Наталия Баринова - Гость из прошлого Страница 2

– Шурочка, я вовремя?

– Мама?

Договоренность – никаких звонков в рабочее время – была нарушена. Мама не относилась к числу тех, кто нуждался в профессиональной помощи психолога. У Риммы Григорьевны на все свое мнение. Она умело маневрировала среди норм, приличий, умудряясь жить по собственным правилам. Это не была насыщенная, наполненная праздниками жизнь. Скорее, существование, ограниченное природной впечатлительностью и склонностью к панике. Пытаться переубедить Римму Григорьевну в том, что ее взгляды на мир нуждаются в корректировке, – напрасная трата времени. В бесконечной веренице сбывшихся и всегда ожидаемых неприятностей Римма Григорьевна хотела видеть рядом с собой человека, на которого можно опереться, который не оттолкнет, не отмахнется.

Выбор пал на единственную дочь. В конце концов, по мнению матери, она должна воздать по заслугам той, которая родила и воспитывала ее, забывая о собственных нуждах. Это было одним из краеугольных камней жизненной философии Риммы Григорьевны: сколько в детей вложено, столько должно быть отдано. И не важно, что ребенку уже за сорок. Он все еще в долгу. Он должник до самого последнего вздоха, своего ли, родительского – не важно. Дети платят по счетам и не должны скупиться на проценты. Одно радовало Римму Григорьевну: все причитающиеся дивиденды достанутся только ей одной, потому что проходимец-отец бросил их еще до появления дочери на свет.

Его никто не искал. За все эти годы Олег Васильевич Лесков не дал о себе знать. Они так и не расписались, но Римма с чистой совестью дала дочери фамилию и отчество несостоявшегося супруга. Воспитывала дочь одна. Воспитывала так, как считала нужным. Краснеть за Сашу не приходилось. Только вот той близости, о которой мечтала Римма Григорьевна, не получилось. Сначала ей нравилось, что не по годам развитая и самостоятельная девочка словно и не нуждается в ее опеке и заботе. Маленькая взрослая женщина не совершала необдуманных поступков, хорошо училась, мечтая стать актрисой. Драмкружок при доме школьника, танцевальный ансамбль – на спектакли и выступления Римма Григорьевна приходила тайно. Саша категорически просила ее не делать этого.

– Не нужно приходить, мам. Если я увижу тебя в зале, я собьюсь. Я тебе потом все расскажу. Договорились?

Римма Григорьевна напрасно ждала подробностей очередного успешного выступления дочери. Александра ограничивалась общими фразами, приносила фотографии. Ей и это казалось лишним. Девочка давно привыкла к тому, что мама занята собственными проблемами. Поиск второй половинки затянулся. Очередное разочарование делало мать раздраженной, необоснованно грубой. Срывалась на Саше, потом чувствовала вину, пыталась ее загладить. Убеждая себя, что ребенок ни в чем не виноват, с некоторых пор все чаще видела в дочери причину своего одиночества: мало настоящих мужчин способно искренне любить и принять женщину с чужим ребенком. Или это ей так не везло по жизни, если даже отец Саши испугался.

Уставшей от одиночества Римме Григорьевне не хотелось видеть причиной своих несчастий себя. Да, она слышала умное высказывание на этот счет, но оно ее не устраивало. Оно не вписывалось в канву ее мироощущений. Желая любви мужчины, она год за годом теряла взаимопонимание с дочкой, но долгое время это ее не беспокоило. Она считала, что та должна любить ее и заботиться, несмотря ни на что. Какие бы претензии и незаслуженные обиды ни приходилось Саше выносить, она – ее единственная дочь. Она должна быть благодарна только за факт своего появления на свет. Римма Григорьевна не знала, что поначалу Саша обижалась, а позднее научилась спокойно воспринимать как внимание, так и игнорирование с ее стороны.

С годами материнское сердце почувствовало прохладу, скрыть которую не могли дежурные улыбки, фразы о родительской любви и дочернем долге. Все переплелось в запутанную теорию с теоремами, не требующими доказательств. Саша вела себя предсказуемо, как будто и придраться не к чему, но Римма Григорьевна чувствовала себя неспокойно. Чем дальше, тем яснее она понимала, что ее планы под угрозой: единственная дочь все больше выходила из-под контроля. Так можно и не дождаться выплат по счетам.

В этом предчувствии была достаточно большая доля правды. Александра росла с уверенностью, что никому ничего на этом свете не должна. Это была реакция на долгие годы борьбы с ощущением собственной ненужности. Трудности первой любви, первого предательства, неискренней дружбы ей приходилось преодолевать без чьей-либо помощи и поддержки. В какой-то степени это ее закалило, в какой-то – сломало. В результате за спиной один фиктивный брак, другой – неудачный, разбитое сердце, два аборта и профессия психолога, благодаря которой Александра пыталась убедить себя, что ее проблемы ничто в сравнении со страданиями ее клиентов. Убегая от своих комплексов, Саша активно и довольно успешно помогала другим избавляться от «тараканов». Этот процесс настолько захватывал ее, что в какой-то момент она словно переставала существовать в своей реальности.

Ушли в прошлое детские обиды на мать, потускнели несбывшиеся мечты и первые невинные поцелуи, как и мальчишка из класса – ее первая любовь, Саша старалась изменить все, что напоминало бы о неудачах. Со временем сменила квартиру, ушла из районной клиники, открыв свой частный кабинет, меняла партнеров, влюблялась, жила одним днем, не строя планов.

В какой-то степени она вела себя по-мужски. Ей нравилась независимость, интрига нового дня. Ничего хорошего в замужестве, детях, будничных заботах она не находила. Сказала себе, что сыта семейной жизнью, и дала себе слово наслаждаться каждым прожитым днем. Она делала это в меру своего опыта, понимания счастья и удовольствий. Ей нравилась жизнь без обязательств, жизнь хозяйки, полностью владеющей ситуацией. Все, как говорится, под контролем, но одного Саша так и не смогла изменить. Римма Григорьевна вдруг вспомнила о существовании дочери. Настойчивость, с которой мать начала проявлять интерес ко всему, что происходило с ней, раздражала наверняка так же сильно, как в далеком детстве Римму Григорьевну злило желание дочери завладеть ее вниманием. Доходило до того, что Александра вводила телефонный номер матери в «черный список», но тогда учащались незапланированные визиты.

Саша пыталась деликатно объяснить, что на этом этапе ей не нужна новая подружка, а ничего более глубокого она предложить не может. Момент налаживания близких отношений упущен безвозвратно. Для Александры это было настолько очевидно, что оставалось удивляться наивности и настойчивости матери. Тем не менее она выполняла обязанности дочери: стоило Римме Григорьевне о чем-то ее попросить, Саша бросалась выполнять поручение. Ей не хотелось со временем мучиться от чувства вины, но и злоупотреблять своей мягкостью Александра не позволяла. Давая понять, что поезд задушевного общения давно ушел, настаивала на сокращении звонков, встреч и участии в жизни друг друга.

– Мы прекрасно живем в параллельных мирах, – улыбалась Саша, прямо глядя в васильковые глаза матери.

Очередная просьба прозвучала несколько дней назад. Римма Григорьевна упорно не желала примиряться с тем, что раньше было для нее в порядке вещей. Отчуждение дочери теперь, когда Римме Григорьевне перевалило за шестьдесят, казалось трагедией. Но Сашу все устраивало, поэтому ей периодически приходилось напоминать о неписаных правилах их общения: «Давай не будем ничего менять, мам, чтобы потом ни о чем не жалеть. Ведь раньше все было хорошо без этих каждодневных пустых разговоров, сводящихся к тому, что тебе нужно помочь сделать генеральную уборку или срочно навести порядок на антресолях, а у тебя болит спина…»

Сколько раз она говорила об этом? В разных вариациях, по разным поводам – сколько? Неужели придется снова повторяться? Александра подкатила глаза к потолку. Незапланированное общение с матерью – не самое лучшее окончание рабочего дня. Оставалось надеяться, что только исключительная причина заставила Римму Григорьевну нарушить неписаное правило. Она не желала понять, что за последнее время отношения между ними разладились. Саша грустно усмехнулась – они перестали, а скорее, никогда и не понимали друг друга. Встречи свелись к редким показательным выходам, телефонные звонки – к общим фразам. И сегодняшний звонок вызвал у Александры приступ раздражения. Легко справившись с ним, она постаралась вложить в свои интонации максимальную дипломатичность и гибкость.

– Что ты хотела, мам? У меня мало времени.

– Шурочка, извини. Я знаю, ты не любишь, когда я звоню тебе на работу.

– Знаешь, – улыбнулась та. У нее не было желания задавать вопросы, проясняющие ситуацию.

– Я не хотела тебя рассердить, но обстоятельства вынуждают меня, и еще я подумала, что ты можешь узнать слишком поздно.

– Поздно. – Саша села за стол, скрестив ноги. Она отвечала автоматически, применяя один из своих приемов: повторение услышанной информации повествовательной интонацией. Как ни странно, это называлось активным слушанием.