Евгений Ставцев - Человек у реки (сборник) Страница 2

В голове Глеба стали мелькать тревожные мысли, он боялся, что дочка может окончательно раскапризничаться. Уговаривая дочку ехать, он намеренно не произносил слово «садик», заменяя его словом «домой». Зная, как тяжело дочка по утрам собирается в детский садик, Глеб опускал эту тему, не давая ситуации выйти из-под контроля. В его планы входило настроить дочку на поездку домой, а вот там уже, в городе, поставить её перед фактом, что надо идти в садик.

Увещевания и уговоры папы, скрашенные горячими оладьями и утренним чаем бабушки, возымели успокоительный эффект: девочка дала себя умыть, одеть и усадить в машину. Попрощавшись с дедушкой и бабушкой, девочка радостно махала им ручкой из окна папиного автомобиля, осознавая, что очень скоро она приедет к ним ещё раз в гости, возможно, завтра, а может быть, сегодня, – думала девочка, не совсем понимая смысл этих временных категорий и часто путая их между собой.

Всю дорогу девочка оживлённо, с деловитостью, свойственной трёхлетним детям, пересказывала папе о том, как хорошо они играли на даче, ходили в баню, лежали на печи. Девочка периодически замолкала, смотрела задумчиво в окно, а потом, словно возвращаясь мыслями к пережитому, спрашивала отца:

– Папа! А мы ещё приедем к бабушке-дедушке?

– Приедем! – отвечал Глеб.

– Вчера? – спрашивала дочка (она путала с понятием «завтра»).

– Вчера, – кивал головой отец. И девочка, счастливая убедительным ответом папы, вновь замолкала.

Машина ехала по дороге. Позади остался дачный посёлок. За окном мелькали тёмные пролески; поля, залитые утренним солнцем; клубящаяся паром речка; вдали вырисовывались мутные горы. Новый день набирал силу, он просыпался, разбуженный солнечными лучами, обещая быть ярким и светлым, а значит, и весёлым.

Глеб жадно пил глазами утренние пейзажи, с нетерпением ожидая, когда он станет частью этих пейзажей, когда он растворится в них, наслаждаясь единением с природой и одиночеством художника, рыбака или фотографа. Ему хотелось быть «всем и сразу» в этом многообещающем дне. Он торопился как можно быстрее избавиться от дочери, чтобы было больше времени для самого себя. Но чем ближе они подъезжали к городу, тем сильнее Глеб начинал беспокоиться. Он никак не решался сказать дочери, что ей сегодня придётся идти в детский сад.

За окном автомобиля замелькали знакомые дома, улицы, здания, скверы. Люди и машины торопились на работу, школьники с рюкзаками и портфелями шли в школу, малышей родители тащили за руки в детские сады. Город шумел будничной суетой и утренней суматохой, так резко контрастирующий с оставленным за лесом тихим, ещё спящим, дачным посёлком.

Глеб остановил машину у ворот детского сада. Дочка, раскрыв коварный замысел отца, разразилась плачем.

– Папа! Я не хочу в садик, – сквозь слёзы проговорила девочка.

Глеб сидел, не поворачиваясь, и молчал, давая ребёнку выплеснуть свои эмоции. Но девочка не успокаивалась.

– Папа! Я не хочу в садик. Я хочу домой-ой-ой! – повторяла она.

Глеб продолжал молчать, надеясь, что дочка проплачется и смирится со своим положением. Но дочка не успокаивалась. Как заезженную пластинку она повторяла одну и ту же фразу: «Папа! Я не хочу в садик!»

Наконец, Глеб начал вести диалог с дочерью. Он уверял девочку, что не может не везти её в садик, потому что у него много дел сегодня, что он поедет на работу и дома никого не будет. Он говорил о том, как полезно ходить в садик, потому что там много игрушек, всегда есть с кем поиграть, какие интересные занятия проводятся с ребятками в садике.

Но девочка и слышать ничего не хотела из того, что говорил ей папа. Слёзы ручейками стекали по детским щекам, нос распух, а перепачканное и заплаканное лицо покрылось красными пятнами. Девочка всхлипывала от горя и непонимания. Глеб был мрачнее тучи и чувствовал, что начинает выходить из себя. В мыслях он ругал себя за то, что вообще возил дочку на дачу, ведь после хорошего загородного отдыха и взрослому человеку бывает тяжело быстро перестроиться на рабочий лад. Что уж говорить о ребёнке!?

Поскольку уговоры не помогли, Глеб решил перейти к физическому воздействию. Но как только он попытался взять дочку за руку, девочка, не переставая плакать, забилась в угол автомобильного салона, отпихиваясь от отца руками и ногами. Глеб предпринял вторую попытку, уже с другой стороны салона, но получил такой же отпор. Проходящие мимо люди стали оборачиваться, кто-то из любопытства, кто-то с мыслями осуждения. Но Глеб не обращал на них внимания. Он стоял в полной растерянности, ведь он не собирался ещё один день нянчиться с дочерью, потому что этот день предназначался только для него, для его личного времени.

В сердцах, не то от злости, не то от отчаяния, Глеб хлопнул дверью машины и упал в водительское сидение. Он кипел от возмущения, ведь рушились все его планы на долгожданный выходной день. В висках застучали молотки, в груди клокотало всё от негодования. Глеб готов был взорваться криком и руганью. Он резко повернулся к дочери, чтобы выплеснуть на неё свой гнев, но замер от неожиданности… Из угла салона автомобиля на него смотрели раскрасневшиеся от слёз глаза. В них был не испуг, а скорее мольба о пощаде и помощи.

Глеб выдохнул. Затем перевёл дух и, как можно было в его состоянии, тихим голосом выдавил из себя:

– Поехали домой.

На следующий день дочка Глеба без уговоров и капризов, довольная, поiла в детский сад и весь день показывала ребятам свой рисунок, нарисованный вместе с папой акварельными красками. На рисунке был изображён домик, окружённый ёлочками; из печной трубы шёл дым; перед домиком раскинулось голубое озеро, в котором плавали разноцветные кораблики.

Нижний Тагил май 2014 г.

«Заходите ещё!»

Рассказ, записанный по мотивам реально происшедшего случая в Санкт-Петербурге летом 1998 года.

Будучи не профессиональным, но увлечённым этнографом, я собирался поступать в аспирантуру, чтобы в будущем более чётко для себя и окружающих формулировать этнографические понятия. Собрав необходимые сведения о документах и прочих требованиях для поступления, я с чувством полного удовлетворения вышел из университета. Поскольку погода была чудесная, а времени предостаточно, я решил прогуляться и не спеша двинулся к Стрелке Васильевского острова. Когда я проходил мимо Таможенного переулка, моё внимание привлёк небольшой магазинчик с очень серьёзным названием «Академкнига». Я свернул в направлении к магазину и вскоре оказался на его высоком крыльце, находящемся с торцовой стороны большого дома, из которого, впрочем, и состоит одна половина Таможенного переулка. Другая же половина более разнообразна: здесь находится ресторан «Старая таможня» и центральный вход в знаменитую Кунсткамеру. Если бы не зазывающая табличка «Академкнига», можно было бы принять это крылечко за обыкновенный чёрный ход или запасной выход. Тем не менее, я открыл дверь и вошёл в тускло освещённый коридорчик, в котором слева и справа располагались двери. Недолго думая, я открыл правую дверь и вошёл внутрь.

Обстановка в помещении сильно напоминала школьную библиотеку, причём очень маленькую. Вдоль двух стен располагались стеллажи с подержанными книгами, напротив которых за старым деревянным столом, заваленным не менее старыми книгами, сидела… нет, ещё не старая, но уже не молодая женщина, скажем, «бальзаковского возраста». Женщина читала какой-то толстый журнал и время от времени бросала взгляд поверх своих очков, нацепленных на кончик носа, на толкущихся возле стеллажей покупателей. Поскольку магазинчик был невелик по площади, то и тех пятерых человек, находящихся в нём, уже можно было назвать толпой. Да я тут ещё, извините, припёрся со своим рюкзаком.

«Бальзаковская женщина» машинально посмотрела на меня, потом на мой рюкзак и, опуская глаза на журнальные страницы, сказала:

– Сумку можете оставить возле стола.

Я бросил рюкзак в указанное место и, пробравшись к нужному стеллажу, начал перелистывать интересующие меня книги. Спустя некоторое время, уяснив для себя, что такое «ведьмина метла», «пуантилизм» и когда родился Бенедикт Спиноза, я понял, что книги по этнографии в данном магазине не водятся. Немного разочарованный бесплодными поисками, я поднял рюкзак и, собравшись уходить, обратился к «бальзаковской женщине»:

– Извините, у вас бывают книги по исторической географии, по этнографии?

– К нам поступают самые разные книги по научному содержанию, – ответила женщина и тут же добавила, указывая рукой на стеллаж, возле которого я только что был, – а вы на тех полках смотрели? У нас там обычно исторические науки и философия.

– Да, там я уже смотрел, – ответил я, – даже залез на соседние полки с ботаникой.

– А что вас конкретно интересует, молодой человек?

– История и культура народов Дальнего Востока и индейцев Северной Америки…