Наталия Терентьева - Страсти по Митрофану Страница 18

– Вы нездоровы? – участливо спросил мальчик.

– Почему, Митя? Я здорова, насколько можно быть здоровой в моем возрасте…

Надо ответить ей, что она молодая? Кажется, так нужно говорить женщинам в преклонном возрасте… Но Митя не решился, он чувствовал, что преподавательница за что-то на него сердится.

– Не перебивай меня, пожалуйста.

– Хорошо. Я слушаю. – Митя покорно кивнул и невольно улыбнулся.

Нина Георгиевна только махнула рукой. Маска эта у мальчика не от хорошей жизни наверняка. Она помнила его отца, который привел его на первое занятие в восьмом классе. Странно уже то, что с таким взрослым мальчиком пришел отец, да и сам мужчина произвел на Нину Георгиевну самое неприятное впечатление. Наверно, домашний тиран, так ей показалось. Настырный, говорит без остановки, и улыбается вроде, а тяжело становится от разговора. И мальчик поэтому такой, весь перекрученный, пережатый, не понимает обыкновенных искренних слов.

– Постарайся меня услышать, Митя.

– Да-да, Нина Георгиевна…

– Митя, тебе надо поехать в Латвию на фестиваль с Теплаковой и выступить там.

– Я не могу, – быстро ответил Митя и снова улыбнулся. Ведь улыбка – это самое верное средство, чтобы человек понял, что ты говоришь искренне, чтобы проникся твоей правдой.

– Можешь, Митя.

Нина Георгиевна отошла к окну. Раньше она бы закурила, и сильное раздражение, которое сейчас мешало ей говорить с Митей, быстро бы растворилось в горьковатом, таком необходимом ей сейчас дыме сигареты. Но – увы. Чтобы закурить, теперь надо выйти из школы и топать далеко за ворота. А с мальчиком говорить нужно сейчас и здесь.

– Можешь и должен ехать. Ты зажат.

– Я?

– Да, ты, Митя. Ты зажат, ты боишься сцены, ты еле-еле доиграл свое произведение на классном концерте. Ты не можешь открыться. У тебя нет свободы, нет азарта, нет огня. Разве ты сам об этом не знаешь?

– Знаю, – кивнул Митя.

Очень болезненная тема. Он пытается об этом не думать. Гораздо приятнее верить отцу и представлять себя на сцене европейских концертных залов… Потому что он хочет на самом деле совсем другого. Зря даже Нина Георгиевна об этом сейчас так открыто заговорила.

– А если знаешь, то почему отказываешься от такого шанса? Чудесного просто шанса! Если бы мне кто-то сейчас предложил бесплатно поехать в Европу сыграть на фестивале…

– Подыграть Эле, а не сыграть, – уточнил Митя.

– Да ты что, мальчик, издеваешься? Подыграть! Да, во-первых, такой певице и не грех подыграть! Три полные октавы с колоратурным верхом, мощный голос, тембр, сама – красавица… Подыгрывать ей – одно удовольствие. И девчонка хорошая, скромная, голосом своим вовсе не гордится, не выпирается никогда вперед… Чудо, а не девочка! А потом, почему, извини, пожалуйста, ты так относишься к выступлению дуэтом? Ну да, один ведет, другой – за ним…

– Я должен быть главным… – пробормотал Митя, не совсем уверенный, что говорит правильные вещи, но он обещал бате быть мужиком во всех ситуациях, а не нюней-разнюней.

Он уважает своего Учителя! Нина Георгиевна за один лишь год так многому его научила, предыдущая преподавательница ни во что его не ставила, батя говорит, что вот раньше бы к Нине Георгиевне попасть, уже бы в училище музыкальном был, и она-то сама считает наверняка его своим шансом, своим последним шансом, с Митей она прославится как педагог. Да и просто – пожилая женщина так любит его, так прекрасно к нему относится, понимает, что к гению нужен особый подход…

– Почему ты должен быть главным, детка? С чего это ты решил? – прищурилась Нина Георгиевна. Много она повидала детей на своем веку, и еще более странных, чем Митя. Он, конечно, чудак-человек, но она была уверена, что видит его насквозь. Ничего сложного и особенно пугающего в его поведении она не видела. Это, скорей всего, обратная сторона зажима и неуверенности в себе. – Иногда нужно и уступить кому-то первое место.

– Но не женщине, – пробормотал Митя. – И вообще, я в таком дуэте и в оркестре играть не собираюсь. Я буду солистом.

– Будь, Митя, будь. Но сейчас надо поехать с Элей, у вас просто великолепный номер, тебе только нужно раскрепоститься, снять все зажимы, поверить в себя, услышать, как прекрасно Эля поет, понять, о чем она поет, и достойно сыграть свою партию. Она может спеть и без тебя, но с виолончелью будет лучше. Да и внешне вы – прекрасная пара.

– Нет!

Митя не хотел дальше спорить, вырвалось само. Батя учит, что ему не нужна пара. И ему на самом деле нужно быть одному. Иначе он не станет тем, кем должен стать. Если уж ему не быть скульптором… Конечно, было бы здорово лепить, вырезать, ваять…

Его рукам с самого детства хочется разговаривать, рассказывать, выражать то, что чувствует Митя, о чем он мечтает, фантазирует. Сколько раз он принимался лепить Элю за последние два месяца, с тех пор, как они спели в школе эту странную, волнующую песню о переулках весны, в которых они пойдут вдвоем, навстречу рассвету, навстречу наступающему дню, навстречу весне… Лепил из чего придется – в школе из пластилина, который у него был спрятан в мешке со сменной обувью, дома из хлебного мякиша, в музыкалке – из остатков мягкой оконной замазки, которую можно потихоньку отколупать из окна, она похожа на гипс, даже пахнет так же… Отец дома лепить не разрешает, потому что Митя – бездарен и потому что заниматься скульптурой нет смысла вообще, кому, как не отцу, это знать. Настоящий талант в нашем обществе не востребован, это Митя хорошо усвоил с самого раннего детства.

– Короче, так, Митя. Ты спрашивал мое мнение? Я пришла, послушала номер и говорю тебе – номер хороший, Эля поет великолепно, произведение интересное, ты играешь нормально, можно лучше, есть куда расти. Вот. И надо поехать, преодолеть себя. Я считаю, ты просто трусишь.

– Я?! Я – трушу? Я?..

– Да, мальчик. Ты трусишь. И прячешься в свои глупости, которые сам и придумал. Все. Надо помочь с номером – приходи, позанимаюсь с тобой. А так – до свидания. Учебный год закончен.

– А программа? Я хотел летом играть программу… Выбрать программу нужно, определиться…

– Какую программу, Митя? – устало вздохнула Нина Георгиевна.

– Для поступления…

– Ты – собираешься поступать, – уточнила преподавательница.

– Да! Конечно!

– А куда, прости?

– В консерваторию.

– Ясно…

Нина Георгиевна села, снова встала, подошла к окну. Да, вот чего ей не хватает – это сигареты. Ну как можно спокойно разговаривать с этим мальчиком? Выйти на большой балкон, что ли, закурить? Уволят… Ей шестьдесят семь лет. Уволят за малейшее нарушение дисциплины… Она даже больничные уже лет шесть как не берет, как бы себя ни чувствовала.

– Хорошо. Готовься, если считаешь нужным. Тебе ведь еще год до поступления?

– Да! И я летом хотел с вами заниматься. Вы же еще будете приезжать в школу по делам?

– Да, писать учебные планы, и у меня платный ученик, он поступает в Австрии в музыкальную академию.

– Вот, я же могу после него рассчитывать на урок с вами… Мне нужно, Нина Георгиевна… Прошу вас, не отказывайтесь. – Митя старался говорить как можно убедительнее и не терять достоинства. Как батя.

Нина Георгиевна взглянула на мальчика. Да, он не виноват. Да, у него очень бедная семья. Почему, непонятно. Она же видела отца. На вид – здоровый мужик, крепкий, рослый. Но это на вид. А там – кто знает? Может быть, он инвалид… Мало ли каких болезней только не бывает. И мальчик привык к своей бедности, не стыдится ее, не скрывает, не понимает, что есть вещи, за которые все платят, кроме него… Может, это и неплохо. Живет в эмпиреях, не задумывается о хлебе насущном. Что есть, то и съел. И пошел играть на виолончели.

– Ладно. Приходи на урок, там разберемся. Ехать в Латвию, мальчик! Ехать и не раздумывать!

– Нина Георгиевна… – Митя встал, чувствуя, что от волнения не может сидеть. Ведь это все так важно для него. На самом деле он очень хочет поехать. Он никогда не был ни в какой другой стране, он даже не мечтал никуда поехать этим летом, кроме тетиной дачи, если отпустит батя, а он сестру презирает и вряд ли отпустит. Митя хочет поехать с Элькой, потому что хочет поехать, потому что она ему снится, потому что руки сами ее лепят, ее высокую, тонкую фигуру, ее нежный профиль, ее ровные плечики, стройные сильные ноги, он хочет поехать, но ОН НЕ МОЖЕТ! Батя взял с него слово. Он же не может его предать, не может нарушить слово…

– Да, Митя?

– Нина Георгиевна… Ваше окончательное слово – ехать? Да? Мне ехать?

– Конечно, Мить, что тут думать и рассусоливать столько. Сразу, с первого дня было ясно. И вообще, Митюша, это хорошее развлечение, тебе судьба такой подарок дарит! Поехать, посмотреть мир, познакомиться с другими творческими людьми…

Нет, вот слово «развлечение» ему не подходит. Ему надо работать. Надо играть по четыре часа в сутки. По шесть, семь – летом, когда уроков не будет. Мир посмотреть – тоже не резон. А себя испытать, преодолеть – вот это да, это резон.