Марина Болдова - Сестры Страница 22

– Да все в порядке, мам. Что ты всегда так волнуешься? Ты лучше расскажи мне, откуда у тебя взялся старинный браслет, который лежит в твоей шкатулке. Это досталось тебе от твоей матери?

Мать отчего-то покраснела и стала нервно перебирать поясок халата.

– Нет. Это наследство твоего отца. Ты знаешь, в каком времени нам довелось жить. Люди скрывали свое происхождение, боясь за себя и своих родных. Я думаю, твой отец на мне женился только потому, что я была из рабоче – крестьянской семьи. Он меня никогда не любил. И я это знала. Этот браслет он подарил мне на свадьбу. Имя его матери Антонина Печенкина. Антонина училась в Париже, там и встретила отца ребенка. Так что, ты немного француз.

– Так отец родился во Франции?

– Нет, в России, в Оренбурге. На самом деле, твоего отца усыновила акушерка, принимавшей роды у его матери. В семнадцатом году Антонина приехала на похороны отца в имение в Беляевку. Она тогда уже была беременна. Видимо, когда беременность стала заметна, она решила вернуться во Францию, но не успела. В стране в то время был бардак и разруха. У нее начались роды. Ее положили в городскую больницу. Там и родился отец. Для семимесячного ребенка он был на редкость крупным и здоровым. А вот Антонина так и не поправилась после родов. Она умерла через день, назвав сына Мишель, наверное, чтобы хоть как-то об отце – французе напомнить. Документы при ней были: метрика о рождении и диплом об окончании университета в Гренобле. Из ценностей – один браслет. Тетя Надя, та акушерка, которая принимала роды у Антонины, была соседкой по квартире моих родителей. Когда она принесла домой грудного младенца, мой отец, а он работал в милиции, помог ей оформить ребенка на себя. Он сразу понял по фамилии Антонины, чей это внук, семью Печенкиных знали в городе все, и они решили, что лучше для мальчика будет, если он станет просто Михаилом Сергеевичем Сергеевым. Позже мой отец пытался найти хоть кого– то из семьи Антонины, но их особняк в городе был занят новыми властями. Он даже ездил в Беляевку, но нашел там только пепелище. Я родилась в 1927 году, когда Мише исполнилось десять лет. Мне кажется, что любила я его всегда, сколько себя помню. В сорок первом его и моего отца в один день призвали на фронт. Мы остались в квартире втроем: я, мама и тетя Надя. В сорок втором пришла похоронка на отца, а через год умерла мама. Мы остались вдвоем с тетей Надей дожидаться твоего отца. Он вернулся с войны в сорок пятом, цел и невредим. Поступил в институт, и пошел работать на завод. Я закончила школу, и с подругой уехала в Куйбышев учиться. Из писем тети Нади я узнала, что Михаил женился и привел молодую жену к нам в дом. Поселились они в моей комнате. Конечно, приезжать домой даже на каникулы, я не могла. И все– таки, на распределении, я выбрала Оренбург. Первым делом я пришла в родной дом. Не знаю, поймешь ли ты, но твой отец и его мать были единственными родными людьми, к которым я могла пойти. То, что я увидела, когда открыла дверь, было ужасно. Тетя Надя лежала в кровати, до подбородка укрытая одеялом. Запах в квартире стоял одуряющий. Первым делом я бросилась открывать окна. Тетя Надя могла говорить, но тело ее было неподвижно. Год назад она упала со стремянки и повредила позвоночник. Жена Михаила не выдержала и ушла, а потом и подала на развод, а также на размен квартиры. И теперь Миша разрывался между больной матерью и работой. Конечно же, я стала ухаживать за тетей Надей. Нагрузка в школе у меня была небольшая и я все свободное время проводила с ней. В один прекрасный момент нам пришлось уезжать с этой квартиры. Так мы оказались в коммуналке.

Леон слушал мать, и думал, как он мало про нее знает. Его никогда не интересовало ее детство и молодость. Он всегда считал, что у таких скучных родителей не может быть интересного прошлого. Отец, хоть и был на фронте, закончил войну в звании сержанта и особо в боях не отличился. А в их классе учился сын героя Советского Союза и дети орденоносцев. Леону гордиться было некем.

– Мам, а как ты узнала, кто настоящая мать отца?

– Тетя Надя рассказала об этом мне, когда твой отец решил, что мы должны пожениться. А Михаил знал уже давно. Тогда же они и подарили мне браслет, единственное папино наследство. И показали старые документы. Само собой, обсуждать с посторонними такие вещи было не принято. Твой отец до самой смерти был благодарен своей приемной матери за то, что она все сохранила, несмотря на голодные и сложные годы. Ты родился, когда отцу исполнилось 35 лет.

– А он никогда не пытался найти кого-нибудь из родственников своей матери?

– Почему, он даже ездил в Беляевку. Но там никто не знал, куда делись остальные сестры Антонины. Во время пожара, когда имение грабили все, кому не лень, один мальчик, кажется сын конюха, взял себе красивую картину, как он сказал, на которой была изображена жена хозяина поместья. Позже, какой – то художник, увидев портрет в деревенской избе, где он пылился в темном углу, посоветовал ему отвезти ее в городской музей. Да ты был там и наверняка видел ее. Она очень красивая была, твоя прабабушка.

– Почему же вы мне никогда ничего не рассказывали?

– Ну, время такое было. Это сейчас модно родственников именитых иметь. А тогда, чем проще твое происхождение, тем легче было в жизни пробиться. Думаешь, стал бы твой отец начальником цеха, если бы его фамилия была Печенкин?

– А про французского папочку ничего не известно?

– Нет, Антонина ведь ничего не рассказывала тете Наде. Мы даже не знаем, была ли она за ним замужем, никаких документов, подтверждающих брак, у нее не было.

– А где лежат бумаги отца?

– В письменном столе, в самом низу, в старой кожаной папке. Что ты задумал, Леон?

– Я сегодня случайно забрел в музей, и увидел портрет. Неужели ты не заметила, что на руке Анны Печенкиной красуется твой браслет?

– Я знаю. Это только лишний раз доказывает, что все, что рассказывала тетя Надя, чистая правда.

– А тебе неинтересно, где могут быть остальные украшения: колье, серьги, перстень, заколка. Их ведь ровно пять, как и сестер Печенкиных?

– Почему это тебя так заинтересовало? Какая теперь разница, у кого что, если их след невозможно отыскать? Сколько времени прошло!

– Мама, но существуют архивы, могут быть живы те, кто знал эту семью.

– Я не вижу смысла в поисках.

Леон не стал говорить матери, что смысл – то как раз и есть. И, что, если он отыщет потомков сестер, то вплотную подберется к наследству, оставленному прадедом. А это для него шанс выжить. И даже зажить, не отказывая себе ни в чем. И он, как никто, этого заслуживает.

Домой Леон вернулся в прекрасном расположении духа. Наскоро перехватив пару бутербродов, он налил себе большую кружку сладкого чая, и вытряхнул бумаги из портфеля старого адвоката на письменный стол. Копию завещания он нашел сразу.

«Да, прадед был чудаком. На что он надеялся? Все родственнички соберутся в дружную семейку и сядут на радостях пить чай с плюшками? А то, что может быть драка за золотишко, как в дурных романах, он не подумал?» – Леон боялся даже прикинуть, сколько это в пересчете на рублики может быть, если даже получить свою пятую часть наследства! А, если, еще чью – то присоединить! Стоп! Для начала нужно каким – то образом подобраться к безделушкам. Да, процент успеха невелик, но, лучше сделать и пожалеть, чем жалеть, что не сделал. Леон сортировал бумаги по кучкам, откладывая в сторону те, что имели отношение к Печенкиным. «По-хорошему, начать нужно со старшей сестры. Она была замужем за братом адвоката. То есть, ее фамилия по мужу тоже Кац». Тут взгляд Леона выхватил из пачки писем, отложенных в сторону, старый конверт с адресом, написанным выцветшими чернилами. «Хойна», – еле разобрал более менее четкие буквы Леон. Сняв с книжной полки Атлас Мира, он раскрыл карту Польши и нашел название городка. «Почти граница с Германией. Шансов, что остался в живых хоть один человек, помнящий Кацев, ничтожно мало. Еще меньше вероятность того, что колье „ждет“ меня столько лет. Самое главное, что нужно раздобыть где – то денег на поездку. Как ни крути, придется опять идти на поклон к Дохлому. Можно, конечно, особо не распространяться о наследстве. Скажу ему, что хочу собрать все камушки вместе, должен поверить, старинный гарнитур сам по себе стоит немало. Отдам ему долг, пусть подавится». Леон четко понимал, что, если съездит в Польшу впустую, это будет конец. Дохлый его просто уничтожит.

Леон достал из ящика письменного стола кожаную папку, о которой говорила его мать. Пожелтевшая плотная бумага вытерлась на сгибах, но это был подлинный диплом Гренобльского университета. Вторая бумага, заботливо обернутая в тетрадный лист, оказалась метрикой о рождении Антонины Печенкиной. Свидетельство о ее смерти было написано от руки на обыкновенном листе бумаги и заверено печатью городской больницы. Леон сложил документы в пластиковую папку, положил туда же открытку из музея, на которой был портрет прабабки и набрал номер телефона офиса Дохлого.