Юлия Зеленина - Татьянин день Страница 18

– И, вообще, если мы такие плохие, чего ты приперлась тогда? Дело ведь не только в Мишке! – грубо подбросила дров в горячий разговор Баль.

– А я пришла на вас посмотреть, – честно призналась Ксюша.

– Посмотрела? Так и шла бы домой! – откликнулась Баля.

– Уйду сейчас, не переживайте. Я, правда, очень хотела на вас посмотреть – на могучую ячейку общества, которая была в свое время так дружна, что… Мне всегда казалось: жизнь каждой из вас будет похожа на сказку! Потому что вы дополняли друг друга, вы были одно целое – СОТА. Даже не смотря на минусы. Ведь не всегда все гладко: и обиды, и ссоры бывают… А что я вижу, придя в эту дыру? Сборище неудачниц с большой буквы «Н»! Уууу, как вас жизнь-то отымела, девочки мои. Посмотрите на себя: четыре красотки! Вас бы на обложку журнала «Антигламур». Или нет: «Крестьянка». Как раз, передовицы-колхозницы с грязью под ногтями.

Ксюша хотела еще что-то сказать, но передумала. Она резко встала из-за стола в полной тишине. Казалось, весь зал кафе притих и, выслушав ее исповедь, гости заведения, словно присяжные, должны теперь вынести свой вердикт. Забрав с вешалки плащ, молодая женщина вернулась и небрежно бросила на стол деньги за выпитый чай. Ксения больше не смотрела на своих давних знакомых, она удалялась из зала кафе неотомщенная, ощущая, как ноют незатянувшиеся сквозные раны далекого прошлого, она так и не сумела освободиться от горечи детских обид.

Глава 15

СОТА навсегда

– Она не со зла, – выдавила тихий звук Дунаева, после того, как выпрямленная спина Ксюши скрылась за дверью кафе. Несколько минут после ухода бывшей одноклассницы Татьяны сидели в оцепенении. Они не смотрели друг на друга, каждая замерла, уставившись перед собой.

– Не со зла? Ничего себе! От доброты душевной облила нас грязью? – оттаяла Борковская, промакивая зареванное лицо салфеткой. Слова Ксюши ее очень задели, но еще больше возмутил тот факт, что бывшая одноклассница заполучила красивый и мужественный трофей с фамилией Артуфьев.

– Просто она всегда завидовала нашей дружбе. У нее ведь отношения-то ни с кем не складывались, – поставила диагноз Дуня.

– Однако Мишку она заарканила! – никак не успокаивалась леди в красном.

– Причем тут Мишка? – разбавил симфонию голосов грубоватый голос Бали. – Дуня про другое говорит: завидовала она нам – это правда. Черной завистью. У нас ведь СОТА была, братство – четыре Таньки. Она была лишняя – хоть ты тресни!

Все женщины активно закивали, понимая, что в словах Бали кроется истина. Каждая чувствовала себя запачканной, хотелось смыть негатив, оставленной злопамятной одноклассницей.

– Зачем же мы ее с собой таскали? – возмутилась Борковская, вспоминая, как тяготило ее присутствие Ксюши на давних прогулках.

– Из жалости! – призналась Баль. – Встанет, вылупит глаза и что? Сказать ей: пошла вон? Я терпела, а потом уже начала вас подговаривать, чтобы не брать ее с собой.

– Дунаева тоже ее жалела, – очнулась Карасева. – Дунь, вы в садике вроде вместе были?

– Нет, мы жили по соседству. С ней дружить никто не хотел во дворе. Родители у нее богачи были. Кто-то был у них в гостях и говорил, что дом как музей. На столе шоколад лежал всегда иностранный – ни разу не предложили. Если у вас всего много – почему не угостить людей? Кто-то пустил слух, что она жадная и как отрезало! Вот я и протянула руку помощи: пригласила ее в нашу компанию. Бог с ним, думаю, с жадностью! Лишь бы человек был хороший!

– Вот и нагадили в твою протянутую руку в результате! – подсластила беседу Борковская.

– Осадок какой-то… зря она так. Жизнь отымела, – вторила Карасева.

Баля, молча, рассматривала своих подруг, пытаясь отчетливо зафиксировать каждую из них, словно делала фотографический портрет на долгую память. Шрамы на щеках потемнели и стали очень заметны, сквозь остатки дешевого тонального крема.

Карасева старалась вести себя изысканно, ее движения были плавны, степенны и благородны, будто она принадлежала к какому-нибудь древнему роду. Ее огромная шляпа хоть и выглядела нелепо и карикатурно, защищая от постороннего внимания, но все же придавала ее виду мультяшной интеллигенции. При цепком взоре, заглянув под широкие поля, несложно было определить, что женщина больна. Страшная тайна, скрытая под дурацким головным убором, была на виду при внимательном и чутком взгляде. От юной жизнерадостной Таньки Карасевой не осталось даже оболочки. Это была насквозь фальшивая женщина, плохо играющая роль здоровой и благополучной дамы из высшего общества.

Дунаева напоминала сиротку, сбежавшую из приюта от злых воспитательниц. Во всем ее теле была неуверенность, робость. Голос ее был тих, лицо осунувшееся. Даже раскрасневшиеся от выпитого вина щеки не придавали ее облику благополучия. Ее глаза преимущественно были опущены вниз, словно она боялась, что в них прочитают, как сильно она несчастна. Маленькая напуганная мышка Дуня говорила еле слышным страдальческим голосом и бесконечно поправляла старую штопанную одежду, которой очень стеснялась.

Мастерица эпатажа Борковская вела себя расковано. Очень хотелось выволочить ее в уборную и, наклонив над умывальником вместе со слоем косметики, смыть ее десять тысяч масок, под которыми была погребена добрая и светлая девочка из далекого прошлого. Каждые пару минут она прикасалась к своим украшениям, словно идентифицировала свою значимость. Изобилие побрякушек видимо давало уверенность заблудшей овечке Татьяне в том, что жизнь ее стоит дорого, и не зря она ложиться под состоятельных, но бездушных мужчин.

И она сама – четвертая составляющая СОТЫ – убийца, отсидевшая в тюрьме, с искалеченной жизнью и психикой, с изуродованным лицом и без будущего. Чего ей ждать от пустой и унылой жизни?

Татьяны не замечали сканирующего взгляда Бали, они продолжали обсуждать, как несправедливо с ними обошлась неблагодарная Ксения.

– В чем-то Ксюха права! – вдруг пробормотала задумчиво Таня Баль, заставив этой фразой собеседниц замолчать. Все уставились на подругу в ожидании разъяснений.

– Ну, не повезло нам немного! Зато на том свете будем райские яблочки лопать! – почти весело воскликнула Баль.

– Райские яблочки… Ты как скажешь, Баля! – хихикнула Борковская.

– А давайте возьмем шампанского, девчонки! – предложила Карасева, чем вызвала восторг у сидящих за столиком женщин. – Выпьем за нашу дружбу, за наш Татьянин день, в который мы можем и поплакать и посмеяться вместе!

– Точно! Всем Ксенофондам назло! – подхватила Баля и жестом привлекла внимание официантки, громко требуя бутылку шампанского.

– Бабахнем так, что стены содрогнуться! – чирикала Борковская, между делом строя глазки двум молодым мужчинам, спокойно беседующим за соседним столиком.

Через пару минут официантка поспешно семенила к столику с бутылкой в одной руке и четырьмя бокалами в другой. Видимо критика Ксюши произвела впечатление на сотрудницу кафе – она была избыточно услужлива: девушка растянула в улыбке губы так, что казалось, ее щеки вот-вот треснут от усердия. Официантка, кружилась вокруг Татьян, как труженица-пчелка собирающая нектар с цветов и нарочито вежливо спрашивала высоким голосом: «Что-нибудь еще желаете? Меню принести?». Баль предотвратила попытку девушки самостоятельно открыть бутылку, заверив, что этот ритуал она произведет собственноручно.

– Что там с шампанским? – воскликнула весело Борковская. Она поморщилась при взгляде на этикетку, но мнение о сомнительном качестве напитка оставила при себе.

– Сейчас… еще немного, еще чуть-чуть, – прокряхтела Баля, открывая бутылку.

Карасева испуганно замерла, глядя на старания подруги борющейся с пробкой. Борковская заметила оцепенение женщины в огромной шляпе и, рассмеявшись, воскликнула:

– Ты чего обмерла, Карасик?

– Я помню это, – растерянно произнесла Карасева.

– Что помнишь?

– Вот это… Эту ситуацию… Я уже это где-то видела…

– Дежавю, называется, – блеснула знаниями Борковская.

Карасева медленно провела взглядом по залу кафе, рассматривая людей. Сердце громко колотилось, ей даже показалось, что подруги слышат этот громогласный стук.

– Сейчас в том углу засмеются, – медленно произнесла Карасева, указав в противоположную сторону от себя, и через мгновение веселая компания молодых людей разразилась раскатистым смехом.

– А сейчас поднос упад… – не успела она закончить, как в следующую секунду послышался грохот, после чего одна из официанток кафе громко выругалась и поспешно засеменила к двери с табличкой «служебное помещение» громко крича чье-то имя. Словно чертик из табакерки перед ней появилась низкорослая заспанная женщина с ведром и шваброй.

– И дверь… Женщина выйдет с маленькой девочкой из кафе…

Все Татьяны уставились на дверь, кроме Баль – она продолжала выкручивать плотно сидящую пробку в бутылке дешевого шампанского. Ворчащая мамашка тащила к выходу упирающуюся и капризничающую девочку, она громко отчитывала дочку за плохое поведение и обещала поставить в угол по возвращении домой.