Джулия Тот - Гном Страница 19

Прикурив сигарету, Катя, слушая шумящий внизу океан, вспомнила, как однажды мама, глядя на нее с сожалением, спросила:

– Кать, неужели тебе не жаль всех этих мужчин?

Катя тогда посмотрела на мать с удивлением, с каким смотрят на рожденных с психическим недостатком задержки восприятия:

– Мам, ты что, действительно ничего не понимаешь в жизни? Они же все – я имею в виду тех, которые до одури влюбляются в меня после первой ночи, – своего рода извращенцы, которые платят своими чувствами, которые мне, кстати, совершенно не нужны. Только, к сожалению, не имея чувств, они не будут обеспечивать меня тем, что мне от них нужно: связями, положением. Ты пойми: я делаю их совершенно счастливыми людьми, то есть, тоже плачу им за все, что они для меня делают – их кошельки мне не нужны, ты сама знаешь. Раньше мне нужна была их помощь в начале карьеры, накоплении полезных людей, которые приняли бы меня в свой круг, а сейчас – чтобы получать самые перспективные и громкие дела. Ну и, разумеется, выигрывать их, получая информацию, до которой не добраться прокурору.

Сигарета обожгла ей пальцы и, вздрогнув, она кинула ее в пепельницу с розовой водой, и опять потерялась в себе самой – она любила себя, свою жизнь, которую создавала с того самого дня, когда узнала о своем диагнозе – целеустремленно, весело, наслаждаясь каждой минутой, словно глядя на себя со стороны. Она опять почувствовала себя сидящей напротив мамы и подумала, что мама, несмотря на то, что Катя много раз пыталась донести до ее понимания, как и чем дочь дышит, так и не смогла понять или просто поверить, что делает она все не ради денег. Катя решила стать адвокатом, чтобы, будучи женщиной, будучи карликом, начать побеждать – во-первых, мужчин, а во-вторых – всех людей обычного роста. Для нее впереди было огромное поле жестокой игры, на котором она решила побеждать всегда, используя, прежде всего, недоступную остальному миру привилегию – свой рост. Она рано поняла – только еще задумавшись впервые об адвокатской карьере, – что присяжные и судьи к адвокату-карлице с первой минуты будут относиться иначе, и у нее, по определению, всегда будет квота победы, данная ей от рождения, а все остальное обеспечат ее режущий ум и люди, которыми она себя окружит.

Катя не знала, что мама, глядя на нее в тот день, сначала с ужасом подумала, что дочь – настоящее чудовище. Но позже, уже оставшись одна и вспоминая все сказанное ей в этот день, она вдруг с грустью поняла, что ее змееныш-дочь совершенно права – у нее не было другого способа выжить в мире и начать жить, как все люди, и если бы она слушала их – родителей и начала жить по их правилам чести и порядочности, она бы никогда никем не стала – просто осталась бы закрытым в четырех стенах карликом, прожила бы всю жизнь с родителями, оплакивая свою несчастную судьбу. Она никогда не говорила больше с дочерью на тему ее морального облика и аморального использования людей, приняв правду жизни дочери как единственно возможную для Кати, оставив ту в убеждении, что родители никогда ее не поймут…

Катя, вернувшись в гостиную, наполнила стакан снова и, взяв рабочий блокнот и ручку, снова вышла на освещенный только светом гостиной, балкон. На часах было три часа ночи, и она подумала, что еще есть время поработать – Катя привыкла ложиться в четыре-пять утра – она любила сидеть в квартире или на балконе одна, с виски или бокалом вина, думая о своей жизни и текущих процессах, расставляя, как шахматист, фигурки и мысленно двигая их, пытаясь понять, каким будет результат партии. По этой причине она никогда не оставалась ночевать у актуальных любовников и не позволяла никому спать у себя, оставляя всегда время с часа ночи для себя, не перенося в своей спальне даже мужского запаха – который, казалось ей, претендует на постоянное присутствие в ее жизни его носителя. После ухода такового из ее великолепной берлоги – всегда меняла постельное белье.

Усевшись обратно в огромное – для нее – плетеное кресло с мягкой подушкой внутри, Катя начала записывать вопросы к Сергею в блокнот, просто потому, что поняла – в его состоянии она ничего от него не добьется, если не будет спрашивать конкретно. Она видела в его глазах полное равнодушие к собственной судьбе и знала, что люди за решеткой с таким взглядом опасны для карьеры адвоката – они своим безразличием и, в итоге, обвинительным приговором погубили не одну блестящую карьеру защитников.

К пяти утра она закончила с вопросами и, все еще не нравясь себе и думая о деле Сергея как о чем-то личном, пошла спать, убедив себя, что завтра, начав работу с ним, как с любым другим, она обретет себя – Кейт Невзорову, непобедимую в суде.

Кате пришлось ждать больше двадцати минут, пока, наконец, привели Сергея, и, увидев его, она ужаснулась – он выглядел как больной, доживающий последние дни:

– Что с тобой случилось? Врач был?

– Кать, ты бы хоть поздоровалась… – Сергей слабо улыбнулся и, уже сев и положив руки, сомкнутые наручниками, перед собой, продолжил: – Был врач, это от успокоительного, нормально все, спрашивай, – после чего, молча глядя на нее, совершенно безучастно, застыл в ожидании вопросов.

– Сергей, давай по порядку. Во-первых, скажи мне правду, и это – мой первый и пока самый главный вопрос, поскольку, как адвокату, ты должен доверять мне. Итак, ты сделал это? – Катя замолчала и изучала лицо Сергея: она знала, что многие обвиняемые врут и адвокатам, рассказывая о своей невиновности, и за годы своей очень успешной практики научилась читать правду по лицу «пациента», выслушивая ответ скорее для галочки в блокноте.

Сергей долго молчал, глядя на свои руки, а Катя не могла понять по его лицу ничего, когда он – все также равнодушно – поднял к ней лицо, немного склонив голову набок и, глядя ей в глаза, медленно и тихо ответил:

– Нет, Кать, это не я – мне просто повезло, что он умер.

От неожиданности ответа, Катя не сразу поняла смысл сказанного и только и смогла, что переспросить:

– Не поняла…

Вместо ответа Сергей подался слегка вперед, опершись на сомкнутые руки, и начал рассказывать, как приехал в Питер к Диме со своей первой написанной книгой, как Дима помог ему, как книгу издали, и после получения первого гонорара, они вместе переехали в его московскую квартиру. Сергей уже совершенно погрузился, казалось, в тот прошлый, счастливый мир и не видел сидящую напротив Катю, которая не находила в себе сил остановить его, но и не могла решить, будет ли во всем этом, начинающем быть романно-длинном, рассказе что-то, за что она зацепится, пытаясь вытащить его из пропасти пожизненного заключения.

Перед глазами Сергея проходили и одновременно слетали с его губ события десятилетней давности. После переезда в Москву и, не имея уже финансовых проблем, они жили как счастливые братья – Сергей писал, а Дима раскидывал книги по издательствам, подписывал договоры на издание и переиздание, получал гонорары, потом они вместе ездили на Кипр и в Европу, потом – по тому же кругу.

Дима заботился о Сергее – не как о больном, а обеспечивая ему возможность делать все, что делал сам, – даже умудрялся находить тому женщин для довольно продолжительных отношений, зная, что некоторые дамы не прочь заняться любовью с мужчинами экзотической внешности, а с лицом Сергея и его умом – он не вызывал у них вообще никаких неприязненных чувств.

Два романа Сергея были изданы, он писал свою третью книгу, два года были прожиты ими в ощущении справедливости и прекрасности жизни – Сергей был счастлив, начав жить, как все, не боясь не иметь куска хлеба на завтра и занимаясь любимым делом, Дима – вообще делал, что хотел, никогда не забывая, что дорогую машину и прочие прелести жизни он имеет благодаря другу, и никогда не беспокоил того компаниями или женщинами в квартире Сергея, и даже на полные сутки ни разу не оставлял того одного.

Третья книга…

Уже не в силах слушать дальше, не получив ответ на вопрос, камнем тянувший ее мысли, Катя прервала Сергея:

– Сергей, извини, я что-то не поняла… Три книги, подписанные именем Дмитрия Штурмана, написал ты?

– Нет, Кать, ты вообще ничего не поняла, – Сергей неприятно ухмыльнулся, – все книги, подписанные Дмитрием Штурманом, написал я.

Кате показалось, что от начавшегося головокружения она упадет со стула и, кое-как заставив себя удержать равновесие, она только прошептала:

– Сергей, давай продолжим завтра, что-то жарко сегодня. Хорошо?

Сергей равнодушно улыбнулся:

– Кать, ты занята, мне же торопиться некуда, я могу теперь всю жизнь только рассказывать, сидя за решеткой, – он замолчал, увидев, что Катя действительно неестественно побледнела и уже добрее добавил: – Извини. Конечно, давай завтра продолжим.

Катя не очень помнила, как добралась до дома и, войдя в квартиру, вспомнив, что сегодня актуальный любовник возвращается из Азии, чертыхнулась – ей было совсем не до него, не до кого – она должна была попытаться восстановить разговор с Сергеем в памяти и решить, правильно ли она поняла услышанное, потому что просто поверить в это не могла. Она решила все же выдержать сегодня Джейка – он был очень полезен ей в работе, являясь весьма влиятельным бизнесменом, к тому же – он был первым неженатым любителем карликов в ее жизни, и по этой причине она могла выставлять его за дверь под разными предлогами, когда это было удобно ей – он никому не врал, где он и сколько времени там пробудет, поэтому мог вернуться в свой дом раньше запланированного срока, не боясь вопросов.