Татьяна Чекасина - Обманщица Страница 16

– Спасибо, что ты так искренне, честно всё рассказала, – проговорил, распрямляясь так, точно на нём была форма с погонами. И я подумала, что ему бы пошёл френч, галифе, сапоги. – Я сделаю всё, чтоб тебя уволили без лишнего шума и по собственному желанию. Сейчас же пойду к Бякишеву. Ты не беспокойся, всё пройдёт гладко.

Когда я закрывала за ним калитку в воротах, он обронил:

– А жаль…

Он ушёл, я сожгла в печке все ненужные черновики и отослала все письма, и почувствовала себя легко-легко… И стало мне радостно оттого, что впереди у меня встреча с дочкой, с мамой и папой, да и с… Серебровым. Согласно женской логике вспомнила его слёзное письмо…

По огороду этим вечером особенно часто стучали поезда, они звали меня скорей уехать из Шатунского Шершне-Бекинского района… «Пу-у-уть», – привычно разнёсся голос составителя поездов надо всем посёлком и над лесом с тёмными непроглядными ёлками, откуда иногда приходит рысь в крайний дом, и откуда, возможно, выйдет вновь, рискуя жизнью, новый медведь-шатун…

Конечно, я обманщица. Мне удалось однажды обмануть наше бдительное государство, ну, а дальше меня обманывали другие, и протянутый хлеб оборачивался самыми настоящими булыжниками, вынутыми из-за напиханных ими пазух настоящих обманщиков… Не на этих хитрецах, к счастью, держится мир.

Переписка в Интернете

Дорогая Лаура Ноевна! Милая наша Ларочка! Долгое время мы считали, прости нас за это, что ты куда-то пропала, что тебя даже нет в живых! Мы бесконечно рады, что ты нашлась. Да как! Жорочка любит шарить по сети, и увидел твой «блог», а в нём твои произведения, которые нас поразили и обрадовали! Ты всегда была талантлива, но в твоих этих вещах ты превзошла наши ожидания. Наверное, если есть теперь русский писатель, современный, глубокий, то это ты! Твоими рассказами, повестями и заметками о литературе зачитывается вся наша семья: сын Еремей, невестка Синди и уже взрослые внуки: Павел, Билл и Настя. Ответь, если сможешь. Мы живём теперь не в Нью-Йорке. В прошлом году переехали в Канаду. Мы здоровы, у Жорочки давно прошла язва, и он много занимается спортом. Крепко обнимаем тебя. Валерия и всё семейство Роковых. Монреаль, Канада, 2012 год.

Дорогие мои Валерочка и Жорочка!

Прошло столько лет… Но я очень обрадовалась вашему письму. Живу я так, как только можно жить в нашей родной стране, будто всегда накануне новой революции. Что натворили негодяи-демократы с культурой! Они закопали живьём писателей. И, если бы не Интернет… Печататься негде. И читателя у меня, по сути, нет. В России ещё меньше, чем за рубежом. Мой «блог» с моими произведениями читаете, в основном, вы, русские американцы, и это прискорбно. А ведь я пишу только о русской жизни. В стране барствуют графоманы, и большая часть «мирян» превращена в «неумеющих думать» (цитирую моё произведение, написанное в далёкой молодости). Теперь эти литературные опыты мне кажутся во многом детскими и слишком политически направленными. Сейчас я пишу совсем иначе. Вы и сами поняли это по моим нынешним вещам, например, недавней моей новелле, где прототип главного персонажа простая русская колхозница Анна Никандровна, на квартире у которой я жила в Шатунском.

Да, мы все хотели перестройки в стране, но перестройку эту сделала кучка отщепенцев, поделив между собой богатства народа. Райкомовский секретарь Бякишев теперь ангел во плоти перед нынешними. Ныне я, никогда не состоявшая в коммунистической партии, вступила в КПРФ. Это хоть немного даёт отдушину. Духота в стране неимоверная.

Самое страшное то, как поступили нынешние власти с писателями. Из «Дальних Рубежей» пришли те, кто никогда не умел писать, но кто закрыл русского писателя, закрыл писателя как профессию, открыв двери бизнесменам, работающим на потребу жалкой унылой буржуазной конъюнктуре (с советской не сравнить, та была хотя бы нравственной). Теперь – разгул преступлений, зверств самых разных. И всё от нынешней пропаганды (опять же, советская перед ней – дитя). Многих писателей и безо всяких репрессий убили хитро и надёжно. Я тоже пострадала, так как не стала участвовать в массовом растлении народа. Одно хорошо – жива. Видимо, сильной оказалась. Кроме гриппа в Шатунском, считайте, ничем и не болела за все эти годы, да и теперь… До письма. Привет вашим детям от моей Татки, которая уже сама мать. Серебров умер в прошлом году после того, как его выгнали из театра. Он был хорошим актёром и хорошим мужем. Л. Конюшая. 2012 год.

В мой последний день в Шатунском бабушка сказала:

– Лаура Ноевна, я вам помогу, до станции довезу ваши вещи на саночках. Вы не переживайте…

О, Шатунское! Сколько раз потом проезжая мимо на скорости скорого поезда, лишь на какие-то три минуты притормаживающего у знакомого вокзала, где в ресторане меня кормили «как начальника» яичницей на шкварках, приковавшись к стеклу, буду выглядывать в толчее перрона вас, моя дорогая Анна Никандровна… Но особенно неотрывно я буду смотреть в окно, когда поезд уже на скорости будет приближаться к вашему дому. С жадностью буду вглядываться в окошки, и особенно в то оконце, за которым какая-то далёкая от меня «чудачка» писала во время незаслуженного листка нетрудоспособности роман в «римском ключе на эзоповом языке». И вновь подумаю, что не кто иной, как Святой дух охраняет это, незабытое мною жилище.

Черновики. Писательская история

«Рукописи не горят»,

да и спрятать их невозможно.

Глава первая

1

Клотильда Сидоровна восседала в коляске перед мутным окошком и смотрела во двор, поджидая соседку с плюшкой. Каждое утро так ждала. В переулке, называемом Южинский, – прекрасная пекарня, от неё кондитерский дух на весь небольшой мирок между Патриаршими прудами и Палашёвским рынком. Клотильда Сидоровна оказалась всеми забытой, кроме этой соседки. Если б не она – не иметь бы Клотильде ежедневную плюшку из пекарни. И вот, в одно такое ожидание она и подумала вслух:

– Может быть – пора? А что, найму няньку, целый штат найму. Будут на прогулки вывозить (коляску, само собой, куплю на нежных рессорах). И – на Патриаршие! «Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья!» – Так любили распевать физкультурники её молодости, и сама она напевала, весело шагая по бульварам и проспектам в колонне маршем, одетая в физкультурную майку и неся на плече весло.

Соседка приносила ей не только плюшку. Она ещё давала почитать «Новейшую культурную газету». Бодро поедая, осыпая крошками статьи, Клотильда хихикала довольно. Если бы у неё, у бедной Клотильды Сидоровны, не атрофировались вместе с ногами чувство ответственности и прочие моральные признаки человеческого существа, то она бы, пожирая сдобу свою, не хихикала бы над газетой, а тотчас бы придвинула к себе поближе телефон да позвонила куда надо: «Приезжайте! Забирайте!»

Но эта старая женщина (к сожалению, надо признать, неприятная) ни разу и не протянула руку к телефону, тогда как хихикать над публикациями продолжала.

Дорогой друг писатель! Не отдавай черновики свои своему единственному другу, ведь у друга может быть глупая, а иногда просто сумасшедшая жена, поедающая плюшки в древнем доме на Козихе! 2

Писательница, совершенно никому не известная, сочинила роман. Некоторые её коллеги решили – не свойственный даме, а потому засомневались в авторстве. Надо же, целый вставной дневник принадлежит персонажу-мужчине. Неужели этот мужской дневник сочинила дамочка Чернилина, да, по всей вероятности, не она – автор, а именно – мужчина, у которого эта Дунька украла, видимо, дневник.

В больших не по размеру и не по росту сапогах Дуня, Евдокия, то есть, пересекла дворик и, помахав рукой с пакетом, в котором несла плюшку Клотильде Сидоровне, скрылась под аркой.

Она гордилась тем, что в этот старый дом, изнутри – практически ужасный, где она и проживала согласно прописке, в тридцатые годы приходил к своему другу адвокату Михаил Булгаков. «Адвокат Веденек не говорит без денег». Как считали старинные жители дома, именно Булгаков и придумал эту шутку. А квартира, в которой жила писательница, была огромной и ещё более жуткой, чем дом в целом, но зато стала прототипной в романе «Мастер и Маргарита». Не та квартира это была, где хозяйничал Воланд и компания, а та, в которую случайно вбежал в состоянии помешательства поэт Иван Бездомный, увидев в тёмной, точно подземелье, ванной комнате моющуюся женщину. Евдокия улыбнулась ласково далёкому Булгакову и всему тому, что он сочинил, бывая в этом доме в Малом Козихинском переулке в непосредственной близости от знаменитых (благодаря ему, в основном) Патриарших прудов, – небольшого прудика, навевающего грусть.

Отдав Клотильде плюшку, писательница Чернилина вернулась к себе в комнату с высотой до потолка метров пять и с ручками на окне и двери в виде козьих рогов. Любил свою фамилию купец Козихин, даже этимологию уважал. Фасад дома украшен не какими-нибудь нимфами, а козьими тупыми загадочными, точно у сфинкса, рогатыми головами.