Надежда Нелидова - Легкая палата Страница 2

На стене огромный портрет президента и – на всякий случай рядышком – премьера в ту же величину. Мадам Гладышева явно обладала тонким женским вкусом и правильным идеологическим чутьём.

Ура, и секретарши на месте нет. В конце овального огромного, как дрейфующая льдина, стола сидела хозяйка великолепного кабинета: блондинка в тугом, ослепительной белизны халатике, в высокой медицинской шапочке.

– Файка?! Коваль? Ты?! Ты же… – У Женьки чуть с острого язычка не сорвалось: «Ты же в школе тупица была непроходимая. Сколько Людмила Серафимовна с тобой мучилась…»

– Теперь Гладышева, – значительно поправила Фаина. Её супруг, господин Гладышев был депутат Госдумы, коммерсант, имеющий диплом американского университета. Знакомясь с красавицей Фаиной, он так и представился: «Стажируюсь в Штатах в университете Пердью». Фаина оскорбилась, вспыхнула, разрыдалась, влепила жениху пощёчину и убежала.

С большим трудом их помирил папа. Молодой Гладышев растерянно бормотал: «Но я действительно учусь в университете Пердью…» – «Вы опять… Это слово?!» – «Не буду, не буду. Боже, какая вы чистая…» Впрочем, как всякий анекдот, этот случай мог обрасти гротескными деталями.

– Ой, Файка…

– Ой, Женька…

За кофе с печеньем вспоминали школьные годы.

Кошмар, в магазинах было шаром покати. Китайские джинсы с барахолки кипятили в мешочках – получались «варёнки». Колготы обрезали – вот тебе лосины. Брови выщипывали рейсфедером. Вместо подводки – муслили канцелярский восковой мелок и заострённой спичкой выковыривали липкую черноту. Пудрились зубным порошком, капнув для запаха «Красной Москвы». А лак для ногтей? У учителя рисования выпрашивались пузырьки с краской. Туда из пишущих стержней выдувалась паста: красная, синяя, зелёная, чёрная… И во времена жесточайшего дефицита девчонки, к ужасу учителей, щеголяли на дискотеках с ногтями таких оттенков, какие нынешним готам не снились.

– Фаина Петровна, к вам посетительница.

Голосок секретарши был звонкий, мелодичный – вполне соответствующий стерильному зеркально-стеклянному медицинскому царству.

– Я занята.

– Она с ребёнком.

– Ко мне все с ребёнками. Обождёт.

– Хорошо, Фаина Петровна, – ровно и безучастно сказала секретарша.

– Вымуштровала ты её. – Женька покачала головой. Её опять начало внутренне поколачивать. – Я тут чего пришла…

И она, зная свой взрывной характер, стараясь не распаляться, во второй раз за сегодняшний день подробно изложила больничную «эпопею».

Фаина в ответ вынула из стеллажа толстую папку: натуральная кожа, тиснённая золотом. Женька подпрыгивала на стуле и кипятилась, а Фаина раскрывала на нужной странице «Систему медицинских нормативов по оказанию медицинских услуг населению РФ» – и зачитывала очередной пункт.

Женька говорила: «Скотство», – а по нормативам выходило, что всё чётко и грамотно продумано. Женьку бросало в жар: «Дикость», – а нормативы утверждали: закон не нарушается. Женька задыхалась: «Ужас», – а нормативы обиженно надували губки: пускай эта истеричка что хочет кричит, а нас учёные люди писали.

– Посёлки вроде ваших Ровеньков обречены, – снисходительно, заученно объясняла Фаина. – Специалистов не хватает. Молодые врачи рвутся в большие города, остаются алкаши вроде Славика. Провинциальная медицина нищенствует, – в подтверждение своих слов она качнула тяжёлыми бриллиантами в ушах и платочком смахнула невидимую пыль с толстой дубовой столешницы.

– Но ширму в лаборатории поставить можно?! Окошки, где анализы принимают, в разные концы коридора развести: для мужчин и для женщин отдельно?! На это миллионы нужны? Ты бы слышал, как рыдала бедняжка Людмила. Людей доводить до уровня скотов! Воняет хлоркой, мочой… безысходностью, обречённостью воняет! Ощущение, что идёт отправка в концлагерь!

– Мы не делим людей на мужчин и женщин, – строго возразила Фаина. – Они для нас все больные.

– А наш Веня?! – Женьку несло – не остановить. – Ты знаешь, что у него обнаружили болезнь на запущенной, совершенно неизлечимой стадии?!

– Острая нехватка диагностической аппаратуры, – Фаина одной ручкой подкручивала белокурые кудряшки, другой перекладывала на столе без того идеально лежащие предметы дорогого малахитового письменного прибора. Женька про себя отметила: в Италии такой разве что премьер-министр себе позволит, да и то в подарок. Попробуй купить за казённый счёт – набегут журналисты, сфотографируют под заголовком «Куда утекают бюджетные денежки»… Налогоплательщики разорвут в клочья.

Женька обняла себя за худые плечи руками, чтобы унять дрожь.

– До революции, – сказала она тихо, – земские врачи определяли состояние больного по запаху его тела. Нюхали пот, мочу, какашки и прочие невкусные жизненные выделения… У женщин – менструальную кровь. За неимением диагностической аппаратуры.

– Я не собираюсь ничего ни у кого нюхать, – обиделась Фаина. – Ты, я вижу, наслушалась пенсионерок в очереди. Им дома скучно сидеть, вот и прутся в больницы. Создают очереди. Отвлекают врачей от прямых обязанностей. Вообще, пенсионеры – это экономическая диверсия в масштабах государства. Наша Людмила Серафимовна не лучше…

То, что произошло дальше, Женька вспоминала как сон. Никто не верил, когда она рассказывала.

– Я просто хотела подшутить, – объясняла потом она, – как в школе, когда дубасили друг дружку портфелем по башке. В шутку. А она не поняла.

Лежащая на столе тиснёная кожаная папка плавно, как в замедленной съёмке, – так, по крайней мере, казалось Женьке – сама собою поднялась в воздух. Описала параболу и опустилась на крахмальную высокую шапочку, смяв её в бесформенный пирожок. Начальница облздрава оцепенела лишь на одну секунду. В следующую вцепилась ногтями в коротенькую, неудобную, соскальзывающую Женькину стрижку каре.

Вбежавшая секретарша остолбенела, увидев мутузивших друга дружку элегантных дам. Они выкрикивали детсадовские глупости:

– Опусти, дебилишна! – пыхтела Женька.

– От дуришны слышу! Психопатка детдомовская!

– Ковалишна!

– Вахрушишна!

Вызванный на выручку охранник грубо выставил вон встрёпанную Женьку. Напоследок мадам Гладышева, извернувшись, подпрыгнула и хорошенько пнула под зад сеньоре Поволи.

В автобусе Женька, отвернувшись к окошку, посасывала солёную губу. Саднила расцарапанная скула. Видно было в зеркальце: стремительно наливалась фиолетовой гиревой тяжестью.

С автовокзала она побрела в больницу к Славику: обработать боевые раны. Коридор перед кабинетом был пуст: видимо, Славик расшвырял-таки больных. Сам доктор, забыв запереться, спал на кушетке мёртвым сном: в позе эмбриона, укрывшись белым халатом. Из-под халата торчала огромная ступня в пёстром дырявом носке. Под кушеткой рядышком стояли штиблеты.

И всё-таки её отпустило. Сумеречные ободранные коридоры, робкие толпы у кабинетов, запах туалета уже не казались такими страшными… Её отпустило.

32 ЖЕМЧУЖИНЫ

– Женя приехала, Женечка!

– Алло, Людмила Серафимовна, через три минуты я у вас!

Через три не через три – но черед полчаса Женька сидит на «своём» месте в крошечной кухне. Перед ней «своя» чайная чашка, синяя в горох. На столе всё та же белая от частого мытья содой клеёнка, на которой частично угадывается фруктовая тематика. У раковины стена обита такой же клеёнкой – кое-где ещё можно различить груши, виноград, банан. Подоконник кренится и в чёрных трещинах, из-под него ощутимо дует в колени.

– Кольку чего не зовёте, слесарит ведь, – сердится Женька.

– Неудобно, Женечка. Коля деньги не берет, а спиртное ставить бывшему ученику… Неудобно.

– Неудобно штаны через голову надевать, Людмила Серафимовна. Вечно вы с нами деликатничаете… В кастрюльке опять МММ? – Женя кивает на плиту. – Макароны, мойва, марганцовка?

Она обещала привезти итальянским друзьям-русистам описание быта учительницы из русской провинции.

– Ах, Женя, ведь они потом используют это против нашей политической системы. – При мысли, что она, Людмила Серафимовна, может стать причиной обострения международной обстановки, учительница ужаснулась, замахала руками. И лишь после долгих уговоров согласилась отвечать на вопросы («Только, Женечка, не в том духе, что «костлявая рука голода простерлась над пенсионеркой-учительницей»).

– Ну что сказать, – учительница кладёт на колени морозно-сухие, будто с въевшейся навечно меловой пылью руки. – Так-то я, беззубая, могу обходиться яблочком, кефиром, сухарики сосу. Ты рецепт знаешь: ржаной хлеб режу на кубики, посыпаю солью – и в духовку. Потом крепко натираю чесночком. Но ведь ко мне постоянно ребята приходят: то за книгой, то на репетиторство, а то просто так. Позанимаемся, заболтаемся допоздна. Я же вижу: у них аппетит молодой. Пустым чайком не обойтись. Дома у многих не благополучно: ровеньковский леспромхоз закрыли, родителей сократили…