Марина Болдова - Клетка Страница 2

Леонтия впервые переступила порог квартиры сына только тогда, когда Раечка родила дочь. Они пришли втроем: отец, мать и сестра Раечкиного мужа. Принесли гору пеленок, коляску, ванночку и с любопытством осмотрели молодую мамочку. Она тут же поняла, что привело это семейство к ней в гости: это было желание узнать, как существо весом в сорок восемь килограммов могло выносить и выродить Гришину дочь. Девочка родилась на четыре девятьсот, и ростом пятьдесят четыре сантиметра. «Наша порода», – констатировала Леонтия и, довольная увиденным, ушла.

Танюша видела бабку и деда редко. Чаще по выходным. Протянутые ей на пороге кулек дежурных «подушечек» и связка любимых всеми Коровиными сдобных баранок, крепкий запах табака – вот все, что запомнилось Танюше о них. Умерли Аркадий и Леонтия один за другим, год в год от рака легких. Отец Тани резко забросил курево, растолстел еще больше и стал усиленно тягать гантели. Вечером запивал силовые тренировки водочкой, увеличивая дозу день ото дня. А тетка Милана продолжала нещадно дымить, да и понятно: служила она в полку связи, общаясь в основном с офицерами и прапорщиками. Замуж она не вышла. Под ее рост не нашлось желающего ее мужика, а жить «с болонкой», как окрестила она всех, кто мастью помельче ее, она не хотела.

Танюша любила тетку. Та была с ней груба, но честна. И она, Танюша, была на нее очень похожа. Правда, Милана ее жалела, вспоминая свою неудавшуюся женскую судьбу. «Лучше бы ты в маму пошла, деточка…», – ласково гладила она ее по головке. Таня только в седьмом классе поняла, какая у нее беда. Она выросла за лето на двадцать сантиметров, поправилась на семь килограммов и первого сентября с ревом отказалась идти в школу. Ее мать срочно вызвала Милану, и та долго разговаривала с ней в ее комнате. После тетушкиных внушений вытерев слезы, Таня все же вошла в класс и удивилась: она такая была не одна. Еще две девочки сильно изменились не в лучшую сторону.

К окончанию школы вдруг стало ясно, что не такая уж она толстушка: она еще чуть вытянулась, и лишний вес ушел в рост. А рост у нее был модельный. «Ты главное не ешь много, Татьяна, тогда всегда будешь в форме. Забудь про белый хлеб и сахар», – говорил ей учитель физкультуры на выпускном вечере: ему тяжело было расставаться с любимой ученицей. Они пили вино в раздевалке, и она распрощалась с девственностью прямо на жестких гимнастических лавках.

Теперь Татьяна Григорьевна Зотова готовилась к пятидесятилетию. Только вместо приличествующего ее возрасту платья она приобрела себе бирюзовый шелковый брючный костюм, который плотно облегал ее пышную стать…

Спустившись на лифте в гараж, Татьяна быстро глянула на будку сторожа. Вчера она заметила, что у них в доме новый охранник, красивый мужик лет сорока, седой и очень высокий. Такой же ростом, как и ее муж. Но, в отличие от него, без пивного брюшка и лысины.

Зотов, сидя за рулем машины, видел, как его жена вышла из кабинки лифта. Равнодушно отметив, что она неплохо выглядит, он опять вдруг взъярился: Татьяна, вместо того, чтобы рысью передвигаться к машине (они и так уже опаздывают!), встала столбом посреди стоянки.

– Таня, ну, сколько можно ждать?! – крикнул он ей.

Она, не торопясь обернулась, и, неспешно наступая узкими сапожками на плитку, подошла к нему.

– Что ты шумишь, дорогой, – нежно проворковала она, – Сейчас совсем не модно приходить вовремя.

Внутри Зотова опять сжалась пружина, но он промолчал. В последнее время он вообще чаще отмалчивался. Он видел, что его жена изменилась, но пока не мог понять в чем. То ли стала увереннее в себе, то ли равнодушнее к нему. Он пока не знал, как ему к этому относиться. Да, и стоит ли об этом думать. Иногда, просто, становилось как-то неосознанно тревожно на душе.

Зотов выехал из гаража и повернул налево. До кафе, куда они направлялись, ехать минут пять, машину брать необходимости не было. Но, он не хотел пить. А отговорка «я за рулем» звучало убедительно.

Глава 3

– Ирочка, проверь, все ли готово, будь лапушкой! – Федор Степанович Курлин, преподаватель кафедры инженерной графики технического ВУЗа лихорадочно пытался сообразить, кого он забыл пригласить на презентацию своей книги. По внутреннему ощущению, все-таки забыл. И по количеству карточек, разложенных на столах – тоже. Поименно гостей должно быть ровно сорок. Вместе с ним и его сыном. Бывшая жена, скривив губы в усмешке, вроде и не отказала ему сразу: наверное, не смогла с ходу придумать для приличного отказа причину. Но от обидных слов не удержалась. «Говно ты ляпал, Курлин. Ну, да что от тебя можно было ожидать? Но я приду, просто, чтобы посмотреть на твой позор», – бросила она ему в лицо, равнодушно отворачиваясь. На его гордое заявление, что вот сын наш имеет другое мнение, она спокойно ответила: «Его право. Давно уже не мальчик». Федор был уверен, что в последний момент она передумает и не придет. Ну, да так даже и лучше! Он оставил своей семье самый ближний к сцене столик, но в последний момент решил, что посадит за него Зотова с женой. А сын будет с ним рядом, на сцене.

Курлин отдал своей книге три года. Еще школьником он не пропускал ни одной фотовыставки в городе и, не имея собственного фотоаппарата, клянчил у одноклассника Димки Попова «хоть разок сфоткать». Попов жадным не был. Своя камера появилась у Федора только к третьему курсу, когда он, заработав рубли в стройотряде, потратил их все до копейки на всякие принадлежности для фотосъемки. Мать, с которой он жил в крайней бедности, просто расплакалась.

Коммуналку из четырех комнат, одна другой меньше, он ненавидел всей душой. Их небольшая семья занимала самую неудобно расположенную комнату: дверь выходила в общую прихожую, да еще и была напротив кухни. Удобства в квартире были минимальные: холодная, без батареи отопления туалетная комната и ледяная даже летом вода в единственном кране. Федор до сих пор вспоминает, как ломило зубы, когда он их чистил над старой эмалированной раковиной. Соседей было четверо. В двух комнатах в конце коридора жила семья Глушко. Отец семейства шоферил на стройке, приходил с работы почти никакой от выпитой в гараже с дружками водки, ругаться начинал еще в общей прихожей, после чего надолго застревал в туалете. Его жена, худая, с желтым лицом и обескровленными губами тетка, караулила его под дверью, сидя на низком табурете. Как только из-за запертой изнутри двери начинал пробиваться мощный храп, она подготовленным заранее куском толстой проволоки поддевала крючок, открывала дверь, подхватывала падающего с унитаза мужа под плечи и волоком тащила в комнату. Федор, многократно наблюдавший эту сцену, ни разу не сделал попытки помочь надрывающейся от тяжести мужниного тела женщине: жалости к ней он не испытывал никакой. Уложив супруга в кровать, та шла подтирать растекшуюся лужу. Дочь этой пары была под стать отцу: ширококостная и низкорослая, она даже в свои юные шестнадцать лет отпугивала всех кавалеров не только фигурой, но и наглостью поведения. От нее отбивались все, даже пьяные грузчики в овощном магазине, пропитанные запахом подгнивших плодов и пылью от грязного картофеля. Федор здоровался с ней крайне редко, когда уж столкновения в широком коридоре было уже не избежать, а после его еще долго передергивало от отвращения: девица потела и редко мылась.

Мать прекрасно знала, кто увлек ее сына фотографией, но ругаться и требовать, чтобы он не забивал ее сыну голову ерундой, она не могла. Просто не умела. Человеком этим был их сосед Василий, профессиональный фотограф. Как и Глушко, почти всегда пьяный, он, тем не менее, считался классным мастером, и его приглашали снимать на камеру разные мероприятия, свадьбы и даже похороны. Федор знал, что деньги тот зарабатывал немалые и, если бы не водка, жил бы уже давно в кооперативной квартире и ездил на машине. Федор был уверен, что и он сможет заработать на съемках, только для этого нужно купить качественную камеру. А она стоила ого-го сколько!

Мать работала в школе учительницей младших классов. Дети и родители ее обожали. Ее искренняя любовь к малышам, которые порой доводили ее до слез своими шалостями, не могла не открыть сердца учеников ей навстречу. Они так скучали по ней в каникулы, что приходили в гости домой, что бесило Федора крайне. Став постарше, он все чаще стал пропадать у соседа.

Школу Федор закончил неплохо. Он поступил в Политех только для того, чтобы угодить матери. И угодил. У него была прекрасная зрительная память, и он был далеко не глуп. Неожиданно учеба его увлекла, к третьему курсу он выбился в отличники, а после окончания ему предложили поступить в аспирантуру. Случилось то, о чем мечтала его мать: он стал преподавателем. И все это время он фотографировал. Лица, здания, закаты, дымящие трубы и дворовых собак. Он хотел бы стать, если не знаменитым, то хотя бы заметным. Первым делом показывал отснятый материал Василию, но тот только вздыхал, видимо, боясь сказать правду: фотографии были стандартные, без души и изюминки. Федор это понимал, сравнивая свои снимки с альбомами Василия, но отказаться от своей мечты не смог.