Вячеслав Малежик - Портреты и прочие художества Страница 16

Нас никто, я имею в виду группы «Ребята» и «Мозаика», никуда не вызывал и не «ставил на вид». Более того, мы были передовым классом советской молодежи. Нас отправляли в ЧССР и Болгарию, где мы играли песни из репертуара «The Beatles» и «Deep Purple». Коллеги из стран социализма нам страшно завидовали и с тоской вспоминали, что «болгарский слон» – «младший брат советского слона, а СССР – родина слонов». Ребятам из Софии и Праги не разрешали петь по-английски. Налицо была политика двойных стандартов, но мы об этом не думали – нам было в кайф играть на хорошем аппарате и в кайф просто жить.

А затем был 1973-й, я пришел в «Веселые ребята», чтобы на «бескрайних рубежах нашей необъятной Родины нести знамя вокально-инструментального искусства». Я повзрослел, многое понял, а что не понял, то мне объяснили. Но времени диссиденствовать, а тем более протестовать, не было. Была интенсивная пахота под названием «гастроли». Успех, девчонки, новые города занимали свободное время, и эмоции выплескивались чаще в сторону «аморалки», чем сублимировались в прозрение и понимание «политической ситуации».

Хотя…

Однажды в городе Тернополе, куда мы прибыли спеть песни из нашего репертуара, в коллективе появилась «запрещенная литература». Это был роман А. Солженицына «В круге первом». Причем книжку нам дали (кому конкретно, я сейчас и не вспомню) на одни сутки. 1973 год, Солженицын…

Если застукают – статья… В лучшем случае выгонят из Москонцерта и из комсомола. Все это понимают, и тем не менее всем страшно интересно, и всем хочется узнать, про что это… Решили – чтобы всем познакомиться с романом, надо устроить чтение романа вслух по очереди. «Конспиративная квартира» была выбрана – номер кого-то из музыкантов, затоварились кофе и сигаретами и начались «литературные чтения»… Наверное, мы даже не думали, что совместное чтение потянет на больший срок, чем индивидуальное с фонариком под одеялом. Мы просто хотели узнать, про что это… А вообще-то все это было похоже на революционный кружок, где осталось бы произнести, что «промедление смерти подобно…» Но никто не настучал… Как мы после такой бессонной ночи отработали три концерта, история умалчивает. Потом был «Доктор Живаго». Я был потрясен Пастернаком, буквально очарован поэзией его прозы. Интересно, что потом, когда я читал этот роман, купив его в свободной продаже, испытать те прежние чувства мне не удалось. Запретный плод?..

Мы колесили по стране, развлекая зрителей на концертах и самих себя после концертов. Что-то вроде устной газеты затеял в «Веселых» Гена Макеев. Вернее, это была даже не целая газета, а аналог 16-й полосы «Литературки». Мы придумывали разные анекдоты и фразы, соревнуясь друг с другом. Запомнилось заметка Макеева следующего содержания:

«На 105% выполнил план Новотрубинский завод ядохимикатов. „Больше яда Родине“ – под таким лозунгом трудятся новотрубинцы».

Однажды Гена предложил провести конкурс на лучшее название советского города и деревни. В числе соискателей были города Встречноплановск, Соцсоревнованиеград, в честь завершающего года пятилетки – Завершаловск. В итоге Макеев победил в номинации города – ПятьдесятлетбезЛенинаполенинскомупутивск. Моя деревня Пролетариивсехстрансоединяловка была первой в этой номинации, а еще (я чуть-чуть похвалюсь) я придумал название города-курорта – Ленинские Грязи.

Афганская мозаика

Немного страшно начинать эту главу. Цензор, который во мне сидит, проснулся и протирает глаза. Вот он идет в мою сторону, заходит со спины, вот он заглядывает через плечо, пытаясь прочитать, что я там начал писать.

– Да нет, я ничего, вы, господин цензор, не подумайте плохого. Все, что могло бы порушить нерушимую советско-афганскую дружбу, где мы, то есть советский народ, под художественным мудрым руководством КПСС выполняли свой интернациональный долг…

Да что я, право? Сейчас время станцевать любимый танец триумфатора-диссидента… Не буду… Хотя совсем без политики обойтись нельзя. И для того чтобы вы поняли, что было да как, скажу, что диссидент во мне в то время присутствовал.

С долей ехидства слушал я интервью И. Кобзона. Его слова о том, что он в Афган ездит за очищением своей души, вызывали во мне изрядный скепсис. И если во второй раз в 1986 году я летел в Афган вместе с ВИА «Пламя» стреляным (в прямом и переносном смысле) воробьем, то в 1982-м, готовясь к первой поездке на войну, я был переполнен разнообразными чувствами. С одной стороны, как пацифист я не одобрял милитаристскую политику по отношению к нашему южному соседу. Слова о том, что мы отодвигали врага от нашей границы, вызывали вполне ироничную реакцию – говорите, говорите, это ваша работа. С другой стороны, гибнут наши ребята, и все знакомые, имеющие парней призывного возраста, трясутся, как бы сына не забрали в Афган.

С одной стороны, мы понимали, что едем петь для ребят, которые ничем не виноваты, что выполняют пресловутый интернациональный долг, и мы можем облегчить их жизнь, а с другой – мы едем на войну, и могут и нас подстрелить вполне реально. Но в это почему-то до конца не верилось, и все были заняты бизнес-проблемами, что везти с собой и что покупать там, чтобы что-то заработать, успешно это продав в СССР.

Признаюсь, что летел в «командировку» с чувством тревоги. Трудно сказать, как чувствовали себя коллеги, никто трусости не показывал, состояние благодушия примерно такое, как перед поездкой в группу советских войск в ГДР или Польшу.

Август 1982 года. Летим в Кабул прямым рейсом. Мы, тысячу раз летавшие, при подлете к Кабулу вдруг увидели, что от нашего лайнера, по-моему, это был ТУ-154, стали отлетать тепловые ракеты. Нам никто не объяснил, что это за «салют». Наверное, чтобы мы не волновались. Но это уже была война, и тепловые ракеты были предназначены для дезориентации ракет противника. Сейчас это знают все. Тогда же… Состояние благодушия не пропадало первые пять дней. Все мы рвались в город, в торговые ряды, чтобы заняться нашим мелким бизнесом. Нас как-то тактично не пускали, чаще всего, лишая свободного времени. Один раз мне сделали замечание, что не следует в майке с голыми руками ездить даже на комсомольско-партийные мероприятия. Все-таки мусульманской мир. Короче, с утра до вечера мы пели, нас принимали какие-то высокие военные и гражданские чины. Сгонять в город ну никакой возможности.

Первые концерты… А пели мы их по три в день и еще ночью после застолья до утра. И вдруг понимаешь, что в твоем репертуаре настоящее, а что есть халтура… Песни, которые в СССР воспринимались как агитка, перед солдатами, которые часто после концерта шли в бой, преображались в Песню с большой буквы. Это, например, касалось «Песни о Родине» С. Туликова. И как тяжело было смотреть в глаза парней, которые должны были после концерта идти на операцию в Пандшерское ущелье. Ты поешь: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди». Поешь и вглядываешься, кого же не пощадит смерть? Думаю, что ребята об этом не заморачивались, хотя…

Попробую, не систематизируя свои впечатления, рассказать, что помнится. Прочитав эти записи, может быть, вы поймете, почему я согласился со своим старшим коллегой И. Кобзоном, что после Афгана с тебя сдирается многолетняя короста нашей «мирной» жизни и почему в твою душу возвращаются понятия «патриотизм, дружба, любовь» в исконном значении этих слов.

I

Мы на вертолете с ансамблем и сопровождающими нас военными возвращались в Кабул, сели на аэродром афганского городка Газни. Нужно сказать, что все аэродромы в Афганистане, во всяком случае, те, что я видел, располагались в ущельях. Вокруг аэродрома в засаде были наши солдаты, чтобы душманы не могли близко подойти к нашим боевым машинам. Техника посадки и взлета самолетов была такова, что самолет и вертолет, взлетая, крутились вокруг аэродрома, не покидая пространства, безопасность которого обеспечивали наши солдаты. И только набрав высоту порядка 5000 метров, высоту, на которой «стингеры» (переносные ракетные установки) уже не могли их достать, самолеты летели выполнять свои задания. Поэтому взлет происходил очень долго, зато посадка!!! Это песня! Знаете, когда летишь на гражданском самолете, то любое изменение режима работы двигателя воспринимается с тревогой. Здесь же, летчик бросает машину в пике, кишки и все внутренности взлетают в организме куда-то к горлу (я думаю, что состояние похоже на невесомость в космосе), и ничего. Понимаешь, что это для твоей же безопасности.

Вернусь в Газни. Мы вышли из вертолета, и у трапа нас встретили два солдатика. Они не произнесли ни слова. Просто смотрели на нас, ребят, которые прилетели из Союза. Из Союза, где остались все близкие, где другая жизнь, где Родина. У нас не было запланировано там никаких выступлений. Я вернулся в салон вертолета, взял гитару и мы начали петь. Потом начались анекдоты, потом подтянулись другие участники ансамбля. Подтянулись к месту импровизированного концерта еще солдаты. Я вернулся в вертолет. Вдруг началась стрельба…