Елена Арсеньева - Мужчина в пробирке Страница 20

Как только Артем вошел в здание, из «аквариума» высунулась диспетчер Наташа:

– Доктор Васильев, тут вас спрашивали. Вы листок должны были оставить какой-то?

– А, черт! – вспомнил Артем. – Но мы же на вызовах были, я просто не успел… А кто приходил, женщина?

– Женщина! – игриво передразнила Наташа. – Нет, мальчишка приходил.

– Какой еще мальчишка?

– Обыкновенный, – пожала она плечами. – Лет десяти. Чернявый такой. «Узкопленочный». Пришел – и ушел.

– «Узкопленочный»? – удивился Артем.

– Ну, узкоглазый! – хихикнула Наташа. – Простых слов не знаете, что ли?

Хм… «велик могучим русским языкам», вот уж воистину!

– Странно, – задумчиво сказал Артем.

– Что странно?

– Ну, вообще…

Он сразу понял, о чем речь. О том листке пожелтевшей бумаги, исписанном фиолетовыми чернилами, который он нашел в квартире Лизы и который был так нужен женщине со «Скорой». Но почему она не пришла сама? Почему попросила мальчика? Что это за мальчик?

– Наташа, – спросил Артем, – а Пират лаял, когда он приходил?

Та озадаченно нахмурилась:

– А ведь нет! Я даже удивилась, когда он вошел, а потом подумала, наверное, Попков чудом не спал. Хотя Пират всяко должен был залаять на чужого. Странно, да?

– Правда твоя, странно. – Артем вышел во двор и позвал: – Попков!

Тишина. Дремавший на крыльце Пират бдительно шевельнул ушами, но голову не поднял. Пароль – свои.

– Попков!

Дверь приотворилась.

– Чего опять – Попков? – послышался сонный голос.

– Выйди, слышишь?

– Ну? – из проема высунулась недовольная пухлая рожа.

«Интересно, какого черта их с Бобковым держат здесь?» – раздраженно подумал Артем, а потом вспомнил, что кто-то из этой парочки был тестем главного врача, а кто-то братом тестя. Или сватом и братом свата. Или братом и сватом брата. Да не в том суть!

– Что за пацан проходил сюда сегодня и почему Пират на него не лаял? – спросил Артем.

– Какой еще пацан? – зевнул Попков.

– Узкопленочный, – щегольнул только что освоенным неологизмом Артем.

– А, Хасан…

– Какой еще Хасан?!

– Да это мальчишка Фаризы, она в кафе на мойке работает, – пояснил Попков и мотнул головой в сторону.

Артем повернулся туда и увидел через дорогу вывеску – «Кафе». Это была небольшая забегаловка при мойке, расположенной через дорогу от подстанции. Готовили в забегаловке вкусно, даже очень, но цены были не для врачебных карманов, поэтому там никто из них не обедал. Иногда сбрасывались на кур-гриль или на шашлыки для праздничных междусобойчиков, а вообще предпочитали носить с собой домашнее. Кстати, еще и потому, что с этой работы у половины «Скорых» были напрочь испорчены желудки, так что им была очень даже не полезна острая восточная кухня.

– Поня-атно, – протянул Артем. – Беляши и все такое? Эх, Пират… Разрушил ты мою веру в собачью неподкупность!

– Неподкупность! – с неподражаемым выражением лица пробормотал Попков.

Артем перешел через дорогу и открыл дверь кафе. Двое мэнов в «кожанах» ели манты за угловым столом. Артем внезапно вспомнил, как они с мамой однажды обедали в столовой в Семенове – ездили туда на экскурсию на знаменитую фабрику хохломской росписи. Это было кафе при автостанции, и там тоже сидели в углу водилы в кожаных куртках и ели – правда, не манты, а пельмени. Ну, и куртки у них были порыжее, погрубее. Но все равно! Как будто на машине времени в прошлое слетал, ей-богу!

…Ох, а ведь придется как-то сказать маме: дескать, они с Викой расстаются, потому что…

Позорище. Ох, позорище…

Самому, что ли, пуститься во все тяжкие, чтобы не было так ужасно тошно на душе? Наверное, если он с кем-нибудь переспит, не будет больше чувствовать себя таким униженным?

Вопрос один – с кем переспать?

Не то чтобы совсем уж прямо не было с кем. Честно говоря, всегда найдется свободная «от постоя» фельдшерица, для которой дружеские отношения предусматривают и необременительный перепихон на рабочем месте, но… но штука в том, что Артем на дружеские отношения смотрел иначе. А на любовные – и вовсе иначе.

Положа руку на сердце, он бы не отказался, если бы… но не с фельдшерицей и не здесь, а…

Артем нахмурился, прогоняя непрошеные мысли, от которых вдруг ожило и натурально зашевелилось все, что он принуждал крепко спать в течение всех этих десяти дней вынужденного «статического электричества»… сколько оно еще продлится, это воздержание, и надо ли его длить?..

Огляделся. Маленькая узкоглазая женщина с длинными черными косами, в джинсах и свитере, подошла к нему, улыбаясь:

– Здравствуйте, доктор. Хотите пообедать?

Она говорила по-русски с еле заметным чужим акцентом. Наверное, уже давно уехала из своей страны.

– Откуда вы знаете, что я доктор? – удивился было Артем, но тотчас спохватился: он же в форме. – А, ну да!

Он хотел сразу перейти к вопросам, но сообразил, что путь к сыну официантки определенно должен лежать через желудок. Искусство сыщика тоже требует жертв?

Оглянулся через плечо. «Кожаные куртки» поднимались из-за столика и выглядели совершенно довольными жизнью.

– Манты, принесите мне порцию мантов и чайничек небольшой.

– Зеленый чай?

– Да нет, обычный, сладкий, я же не худеющая дамочка, – хмыкнул Артем, усаживаясь.

Официантка улыбнулась, ушла и через минуту вернулась с подносом. Манты выглядели и пахли восхитительно, и Артем подумал, что жертвы в пользу сыщицкого искусства могут оказаться не так уж велики. Финансовые-то да, но свою плоть он явно потешит.

Вот и хорошо. Давно он не тешил плоть – во всех смыслах!

Но сначала надо уладить деловые вопросы.

– А вы Фариза? – спросил, беря нож и вилку. – У вас есть сын Хасан?

Она мгновенно насторожилась. Все эти иммигранты, бедолаги, в любую минуту готовы к неожиданностям. Причем именно к неприятным.

– А что?

– Да ничего, – сказал Артем спокойно, уповая на то, что уговаривать встревоженную мамашу ему долго не придется. – Просто его просили забрать у меня одну бумагу на подстанции, а я ее забыл там оставить. Теперь хотел бы спросить у него кое-что.

– А, ну да, – сказала Фариза успокаиваясь. – Вспомнила. Это та женщина просила… в красной куртке.

– В красной куртке? – удивился Артем.

Она должна была быть в форме врача со «Скорой»… ну, может быть, у нее смена закончилась? А может, это вообще не она была, какую-нибудь подругу попросила заехать и забрать бумагу…

А подруга попросила Хасана? Непонятки…

– В красной, – кивнула Фариза. – Очень красивая куртка, и мех красный. Ей шло! У нее внешность яркая: глаза зеленые, волосы темно-русые. Очень красивая, высокая, ухоженная дама.

«Как хорошо, что женщины такие приметливые, – подумал Артем. – Возможно, интервью у ее сына можно будет и не брать. Мамаша все расскажет. Пацан явно не обратил внимания, какие там у нее глаза и какой мех на куртке».

– И что она?..

– Ну, она попросила Хасана сбегать в «Скорую» и спросить – лежит ли там какой-то листок, который должен был оставить у диспетчера доктор Васильев. И дала ему сто рублей.

– А вы не спросили, почему она не пошла сама? Тут всего-то через дорогу!

– Она дала ему сто рублей! – с нажимом повторила Фариза с выражением: «Ты что, ничего в жизни не понимаешь?» – И пообещала дать еще денег, когда он принесет листок! Но…

– Но я забыл оставить листок, – вздохнул Артем, чувствуя себя виноватым.

– Да. И Хасан вернулся ни с чем, – обиженно проговорила Фариза. – Она очень рассердилась. Хотела уйти сразу, но замялась и сказала, что еще, может быть, вернется. И все же дала еще денег, правда, уже не сто рублей, а пятьдесят, но ладно хоть это…

– Понятно, – кивнул Артем. – Вы мне счет сразу принесите, ладно?

И с удовольствием принялся за манты.

Выпил чай, положил лишние пятьдесят рублей – к тем тремстам, которые заплатил за еду, – и задумчиво побрел на подстанцию.

Интересно, почему она не пришла сама за своей бумажкой?

Обещала вернуться…

Интересно!

Черт, надо было как-то жить… Осталось выяснить – как. Вернее, на что. Та небольшая заначка, имевшаяся у Мокрушина, растает через пару-тройку дней. Надо на что-то продержаться, пока он вникнет в записи Жданкова, которые тот оставил в своем компьютере, и постарается подобраться к деньгам. При мысли об этом у Мокрушина сводило челюсти. Не хотелось даже предполагать такое, но ведь он мог и не справиться… Всякое бывает в жизни, надеяться нужно на лучшее, но всегда следует предполагать худшее. Это – мудрая философия!

Эта мудрая философия сейчас очень мало помогала Мокрушину. А если честно, не помогала совершенно. И он подозревал, что она не поможет и впредь.

Самое противное, что Жданков был прав, советуя не спешить. Если кто-то присматривает за счетом, лучше усыпить его бдительность и подождать. Но хрен знает, когда эта чертова бдительность уснет! И на что ему жить все это время?!