Юлия Качалкина - Источник солнца (сборник) Страница 20

Своеобычная ирония над этим ребенком действия не имела никакого, и Евграф Соломонович позволял себе отдохнуть. Ему сейчас действительно ничего не хотелось, кроме как смотреть на какую-то долю родного ему человечка и лениво ловить усилием воли обрывки собственных мыслей. Одна тревожила его особенно: сегодняшний приход к Воле был зряшним. И лишним. Если дома случается мусор, имей мужество не тащить его в дом друга. Потому что там не помойное ведро. А мы очень часто об этом забываем. Евграф Соломонович слегка казнился по этому поводу. Сильно казниться он себе запретил, когда врачи диагностировали у него язву. Возможно, он даже пожалел сейчас, что конфеты купила Настя, а не он сам. Он ведь тоже их любил когда-то.

– А я люблю какао, – неожиданно для себя поддержала разговор Сашка.

Евграф Соломонович поднял на нее глаза:

– Какой у нас гастрономический разговор получается.

И Евграф Соломонович, уже сказав, понял, что может этим спугнуть Сашку. И все испортить. Сашка же была уверена, что дядя по-прежнему иронизирует.

– «Рафаэлло», значит, твоя любимая еда…

– Нет, сосиски любимая. – Сашка просто отвечала на поставленный вопрос, а Евграфу Соломоновичу ее слова сейчас казались чудом человеческого общения. – Папа с мамой мало зарабатывают и не могут покупать мне «Рафаэлло».

Евграфу Соломоновичу впервые за долгое время стало стыдно. Сашка так и стояла на стуле, забавно опустив руки вдоль тела и выпятив животик. Она смотрела на Евграфа Соломоновича и хотела съесть конфету. Но в его присутствии сделать это стеснялась. Евграф Соломонович думал, что она смотрит на него так специально. Чтобы ему стало еще неудобнее. Он помялся, поправил привычным жестом очки на переносице и буркнув что-то вроде «ну, ладно», собрался выйти из кухни. Хорошо воспитанная Саша воспользовалась моментом.

– Евграф, – в имени, произнесенном детским голосом, появилось что-то трогательное. Так Евграфа Соломоновича умела звать только Сашка, – а можно мне… съесть конфету?

Евграф Соломонович, полуобернувшись в дверях, сначала никак не мог понять, о чем его спрашивает эта маленькая девочка. Он почему-то ждал вопроса о смысле жизни как минимум. Если вдуматься, правда, этот был не хуже.

– Да-да… конечно. – Он глянул себе под ноги и спешно вышел.

Непривычно было на душе у Евграфа Соломоновича. Если про Артема Сашка сказала бы, что ему не позвонили, как обещали, то про Евграфа Соломоновича вполне могла сказать вот что: его куда-то не взяли. Забыли, как Фирса из «Вишневого сада», который они с классом благополучно читали и изучали по весне. Что-то было не сделано, и Евграф Соломонович никак не мог уяснить что именно. Он вышел на балкон, осторожно ступая между пыльными коробками, копившимися там годами, оперся руками на поручень и долго смотрел на город поверх крыш. Несмотря на то что Евграф Соломонович мог жить по колено в пыли по складу своей творческой личности, грязь на балконе неприятно его удивила. Точно так же удивили его «собачьи уши» отошедших от стен обоев, когда он сегодня вернулся из издательства и лоб в лоб столкнулся с ними в коридоре. Они действительно свесились ему на лоб. Нужен был капитальный ремонт. И много лет уже как нужен. Евграф Соломонович всячески примирял себя с неизбежностью его наступления, всячески успокаивал мыслью о его относительной быстротечности, но ни успокоиться, ни смириться не мог. В том, что явятся какие-то чужие люди и все перевернут, было что-то ужасное. Евграф Соломонович чувствовал, что эти люди уже явились в Тарусу и все там переиначивают, лелея между тем план вторжения на его московскую жилплощадь. Он боялся этих людей, как боялся Серафимы Ферапонтовны с ее грубыми жалетельствами. Он боялся, что все его мысли, все фантазии, кровно связанные с плотью этой квартиры, станут вдруг доступны этим… хохлам. Евграф Соломонович почему-то всех ремонтников на свете считал хохлами.

Он посмотрел на наручные часы. Было начало пятого – время обедать. Сегодня трапезу с ним разделит Сашка… Евграф Соломонович отправился в гостиную предупредить ее и выяснить, что там происходило. А происходило рисование. Разложили фломастеры, забрались с ногами на стул, оперлись локтями на стол и от удовольствия даже высунули язык. Евграф Соломонович понимал, что наблюдает случай абсолютного счастья – счастья чистого и безоблачного. Сашка творила свой художественный мир… но почему он, натворивший уже всяких вообще миров, утратил чувство абсолютной чистоты?

– Саш, скоро будем обедать. – Евграф Соломонович подошел к ней сбоку и заглянул через плечо в цветную картинку.

Сашка развела руки и подняла глаза на застигшего ее врасплох человека. Евграф Солмонович рифмовался в ее сознании всегда почему-то со словом «застигнуть». Она ждала, что он скажет. А почему, позволь узнать, у этого пса шесть лап?

Солнечный луч падал через раззанавешенное окно и радужно преломлялся в очках Евграфа Соломоновича. Вопрос показался Сашке глупым: она искренне удивилась, что такой умный мужчина – а умнее Евграфа Соломоновича Сашка себе человека представить не могла, – что он так непонятлив. Улыбка поползла по ее скуластенькому круглому лицу, обнажая ряд слегка выдавашихся вперед зубов. Сашке было невероятно приятно поймать Евграфа Соломоновича на незнании чего-то. Она гыкнула и повертела подвернутой под себя пяткой.

– Так он же бежит!

«Вот как все просто!» – читалось в ее глазах.

Евграф Соломонович чуть не гыкнул в ответ. Он все никак не мог понять логику разговора с ребенком, уяснить, как ему, взрослому, надо себя вести.

– Смотри. – Сашка решила, что ее собеседник заслуживает доверия и потянула его за рукав. Она хотела ему что-то показать. – Смотри! Это пес Сулейман. Его хозяин уехал в Японию, а он остался дома, – Сашка перевернула альбомную страницу. – Вот его подружка, Моника Кяу. Они вместе ходят гулять. – Еще страница. – Сулейману пришло письмо от хозяина.

Евграф Соломонович стоял, склонившись, и слушал Сашкину историю очень внимательно. И не потому, что в ней было для него что-то новое. Нет. Просто наступающий вечер, Сашка, его сегодняшнее блуждание в поисках человека, соглашающегося его выслушать, – все это было той самой Сашкиной историей про пса Сулеймана. Евграфу Соломоновичу становилось спокойно и хорошо. Но он подозрительно относился ко всем чувствам, посещавшим его редко. Он по-прежнему ждал вопроса о смысле жизни и собирался кого-то куда-то вести, указывая путь…. И никак не мог предположить, что ведом он сам. И что иногда люди хотят остаться на месте – никуда не стремиться и молча любить друг друга.

…Хозяин оставил ему деньги. Пятьдесят рублей. Пес Сулейман купил конфеты со вкусом банана.

Евграф Соломонович угадывал в псе Сулеймане и его подружке Валю с Ниной. Япония явно возникла из рассказов о дяде Мане, который там трудился на кафедральном поприще – читал лекции в университете. Но вот почему Сулейман? Евграф Соломонович пытался вычитать Сашкину жизнь между строк ее незатейливых произведений.

– Кому же твой Сулейман обязан столь экзотическим именем?

Сашка запуталась, вслушиваясь в вопрос, и улыбкой попросила повторить.

– Ну, почему Сулейман? Не Бобик, не Тузик, не, наконец, Барбос?

– Его так назвал Тема. Он сказал, что когда у него будет овчарка, он назовет ее Сулейманом. А у меня не будет собаки, пока я не вырасту. И у Темы не было, когда ему было, как мне. Он хотел. – Сашка взяла красный фломастер и подрисовала Сулейману ошейник, отчего он стал еще меньше похож на собаку, чем был.

Евграф Соломонович принял вид немного озадаченный: разумеется, дети хотят иметь дома зверей. Разумеется. И чем больше им этих зверей достают родители, тем больше они хотят их иметь еще. Дети радуются, звери – едят и какают, а родители ходят за ними с совком и тряпкой. Интересная получается взаимосвязь!

Однако о том, что Артем хочет овчарку, Евграф Соломонович слышал впервые. Артем отлично помнил день, когда из красного школьного уголка они с Валей принесли домой на расквартирование черепаху. Как они заботливо устроили ее в ванной и как папа, заглянувший туда и обнаруживший жилицу, устроил совет, на котором ультимативно заявил: либо я, либо ЭТО. И ЭТО, понятное дело, пришлось удалить, дабы не разрушать семью. Поутру, пока мальчики спали, Настя завернула Фросю в газетку и вынесла на лестничную клетку. Дальнейшая судьба кочующей черепахи от человечества сокрыта мраком. Евграф Соломонович с необычайной живостью представил себе шерстяную овчарку, вспомнил про неизбежную весеннелетнюю аллергию и понял, что только она способна сравниться с ремонтниками по невыносимости своего присутствия.

– А Валя? – Евграф Солмонович набрался храбрости узнать всю правду.