Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга II Страница 18

Юноша и сам не знал, что именно взволновало его так сильно в учительнице: то ли её голос, то ли ладненькая фигурка с угадывавшимися под одеждой соблазнительными формами, а может, волосы, пышные, с золотистой рыжинкой, или руки с длинными, нервными пальцами, но факт оставался фактом – он был влюблён с первой минуты её появления в их классе. И с этого дня жизнь его до краёв заполнилась этой самой любовью, всеобъемлющей и бездонной, как небо над головой.

Раечка не сразу заметила, что один из её учеников, в одиночестве сидевший на задней парте, ни на минуту не отрывает от неё своего взгляда, который он тут же опускал или отводил в сторону, едва она обращалась к нему с вопросом. Когда же, наконец, это стало сложно не заметить, молодая женщина испытала двойственное чувство. С одной стороны, её это позабавило, а с другой – испугало немного, уж слишком откровенно взгляд этого мальчика выдавал все обуревавшие его чувства. Поразмыслив, она решила, что самым лучшим будет обращать на него ровно столько внимания, сколько это требуется по учебному плану. А когда решение было принято, то при проверке тетрадок она вдруг обнаружила, что одна из них почти наполовину разрисована женскими лицами, в которых весьма легко распознавалась она, Балашова Раиса Сергеевна. Более того, к своему ужасу она обнаружила там надпись, не оставлявшую никаких сомнений и состоявшую из трёх древних, как море, слов: «Я люблю Вас».

Когда Раечка прочла эти слова, ей показалось, что сейчас небо обрушится на неё и что ей необходимо сломя голову спасаться бегством. Небо не обрушилось, бегство не состоялось, а дело кончилось тем, что Раечка стала постепенно ловить себя на мысли, что и сама с нетерпением ждёт следующего дня, когда увидит Артёма. Возможно, тут сыграло свою роль душевное одиночество или же недолюбившее сердце, но, когда в один прекрасный день юноша возник на пороге её комнатки и она впустила его, обоим тут же стало ясно, что сила, влекущая их друг к другу, имеет характер абсолютно неодолимый.

При мысли о том, что с нею происходит, у Раисы Сергеевны подкашивались ноги, и дело было даже не в разнице в шесть лет между ними, а в самом факте преступной любви между учительницей и учеником.

Разумеется, Марьяша ничего этого не знала, как не знали и все другие, и восторженная влюблённость в Артёма наполняла девочку самыми противоречивыми эмоциями, начиная от желания поплакать и до безудержного смеха. Лучшая подруга Оля, которой Марьяша доверила свою тайну, заговорщицки перемигивалась с нею, стоило Артёму появиться на их горизонте. И они принимались хихикать либо, наоборот, напускали на себя неприступный и равнодушный вид, проплывая мимо юноши с деревянными лицами, на что тот не обращал ровно никакого внимания.

Как и следовало ожидать, история любви Артёма и Раечки вскоре получила огласку, став достоянием школьной, а стало быть, и городской общественности. Мама Артёма была немедленно вызвана в школу, а Раисе Сергеевне на собственном опыте пришлось убедиться, насколько стремительно может поменяться отношение коллег с доброжелательно-чуткого на презрительно-неприязненное.

Директор Ихлас Идрисович, призвав Раечку к себе в кабинет, гневно сверкнул очами и произнёс ледяным тоном:

– Я не допущу, чтобы в стенах вверенного мне учебного заведения учительница позволила бы себе то, что позволяете вы. Так вот, пока эта… омерзительная ситуация не получила полной и окончательной огласки, я требую, чтобы вы немедленно уволились по собственному желанию! Иначе мне придётся самому уволить вас с весьма и весьма нелестными характеристиками!

Раечка, разумеется, и сама понимала, что их с Артёмом любовь обречена и не имеет никаких прав на будущее. Мальчику надо учиться, а в семейные планы Магомедовых она, Раиса Сергеевна, ну никак не вписывается. И молодая женщина, отчётливо всё сознавая, приняла для себя решение окончательное и бесповоротное.

Прощание для обоих вышло очень болезненным, и слёзы, которые они оба пролили, всё продолжали струиться из её глаз, укрытых большими чёрными очками, когда Раечка – Раиса Сергеевна – направлялась в автобусе в новый пункт своего назначения – город Кизляр.

Глава 21

Стояло лето, знойное и засушливое. По утрам Марьяша отправлялась вместе с соседскими девчонками на море и проводила там добрых полдня, лениво подставляя себя палящим лучам махачкалинского солнца. Их каждодневный маршрут пролегал через железнодорожные пути. Они весело шагали по ним до того места, где надо было свернуть к небольшому рыбачьему посёлку. Он уже издалека давал о себе знать развешенными тут и там сетями и разносившимся запахом сырой рыбы. Минуя его, они прямиком попадали на пляж.

Как всегда, море было прекрасным, независимо от погоды и политической ситуации в стране, и Марьяша, входя в воду и сливаясь с ним, неизменно ощущала себя частью этой могучей стихии.

В один из вечеров, когда вся семья собралась за ужином, в гости к ним заглянула тётушка Салихат, приходившаяся двоюродной сестрой покойному Ансару. Она с удовольствием провела с ними вечер и, уходя, сообщила, что едет на днях в Кумух. Собирается там пробыть недельку-другую и берёт с собой внучку Эльмиру. Эльмира была одного возраста с Марьяшей, и тётушка Салихат предложила Юсупу и Малике взять девочку с собой.

– Поедешь? – спросила Малика у Марьяши.

– Н-не знаю… – протянула неуверенно девочка.

– Поезжай-поезжай! – сказал Юсуп. – Ты ведь никогда не была в Кумухе, так что увидишь там всё, наберёшься впечатлений…

Дорога в Кумух показалась Марьяше нудной и устрашающей. Ей было не по себе от вида громадных скал, возвышавшихся над глубокими пропастями, и от узкой, петлявшей между скал дорожной ленты, показавшейся девочке очень опасной. Её обуял дикий страх, и она, вжавшись в спинку сиденья, с ужасом представляла себе, что вот сейчас их автобус потеряет управление и свалится в пропасть, и она принялась исступленно молить неведомого ей Бога, чтобы они поскорее доехали до места.

Серьёзная, немногословная Эльмира, в отличие от Марьяши, дороги не боялась, но весь путь хранила молчание и ни единым словом не попыталась успокоить свою соседку, а только улыбалась уголками плотно сжатых губ.

Марьяша и сама от себя не ожидала, что окажется такой трусихой. Сотни раз, отправляясь с родителями в Буйнакск и проезжая через перевал Атлы-Боюн, она с удовольствием смотрела по сторонам, любуясь горным пейзажем и нисколечко не боясь дороги, а тут ей вдруг стало страшно, и она уже сейчас с опаской думала о том, как же они будут возвращаться обратно.

Когда они, наконец, добрались до Кумуха, уже смеркалось, и дом, в который они вошли, показался Марьяше самым желанным местом на земле.

Они были тепло и радушно встречены дядюшкой Кади и тётей Муслимат. Прижав к себе Марьяшу, она сказала ей что-то по-лакски, чего девочка не поняла, и тогда женщина повторила на ломаном русском:

– Я говорю, что твой дед Ансар был моим троюродным братом!

– А-а-а! – сказала Марьяша, не зная, что и как надо ответить.

Девочку клонило в сон, и после ужина в виде отварного мяса с галушками, чурека с сыром и чая она с удовольствием нырнула в приготовленную хозяйкой постель и, обменявшись с Эльмирой парой незначительных фраз, тотчас же уснула.

Утром её разбудило пение петуха. На миг ей показалось, что она в Буйнакске, но, открыв глаза, она увидела над собой бревенчатый потолок с поперечными балками, на себе толстое одеяло с незнакомым пододеяльником с рисунком в малиновый цветочек и тут же вспомнила, где находится. Ей вдруг захотелось домой, к родителям, бабушке, братьям, к подружкам, махачкалинским и буйнакским.

После завтрака, состоявшего из пшеничной каши, сваренных вкрутую яиц и чурека с сыром, они отправились прогуляться по Кумуху.

На главной кумухской улице, которую тётушка Салихат с нескрываемой гордостью называла Царской, они поминутно останавливались – тётя без конца обменивалась приветствиями с многочисленными знакомыми, а обе девочки, переминаясь с ноги на ногу, стояли рядом и терпеливо отвечали на расспросы незнакомых людей, как они поживают и в каком классе уже учатся.

Всё это показалось Марьяше ужасно скучным, и она стояла с отсутствующим видом, в то время как группа сельских детишек, столпившись поодаль, с любопытством наблюдала за ними, ухмыляясь и показывая пальцами на их сшитые по городской моде сарафаны.

Они дошли до базара. Её бабушка Айша так любила о нем вспоминать, но базар показался Марьяше самым обыкновенным местом, где продавались продукты. И снова Салихат останавливалась на каждом шагу поболтать с сельчанами, а Эльмира и Марьяша стояли рядом в нетерпеливом ожидании.

На обратном пути с базара им опять повстречалась аульская детвора, которая вдруг стала хором кричать им вслед: «Эй вы, матушки! Матушки!», и Марьяша уловила в их интонациях явное к себе презрение, оттого, видимо, что она приехала из города и наверняка не владеет лакским языком. Ей стало обидно от их презрения и ещё больше захотелось уехать домой, о чём она тут же заявила тётушке Салихат. Немногословная Эльмира на удивление горячо её поддержала, и они весь оставшийся путь к дому уговаривали женщину вернуться в Махачкалу, на что Салихат отвечала уговорами побыть здесь ещё немножко.