Наталия Терентьева - Маримба! Страница 20

– Я понимаю. – Катька опустила глаза. – Мам… Ну в общем… Мы с ним даже и не увидимся перед отъездом?

– А как вы договорились?

– Никак, – Катька отвернулась. – Никак. Просто попрощались после концерта, и все.

– Даже не погуляете, ну там…

– Нет.

Что я спрашиваю, что я спрашиваю? Все же ясно. Странно и ясно одновременно. Но я не смотрю Симпсонов, и я читала Достоевского. Вот мне и странно.

– Что он сказал на прощание?

– Ничего. Договорились сегодня переписываться.

– А!..

Мне было безумно жалко Катьку. Но утешить ее я могла только самыми грубыми и банальными словами. А говорить мне их не хотелось.

– Он хороший, – сказала я.

– Да, мам, он очень хороший, – прошептала Катька, и взгляд ее посветлел. – Знаешь, как он мне руку на прощание пожал?

– Как?

– Вот так, – Катька взяла мою руку, сжала и долго не отпускала.

– Хорошо…

По приезде в Москву Катька, лишь зайдя в дом, рванулась включать планшет.

– Ничего не ответил, мам… Мое сообщение просмотрено, и все…

– А какие были твои последние слова?

– Что я ему напишу из Москвы…

– Так напиши…

– Он так коротко отвечает, мам… И все пишет: «Я очень занят эти дни, занят…»

– Ну, значит, занят.

– Если бы не хотел, он бы вообще не писал, правда, мам?

– Конечно…

Katja. Привет!

Leo. Привет.

Katja. Я записала твой последний концерт, на котором ты играл соло, поставлю его в Youtube, хорошо?

Leo. Да.

Katja. А вот моя фотография после концерта.

Leo. Да. Очень красивая картинка. Ты очень красивая на ней. Я помню это платье.

Katja. … ☺

Katja. Ты здесь?

Leo. Да.

Katja. Я думаю, что не случайно твой день рождения – между днями рождения моих родителей. Ты веришь в такие совпадения?

Leo. Да.

Katja. Тебе кажется, это хорошее совпадение?

Leo. Да. Я даже точно знаю, что хорошее. ☺

Katja. Я поеду завтра на дачу, там будет плохая связь. Давай поговорим сейчас?

Leo. Давай.

Katja. Утром хотели купить мне школьную форму, но не смогли. Я выросла. На таких девушек уже не шьют форму…

Leo. Смешно.

Katja. Как тебе сегодня игралось на концерте?

Leo. Нормально.

Katja. Я имею в виду, что первый раз не было меня…

Leo. Раньше тебя тоже не было.

Katja. Лео!..

Leo. Да?

Katja. Ничего. У вас лето?

Leo. Да, сегодня двадцать девятое августа.

Katja. Я имею в виду, у вас – тепло? В Москве – тоже двадцать девятое августа. Но очень холодно, осень.

Leo. Нет, у нас лето. Тепло.

Katja. Вы сегодня играли без пиджаков? В одних жилетках?

Leo. И в брюках. ☺

Katja. Мне грустно.

Leo. Не грусти. ☺

Katja. Я хочу в Литву.

Leo. Ты же приедешь в следующем году?

Katja. Конечно. И я еще с мамой приеду осенью в Вильнюс, ты помнишь? На два дня…

Katja. Лео? Ты здесь?

Katja. Ты не уснул?

Katja. Ну, хорошо. Я тоже пойду спать. Goognight, и Good morning. Ты ведь прочитаешь утром мои последние сообщения? ☺☺☺

– Мам, я знаю, что подарить Леонарду на день рождения!

– Что?

– Ну почему ты вздыхаешь?

– Имя ему не очень подходит.

– Мам… – Катька подсела ко мне и положила голову на плечо. – Тебе он не нравится, да?

– Наоборот, нравится. Вопреки и несмотря на.

– А какое имя бы ему подошло?

– Не знаю. Йонас.

– Йонас?

– Да. А по-нашему Ваня.

Катька засмеялась.

– Ты не видишь в нем Леонарда?

Я покачала головой:

– Увы.

– Ну и ладно, мам! Пусть будет Ваня. Цепеллин. Кто угодно.

– Так какой подарок?

– Песню. Я запишу песню.

– I will love you forever? Буду любить тебя всегда? Что-то в таком роде?

– Не совсем… – Катька напела низким, теплым голосом: – Night is falling, I think of you…

«Опускается ночь, Я думаю о тебе…»

– He walks me home, I think of you… – продолжила я. – Он провожает меня домой, а я думаю о тебе…»

– Ты знаешь эту песню? – страшно удивилась Катька.

– Знаю, – вздохнула я. – Она была очень популярна когда-то. Тебя еще не было на свете, я папе твоему песню эту пела, в мыслях, конечно. А ты спой по-настоящему, действительно, хорошая идея. Ну и тогда уже вторую песню запиши, веселую какую-нибудь. А то что – тоска такая.

– Не-е, мам, тоски не будет! Я ее по-другому запишу, весело!

– Попробуй…

Несколько дней Катька носилась в поисках нужной фонограммы, подходящего платья, туфель на каблуках – они были просто необходимы для образа! – договорилась со знакомым звукорежиссером и учителем по информатике. Звукорежиссер, он же студент-заочник второго курса, преподающий в Катькиной школе черчение, пообещал записать Катьку на сцене. А учитель информатики взялся обработать файл и вклеить туда аплодисменты с какого-нибудь Катькиного старого выступления.

– Аплодисменты обязательно нужны? – уточнила я.

– Овации, мам, овации! – засмеялась Катька. – Ну конечно, нужны! Сама подумай – он увидит, что я не просто для него старалась, а пела на концерте!

– Кать, все это какая-то суета… Но решай сама, я не лезу. Овации так овации…

Я пришла вместе с ней на запись, подивилась, как хорошо, по-взрослому, она спела такую женскую песню, как волнующе звучат низкие грудные ноты, как легко летят верхние…

– На пользу пошла тебе эта история, – сказала я ей потом.

– В смысле?

– В смысле петь лучше стала. Пение – это глубоко физиологический процесс, на самом деле.

– Да… – рассеянно согласилась Катька. – Как ты думаешь, ему понравится?

– Это просто не может не понравиться, Катюнь… И ему понравится, и другим Йонасам… А уж вторая песня…

Вторую песню, веселую колумбийскую, Катьке помог сделать еще один учитель, молодой, симпатичный, преподающий ритмику, изумительно танцующий, хорошо поющий, в которого влюблены многие учительницы в школе – молодые и постарше. Про старшеклассниц я даже не говорю. Во время песни он выходил на сцену, загадочно смотрел на Катьку, делал вокруг нее несколько сложных па, а потом в проигрыше подхватывал ее, и они с упоением плясали латиноамериканский танец, зажигательный, яркий танец жизни и страсти. Я с сомнением представила себе Данилевского, который смотрит этот номер, но решила Катьку заранее не расстраивать. Рассердится так рассердится, тогда и будем волноваться и думать, чем успокоить ревнивого и бдительного отца.

– Мамуль, не пора пирог вынимать?

Я взглянула в духовку.

– Нет еще. Но запах слышишь яблочный? Скоро, значит.

– Я научусь еще что-нибудь готовить, хорошо? Я передумала, я все-таки буду готовить.

Я покосилась на Катьку, которая, старательно записав рецепт шарлотки, закрыла тетрадку и пододвинула к себе планшет.

– Хорошо. Научись.

– Тебе ничего не надо в Интернете посмотреть?

– Нет… А хотя… посмотри прогноз на завтра, ладно? Какую из двух пар рваных туфель мне надевать… С оторванным бантиком или с оторванным каблуком.

– Мам! – Катька отложила планшет. – Почему ты ничего себе не покупаешь?

– Мне ничего не идет.

– И что теперь, в рванье ходить? – Она побежала в прихожую. Принесла мне на выбор розовые лодочки, красные туфельки с прозрачным бантом и новые шикарные босоножки на каблуках, которые помогли создать образ далекой красавицы, думающей и в дождь, и в ветер про него. – Вот, примерь мои туфли. У нас же один размер.

– Размер один, возраст разный. Успокойся. Я куплю себе что-нибудь. Пойду завтра и куплю. Или послезавтра.

– Тогда не прибедняйся, хорошо? – Катька нежно посмотрела на меня. – А то я чувствую себя ужасно. Так… погода… в Москве?

– Нет, в Литве! Ну а где еще – в Москве, в Хорошево-Мневники какая погода?

– Отдельно про Хорошево не пишут, а в Москве… Дождь и холодно… Спрошу Лео, как у него… Идет ли дождь, светит ли ему без меня холодное балтийское солнце…

– Вряд ли… – улыбнулась я.

Я услышала характерный сигнал сообщения.

– Вам пишут? – улыбнулась я. – Что о вас скучают?

Катька ничего не отвечала. Я обернулась. Она сидела с застывшей на лице улыбкой. Как улыбалась, набирая ему своими дворянскими пальчиками – длинными, белыми, изящными: «How’re doing?» «Как дела, милый мой принц?» – так и продолжала улыбаться, не мигая, смотрела на свой планшет. Сияние постепенно сошло с ее лица.

– Кать?

Она подняла на меня глаза.

– Все хорошо?

– Мам… Прочитай сама…

Leo. У меня все хорошо. Прости, я сейчас не могу разговаривать. Я со своей девушкой. ☺

– Хоть бы смайлик грустный поставил… – как-то очень спокойно проговорила Катька. – Козел.

– Катюня! Не надо!

– Что – «не надо»? Что? Слова выбирать, да? Какие? Дворянские? Чтобы прабабушки в гробах не переворачивались от моего мата?