, в 33-м, после всех решений наших – что началось! Комиссии понаехали, проверяющие, списки составили расхитителей колхозного добра, колхозной собственности. На Александра местные уполномоченные дело завели. Подрыв устоев колхозного строя!

Александр не стал тюрьмы дожидаться. Срочно поехал в Челябинск. Там добился таки приёма у главных партийных начальников. Рассказал им всё. Объяснил, сколько бы «падежа» коней, скота было, не прими они тогда решения этого – по частным хозяйствам сохранить скот.

– Ты вот что, Александр Петрович, поезжай домой, работай, никого не слушай. – Гладышев, секретарь Укома, где-то кому-то позвонил, с кем-то о Непряхино поговорил, погонял «желваки» по скулам, присел напротив Александра. – На неделе мы к тебе приедем. Никак не готовься, пусть всё идет, как всегда шло, показухи не устраивай, чтобы всё естественным было. К нам едет товарищ из ЦК. Из Москвы едет. Колхозы наши посмотреть хочет. Вот мы с ним в Непряхино к тебе и приедем. Там и разберёмся со всеми вашими делами.

Да, большой тога переполох учинили в районе. Представитель ЦК заявил на партийном активе, что у колхоза «Заря Коммунизм» поучится бы надо, как скот сохранить можно, а вы их чуть не во вредители записали! Александра в пример поставил, как смелого председателя, который-де не прячется за инструкции да постановления, сам ищет, а главное – находит лучшие решения в трудных ситуациях.

Начальник из Москвы уехал, а вскоре районное начальство, что под суд грозилось отдать Председателя из Непряхино, то начальство само оказалось врагом Советской власти, исчезло то начальство, и где теперь находится, никто в районе до сих пор так и не знает.

Александр свернул от полей скошенных, на овощные поля. Там, собственно осталась одна картошка, всё остальное уже убрано. Но картофеля много, урожай нонче на картофель. Эх, придумала бы наука комбайн какой-нибудь. Уж больно медленно убирается картошка. А сколько людей собирать приходится на картофельные поля эти. Вся работа в колхозе приостанавливается на время уборки картофельной! Учеба в школах прекращается, домохозяек всех на поля выгоняем! Хорошо теперь на вспашке, как только трактора получили. Маловато их конечно, можно бы посевные площади увеличить. Есть куда расширятся колхозным полям! Да, конным плугом столько не вспашешь. Но трактора получаем. Вот и на следующий год пообещал район аж четыре трактора. К нашим шести, это уже будет десять! С такой техникой можно что-то и солидное планировать. Распашем новый клин, что пустырём стоит, в сторону Миасса, там большая, хорошая поляна. Распашем.

Всё же, что не говори, а немало сделали за три года. А в четвёртом – господи уже 37 кончается, как бежит время! – как-то уже привычно колхоз пошёл на увеличение всех видов хозяйства – и по полю, и по деревне. А что, школу построили, открыли детский сад, хоть небольшой, а клуб организовали. Всё есть где молодым собираться. Надоели посиделки эти по избам, да дворам старушечьим – где-кто пустит попеть да потанцевать. А главное – по трудодням колхозникам платить стали. Да, пока не деньгами, пока зерном да мукой готовой. Овощи никто не берёт, своих овощей на огородах выращивают достаточно. Для овощей обзавелись ларьком собственным на Миасском рынке, продаем теперь овощи, и гладко вроде получается, доход какой-никакой появился. Вроде обжились маленько люди, повеселее стали. А дальше ещё лучше будет.

Только бы не война! Да не «перестройки» новые, разные, непонятные. Ну не дают людям спокойно жить, реформаторы проклятые! Только обживёшься, только на лад всё пойдёт, опять какой-нибудь новый реформатор придёт к власти и ну давай выдумывать что-то своё, никому непонятное. Не успеваешь от них отбиваться. Да еще и не так просто отбиться – враз врагом советской власти признают. «Идешь против установки партии!». А та установка только и есть, что фантазии нового реформатора, дорвавшегося до власти. Господи, как они все надоели! Хоть бы годика три-четыре дали пожить спокойно, не мешали бы работать, а мы бы уж как-нибудь беды бы свои одолели!

Александр подъезжал к конторе колхоза.

8

В нашей камере тюремную пищу не брали, ели свое. Основных нас в камере было четверо, это тех, кого не меняли, кто был постоянно приписан к этой «хате». Это была наша «хата», мы в ней были постоянными, до особого распоряжения начальства, жильцами. Иногда к нам подсаживали кого-то, иногда ежедневно, иногда раз-два в неделю, то по одному, то по два-три и более, доходило и до одиннадцати человек, но лишних вскоре куда-то переводили. Оставались с нами зачастую двое, иногда трое. Более семи человек в камере, как правило, не оставляли. Для нас такие подселения были на пользу – мы имели новую информацию, узнавали последние известия в стране, в жизни.

Так вот, как-то сложилось с самого начала нашего проживания в этой камере, что мы «варево» не брали, ели свое, питались за счет передач – «дачек». Передавали родственники – родители, дети.

Самое страшное для заключенного в тюрьме и на «зоне» – не приговор, не сроки отсидки. Самое страшное для заключенного – отказ и проклятие родственников. Такие, забытые или заброшенные своими родными, остаются одни перед жизнью, перед будущим – без семьи, настоящей и будущей, семьи, которой у него, возможно, еще и не было, а, возможно, никогда уже и не будет, без родственников, без друзей, без знакомых. Без поддержки.

Такому заключенному ждать нечего и не от кого, остается ему ждать только одного – смерти.

Заключенный жив «дачкой», при всех ее ограничениях. В «дачках», кроме разных сухих и консервированных супов, каш, приправ, передавали сахар, чай, печение, «баранки», фрукты, обязательно сигареты. Передавали, конечно, и что-нибудь домашнее – пироги, пельмени, салаты, консервированные овощи, разные варенья, компоты.

Два раза в месяц по очереди заказывали дачку в тюремном магазине – «ларьке». Наш день – четверг. В этот день нам давали бланк типовой заявки и перечень продуктов, имеющихся в наличии в «ларьке». Мы коллективно составляли эту свою общую заявку, со всей тщательностью и вниманием, исходя во-первых из наличия денег, и во-вторых из сегодняшней потребности – чего у нас нет на день составления заявки. Заказывали равномерно, всего понемногу, с учетом существующих в «ларьке» тюремных ограничений. Ограничения были на чай, сахар, колбасу и некоторые другие продукты – по количеству, сколько можно купить по одной заявке. Заявку забирали в тот же день, вечером. Продукты и все, что заявлено, получали через неделю.